Амурский Путь
Шрифт:
— Да отворяйте же, ироды! — прокатилась за воротами рычащая русская брань.
Наши!
Олеша был совсем близко от ворот, поэтому первым кинулся их отпирать. След яростно дергал пояс, заставляя пленного ускориться, и спешил навстречу изо всех сил.
В крепость уже влетел грозный Удбала, следом, прихрамывая, вошел Муртыги, на ногу которого была намотана какая-то тряпка. Он опирался на холку лошади… А вот и сын Черной Реки. С огромным облегчением Дёмка заспешил к нему, дергая и дергая пояс.
«У нас вышло! — радостно колотилось его сердце. — Мы смогли!».
Он так тянулся к атаману, что не сразу понял,
«Эх, слабовато связал…» — пронеслась в голове пустая мысль. А пузатый Бахай, яростно осклабясь, уже наваливался на него сверху, стремясь вогнать остроносый нож в грудь, в горло, в лицо. След успел перехватить руку, но враг оказался так тяжел, что удержать нож сил не хватало.
— Демид! — раздался где-то в стороне протяжный крик, полный неподдельного страха.
— Отец! — вдруг прорвало Дёмку! Потому что, глядя на нависающую острую сталь, так сильно захотелось, чтобы рядом оказался отец! Свой и всегда надежный. Который поможет и защитит от любых невзгод…
Злобное рычание внезапно сменилось каким-то бабьим поскуливанием. Напор ослаб, нож выскользнул из пухлых пальцев богдойца и, падая, лишь слегка оцарапал лицо охотника. След не без усилий спихнул с себя тушу и увидел, что в плече Бахая глубоко торчит странный ножик. Один из тех, что отец ковал в кузне Ничипорки. Болончанин вывернул шею и огляделся: сын Черной Реки был еще шагах в пятнадцати и бежал к ним во всю прыть.
«А ведь Муртыги мне рассказывал об этом его умении, — некстати, пришло в голову Дёмке. — Бросать ножи издаля».
Отец подскочил и первым делом оседлал ноющего Бахая. Крепкий кулак трижды опустился ему на лицо, заставляя колыхаться пухлые щеки.
— Прибью суку! — рычал он.
Но всё-таки остановился. Убедился, что враг обездвижен и кинулся к Следу.
— Ты как, сынок? — принялся он ощупывать его, все еще лежащего на земле.
— Я цел! Цел, — Дёмка поспешил сесть. — Всё хорошо, отец. Всё хорошо.
— Слава тебе, Господи! — тот несколько раз размашисто перекрестился, а потом крикнул. — Быстро собираемся и уходим! Олеша, кинь записку в дом этого урода. Удбала, бери лошадь.
— Ты правда его прибьешь?
— Нет, сынок.
— А почему? — это уже Муртыги. Морщится от боли, но лицо довольное. — Прирезать ирода!
— Здесь жизнь недорого стоит, — вздохнул отец. — Только вот давным-давно, когда я оказался в Темноводье, меня нашел один человек. И не прирезал меня, хотя, мог. Наоборот, он помог мне и сделал всё, чтобы я выжил в этом мире… Вот мне и кажется, что так жить правильнее, ребята.
Он посмотрел на Бахая и скривился.
— Но этому мы сохраним жизнь по другой причине.
(7)179 год от сотворения мира/1672. Артемий Васильевич
Глава 31
— Атаман! Человек прибыл, — Бориско Бутаков, просунулся в дверь горницы, полусогнувшись.
— Что за человек? — нахмурился Ивашка. — Откудова?
— Оттудова! — есаул скривился. — От Бахая.
Новый какой-то — сущий монгол. Грамотку доставил.— Веди, — махнул рукой Ивашка, прибирая росписи подалее.
Это и впрямь был монгол — здоровущий, мясистый. С девичьими косицами в корзинки уложенными и толстыми губищами — что твои вареники. Вошел — будто он сам хан. Как говорится: не поклонится, не перекрестится.
— Как звать? — сухо бросил Ивашка, дабы поставить тайного вестника на место. Токма азият даже не дернулся, бровь свою соболью лишь луком выгнул.
«Не ведает русской речи» — догадался Ивашка и повторил по-даурски. Тот язык зело с монгольским схож.
— Зови меня Одонтуяарахгэрэл, большой лоча, — величаво промолвил вестник. — Мой господин шлет тебе послание, он велел загнать коней, но доставить тебе его, как можно скорее.
И протянул ему листок, не скрученный, а сложенный. Отписка была грязна и измята, но бумага — никанская; тонкая и ладная. В той бумажке — ровными рядами выведены по-странному буквицы — рука Бахая узнается сразу.
«Твой недруг Сашко Дурной ныне живет в Болончане, то я ведаю точно. Тамошние людишки призывают ево идти походом на Темноводный. А пуще того жалятся, что де нет у них злата. Все пески золотые по Зее-реке атаман Ивашка поял. Сашко поведал, что де есть и иные места, да пообещал, что ту тайну им откроет. Ведомо мне, что поклялся Сашко те места по реке Бурее показать. От простых людишек то держат в тайне, и опосля первого Спаса двинут на Бурею-реку малым отрядом — злато искать. А на злато то в Чосоне пищали и зелье пороховое закупить».
Отписка обрывалась странно: никаких тебе наставлений, без коих Бахай жить не мог. Мол, сам решай. Не нравилось Ивашке послание. Еще больше нового гонца.
— Одон… как тя, едрить… Ты-то знаешь, про что тут писано?
Монгол неожиданно отпираться не стал, но важно кивнул.
«О как! — изумился атаман. — Ближник Бахаев, что ли?».
— Яко мыслишь тогда: не брехня тут про злато да про поход?
Здоровяк заперхал, аки лошадь, шлепая своими толстыми варениками.
— Гириясин лучший из людей моего господина… разве что после меня, — монгол ажно надулся от важности. — Он ложное увидел бы сразу.
— Коли ты такой важный, что ж я ни разу не зрел тебя? — прищурился Ивашка.
— От того и не зрел, что я важный, — толстые губы монгола расплылись в улыбке: гад издевался. — Просто Цалибу мой господин отослал в Мукден на доклад к фудутуну. Но эти вести были столь важные, что к тебе, большой лоча, послали меня.
«И Цалибку-проныру знает, — покусывал ус Ивашка. — Видно, тако всё и есть…».
Отпустил он монгола, велев Бориске, чтоб проводили того тайными тропками, а сам сел и задумался.
— Чти! — кинул мятую бумагу Бутакову, едва тот возвернулся.
Читал есаул долго: и буквицы непривычные, и сам Бориска не великого ума казак.
— Ты гляди-тко! Само в руки плыветь! — обрадовался есаул. — Радуйся, атаман! Надо плыть, до первого Спаса еще есть время!
— Так-то оно так… — протянул Ивашка. — Времени уйма…
— Слухай! — Бориска потянулся к защитнику Темноводного и заговорил: жарко, страстно! — Ведомо мне, бо не желал ты Дурнова живота лишать. Да — было у вас многое. Но прошло то времечко. Утекло безвозвратно. А вин выбрал, по чью руку ему стоять. Бабий подол он выбрал!