Анафема

Да и сам звонок никак не вписывался в привычную манеру общения подполковника Игнатовича. Обычно он коротко бросал в трубку «зайди», мало интересуясь, занят подчиненный или свободен. Да и причину вызова никогда не объяснял. А тут — «занят?», «не буду отрывать», «надо поговорить».

От хороших новостей Чернышев за последнее время отвык, поэтому решил, что начальство готовит какую-нибудь гадость. Может, «телега» сверху пришла — кто-нибудь из бывших «клиентов» решил отомстить, — а может, на группу решили спихнуть заведомо безнадежное дело. Дабы средний процент раскрываемости по отделу не портить — у Чернышовских орлов он и так, мол, в порядке, вот пусть особо своими показателями не выпендриваются.

В семь, усталый и злой, — несмотря на все старания, сегодняшний день не принес новых результатов, — он постучался в кабинет подполковника.

— Можно, Леонид Семенович?

— Заходи, Артем, заходи.

— Что случилось? — спросил Чернышев, решив прямо с порога взять быка за рога. — Новое дело? Вы же знаете, Леонид Семенович, у моей группы и так сейчас работы выше крыши, еще одно дело мы не потянем.

— Нет, тут кое-что другое. Вот, прочитай, — подполковник привстал, протянул Артему лист бумаги, увенчанный двуглавым орлом и шапкой Министерства юстиции. Официальное письмо оказалось не слишком длинным — пять-шесть абзацев, не больше, но в первую очередь на глаза Артему попался последний, обведенный красной ручкой.

«…В связи с вышесказанным просим направить в подразделения Спецгоскомитета несколько опытных специалистов, обладающих оперативно-розыскными навыками и юридической подготовкой…»

— Слышал, что батюшки наши задумали?

— Чтобы не слышать, надо быть как минимум глухим. Телевизор не умолкает, журналюги будто с цепи сорвались. Но мы-то здесь причем?

— Еще вчера пришел приказ — направить одного-двух от нашего отдела. Я сначала хотел кого помоложе отдать — Татаринова, например. Но сегодня позвонил городской «папа», просил это дело не мурыжить и поставить на личный контроль. А как он просит, ты, наверное, знаешь.

Чернышев кивнул. Глава ГУВД Москвы, иначе — «папа», напрямую никогда не приказывал, но просьбы всегда излагал напористо, так, чтоб было понятно — «не выполнишь, пеняй на себя». Игнатович сначала хороших оперов пожалел. Отдашь, а кто дела расследовать будет? Татаринова подполковнику не жалко — молодой еще, полтора года как с практики слез. Опыта ни на грамм, а в розыскном деле опыт важнее «юридической подготовки». Только «папа» сам когда-то с начальника отдела начинал, помнит эти штучки. Вот и намекнул.

— Ему, видать, самому приказали. В таком же тоне, причем явно не с Петровки и не с Тверской, а как бы даже не из Кремля. И он мне еще кое-что сказал, только предупредил: это, мол, не для чужих ушей. Леонид Степаныч, говорит, возьми себе на заметку: батюшкам нужны в первую очередь люди верующие. Впрямую никто ничего подобного не говорит, но намеки более чем прозрачные. Понял?

— Так им опера нужны, чтоб молитвы читать или чтоб сектантов ловить?

— Не знаю, Артем. Может, ты мне когда-нибудь расскажешь.

— Я? Почему я? — Чернышев, в общем, уже давно понял, куда клонит подполковник, так что ответ не прозвучал для него громом с ясного неба.

— Думаю, ты подходишь для этой работы больше всего. Лучше тебя никого нет.

Игнатович чуть улыбнулся, хитро посмотрел на Артема. Между ними никогда не водилось каких-то особенно дружеских отношений, но подполковник ценил Чернышова, действительно считал его лучшим опером в отделе и терять, конечно, совсем не хотел. Если бы не «папа»… Но всегда найдется какая-нибудь сволочь, стукнет не вовремя: подполковник, мол, приказы игнорирует — глядь! — твое дело уже в кадры затребовали. А до пенсии — всего три года.

— Лучше меня? Да тот же Брусникин, например, Аливеров, Кононов не хуже…

— Ладно, не прибедняйся. В МУРе ты, может, и не самая яркая звезда, но в нашем отделе — точно лучший.

— Но я неверующий!

— Ой, ли? Вера она не только крестик на шее, Артем, она — внутри. А потом — дело совсем не в ней… Впрочем, не буду настаивать. Это твое личное дело, ни меня, ни нашу контору, ни их, — Игнатович кивнул на письмо Минюста, — не касается. Подумай сам, Артем, прикинь шансы. Уговаривать тебя не собираюсь, ты мне здесь нужен, но, если решишься, чинить препятствия тоже не буду. Перевод — дело сугубо добровольное. А зарплата там явно повыше, чем у нас, звания сохранятся, да и чует мое сердце — этот новоявленный комитет большую силу наберет.

Несколько удивленный последними словами, Чернышев обещал подумать. Возвращаясь к себе на Красногвардейскую в переполненном вагоне метро, он то и дело прокручивал в памяти недавний разговор.

Подполковник явно что-то недоговаривал. В другой ситуации Артем моментально бы отказался от перевода. Ну кто, в самом деле, меняет насиженное место, коллег, давно уже ставших друзьями, не самую любимую, но все-таки полезную и нужную работу на нечто эфемерное и неопределенное. МУРу уже как никак скоро стольник, организация полезная и нужная, ведь преступники пока не перевелись. И вряд ли исчезнут в обозримом будущем. А значит, кроме зарплаты и карьеры можешь получать и моральное удовлетворение от того, что твоя работа пусть немного, но все же меняет мир к лучшему. А этот Спецгоскомитет? Сколько он проживет? Не охладеют ли к нему церковные власти через год-другой? Не окажется ли он ненужным после того, как выловит последнего сектанта?

В другой ситуации — да… Но только не теперь. Два с половиной года назад Артем ездил к родне в Новосибирск. На похороны. Четырнадцатилетняя Даша, дочь старшей сестры Надежды, покончила с собой, наглотавшись таблеток. У девочки с детства были нелады с сердцем, ей приходилось принимать кучу всяких лекарств. В том числе кардиостимуляторов.

Полторы упаковки оказалось слишком много для слабого сердца Даши. Спасти девочку врачи не смогли. Уже потом вскрылось, что несколько учительниц в Дашиной школе принадлежали к «Светлому Царству». Директора мало интересовала их религиозная принадлежность, лишь бы учили, и никто не мешал сектанткам вести пропаганду прямо на уроках. На уговоры посетить Храм Света поддались шесть девочек и двое парней, и все они попали под власть духовного лидера — Святозара. После смерти Даши остальных детей удалось выдернуть из его лап, секту прикрыли, а сам Святозар угодил под суд.

Но было уже поздно. Дашу этим не вернешь. И похороны, и поминки Надежда перенесла спокойно, держала себя в руках. Но потом, когда уже стало не нужно быть сильной, что-то надломилось в ней, и она сгорела за полгода. Второй раз в Новосибирск вырваться не удалось, работы тогда навалилось выше головы. Артем приехал только через год, чтобы снова увидеть их вместе — мать и дочь, в одной могиле.

А Святозар в тюрьму так и не сел. Суд оправдал его за недоказанностью улик, а единственное принятое обвинение — доведение до самоубийства — адвокат объяснил неустойчивым психическим состоянием Даши. Духовный глава «Светлого Царства» отделался небольшим штрафом и условным наказанием. Вскоре, опасаясь самосуда разъяренных жителей города, он уехал куда-то на восток.

Дашу Чернышов видел мало — в основном во время редких наездов к родне, да пару раз в Москве, когда Надежда привозила дочь на лечение. Помнится, он произвел тогда на девчонок сногсшибательное впечатление, приехав на вокзал в новенькой парадной форме. Теперь Надежды, которая после ранней смерти мамы вырастила его практически в одиночку, не стало, и это ударило по Артему намного сильнее. Тогда он жалел только об одном: что работает в МУРе, а не в угрозыске Новосибирска, и что ему не довелось брать Святозара лично.