Анаконда

И хотя скрипка и виолончель тоже были выше всех похвал, сегодня был день Вадима.

Из-под букетов цветов виднелось его раскрасневшееся, счастливое лицо. И когда в зал, с трудом протиснувшись сквозь проход, помощник Бугрова внес гигантскую корзину цветов, Вадим еле освободил руки, чтобы принять ее. Его глаза встретились с глазами Бугрова, полными слез радости, и Вадим, догадавшись, что букет от него, с благодарностью кивнул Александру Ивановичу.

Они были дружны уже много лет, и оба дорожили этой мужской дружбой, потому что это была дружба людей, любивших искусство. И должности, звания, чины тут не имели ровно никакого значения.

Тем временем в «Амстердамштаатсбанке» некий господин в сером до пят пальто, с седыми усиками отключил сотовый телефон, позволяющий оперативно устанавливать международный телефонный контакт, и, обернувшись к окошку кассира, переспросил по-голландски:

— Простите, где, вы говорите, я должен еще расписаться?

Вот здесь?

— Да, майн херр.

—Извольте. — И он поставил аккуратную, с завитушкой роспись. — Теперь я могу забрать свой бокс с документами?

—Да, разумеется. Прошу вас, пройдемте в зал специальных операций.

Господин в сером твидовом пальто проследовал за клерком в специальную комнату, дверь в которую они должны были открыть двумя ключами: одним, которым располагал клиент, и вторым, который хранился у банковского клерка. Затем вся процедура повторилась; оба вставили свои ключи в камеру храпения бокса, и, лишь когда камера открылась и клиент вытянул из нее бокс-пенал, клерк отошел в сторону. Клиент переложил в раскрытый кожаный кофр драгоценности на два миллиона долларов, тщательно закрыл и кофр, и бокс и сунул опустевший бокс-пенал в камеру хранения, после чего повернул свой ключ вправо.

— Прошу вас.

Клерк подошел и, вставив свой ключ, повернул его влево.

Пустой бокс-пенал оказался надежно закрыт. На тот срок, на который абонирован, — до конца года. Затем, когда кончится срок аренды, банк имел право открыть камеру хранения и использовать ее для нужд другого клиента. Сам же бокс-пенал уже вторично использован быть не мог.

Тем временем в соседнем помещении точно такую же процедуру проделала высокая, с фигурой манекенщицы, очень красивая молодая женщина в необычайно элегантном платье и пальто от лучших парижских кутюрье; драгоценности на ней были, судя по всему, настоящие. Она достала из вынутого бокса-пенала записку и бегло прочитала ее: «Дима Эфесский в Афинах. Поторопись».

24 МАРТА 1997 Г. КРОВЬ НА КАМНЕ. ДВОЙНОЕ УБИЙСТВО

В ту ночь Мищенко снились всякие кошмары: изнасилованные и убитые маньяком женщины, интерьер квартиры Селивановой, бутылки водки с изображением на этикетках улыбающегося предпринимателя Довганя... У Довганя на этикетках бутылок, похищенных из магазина № 36 ОРСа химкомбината, было лицо человека, словно знающего что-то, остальным пока неизвестное. Он улыбался и подмигивал Мищенко, как бы говоря. «Ну, что, прокурор, в тупик со своим расследованием зашел? Ведь не похож Авдеев на убийцу и сексуального маньяка, не похож... А другого подозреваемого у вас нет...»

Мищенко вставал, жадно пил воду из-под крана, забывая про отсутствие нужного количества и качества фильтров в водозаборе и не думая о последствиях.

Волновали его совсем другие последствия: все вещдоки, все обстоятельства дела как будто бы против Авдеева; можно провести на местах преступлений следственные эксперименты, еще серию допросов, «очняки» с косвенными свидетелями... И что? Передавать дело в суд?

Авдееву светил «вышак» — два убийства с особой жестокостью.

Вот об этих последствиях думал Мищенко. Засудить невиновного просто; оправдать казненного сложно. Но можно. А вот к жизни его уже не вернешь. Конечно, Авдеев — гниль, слякоть, ничтожество.

Но убийца ли?

Петруничев встретил его вчера у подъезда.

Он тут, в этом доме, снимает комнату и кухню. Частный, так сказать, сектор.

— Не наказуемо.

— Я не о том... Тут такое дело. Дом частный. Как хозяин хотел, так и построил. В отдельную комнату с кухней можно пройти через этот подъезд и далее по коридору, мимо комнат других постояльцев. А можно и с переулка; там отдельный вход, прямо в комнату Авдеева.

Тоже ничего не доказывает. Хозяина опросил?

— А как же. Утверждает, что отдельный вход «врезал» еще пять лет назад, когда с сыном поссорился и «выделил» его. Сын уехал на заработки в Мурманск. Старик и стал сдавать его комнату как отдельную квартиру.

— Значит, опять мимо. Что у нас против Авдеева?

— Знакомство с Селивановой — это раз, загнул палец на мощной ладони Петруничев. — Второе: кража спиртного из магазина; оба убийства совершены в одном районе города; третье, пустые бутылки из-под «довганевки» обнаружены в квартире Селивановой, с которой Авдеев знаком...

— Пальчики сверили?

— Сняли с бутылок в квартире убитой, заборы в обоих случаях обработали. Сейчас снимают с Авдеева.

— Ну, веди в квартиру...

В квартире Авдеева все предметы и вещи были в строгом порядке, словно жил здесь добропорядочный, аккуратный, даже педантичный человек. О психической болезни или подготовке к преступлениям ничто, казалось, не говорило.

— Медиков запрашивал? У нас и в областной «психиатричке»?

— Не был он на учете. Райтерапевт отзывается как о тихом, но склонном к «злоупотреблению спиртными напитками» человеке.

— Венерические болезни? Урологическая патология? Зацепки есть?

— Все в относительной норме, без патологии. Правда, урологом он не наблюдался.

— А говоришь, «в норме». Будете с Деркачом по той версии работать, обрати внимание на медицинскую сторону вопроса.

— Понял.

Подошел Деркач, закончивший осмотр квартиры Селивановой.

Мищенко сидел, курил, слушал вполуха, как Деркач диктовал окончательно оголодавшему и уже потерявшему надежду даже на сухой бутерброд Ванечке Семенову:

— На влажном полотенце обнаружены следы, похожие на замытую кровь. Плащ-болонья в области правой лопатки сильно испачкан мелом, глубоко проникшим в ткань...

— А мелом была измазана стена ограды на месте первого убийства, помните, товарищ юрист первого класса? — подобострастно спросил Ванечка своего наставника Деркача, надеясь, что после этой тягомотной «канцелярщины» тот отпустит его поесть.

— Помню, — лаконично буркнул Деркач, не отвлекаясь на нравоучения и строгие замечания. — В кармане плаща, — про- должал бубнить, держа в руке старый, потерявший первоначальный цвет, но лет двадцать пять назад бывший коричневым плащ-болонью, — найден сухой лист растения, напоминающего акацию.

— А помните, на месте второго убийства, возле забора, стояла акация, — начал было опять «встревать» Ванечка Семенов.

Деркач было хотел наконец окоротить стажера, но, глянув на Мищенко и поймав его одобрительную улыбку, снова ограничился лаконичным: