Аналогичный мир - 2

Пока утюг греется, рубашку, потом досохнет. Ага, уже горячий. Теперь штаны.

— Давай помогу, — подошла к нему другая женщина.

Тим молча мотнул головой, прижимая утюг к маленьким джинсам.

— Ну, как знаешь, — пожала та плечами и отошла.

Тим не так гладил, как сушил джинсы утюгом. Джинсы — не брюки, стрелки не нужны.

— Ладно, парень, — сказал сержант, пропуская женщин. — Заканчивай, я пока прачечную и сушку проверю.

Тим молча кивнул, расправляя штанины.

К возвращению сержанта он не только высушил джинсы, но и вторично прогладил рубашку и выключил утюг.

— Ну всё, управился?

— Да, — ответил Тим уже по-русски, быстро складывая вещи. — Спасибо.

Сержант пропустил его мимо себя, оглядел гладильную — все ли утюги выключены и стоят торцом, как положено, выключил свет и зазвенел ключами.

— Спокойной ночи, — весело попрощался Тим.

— И тебе спокойной, — сказал ему в спину сержант.

Обратно в барак Тим тоже бежал. Уже не боясь опоздать, а чтоб не прихватило холодным ветром. Ноябрь всё-таки уже кончается. Вот-вот снег пойдёт.

В бараке уже горел синий ночной свет и было намного тише. Проходя по своей казарме, Тим почти столкнулся с возвращавшимся из уборной Эркином, разминувшись в последний момент. И по тому, как тот ловко изогнулся, пропуская его мимо себя, Тим окончательно убедился: спальник. Ну, что ж, вроде, парень спокойный, а если перегорел, то и не опасен. Пусть его.

Тим, приподняв занавеску, вошёл в свой отсек. Дим спал. Тим аккуратно положил отглаженные вещи, быстро разделся сам и ухватился за край своей койки, чтобы подтянуться и лечь, когда Дим сонно позвал его:

— Пап!

Тим нагнулся к нему.

— Я здесь, что?

— Пап, я больше не буду водой баловаться.

— Хорошо, — улыбнулся Тим. — Спи.

Дим только вздохнул в ответ. Убедившись, что сын заснул, Тим наконец подтянулся на свою койку и лёг, вытянулся. Ну, вот и ещё один день позади. Медкарту на Дима он заполнил целиком, ему самому что осталось? Свою он тоже заполнил, прошёл всех врачей. Протрясся, конечно, ведь и знаешь, что здоров, а как белый халат увидишь, так хуже, чем под дулом. А Дим не боится врачей, только к зубному не хотел заходить, но тоже… не всерьёз. Странно даже. Хотя… слава богу, что Дим не знает ни питомничных врачей, ни сортировок. Завтра психолог. После завтрака. Ну, это совсем не страшно: одни разговоры.

И уже засыпая, вдруг подумал: как это спальник проскакивает врачей? Хотя… жалко будет, если парня заметут. Хоть и спальник, а вроде ничего парень, и отзываются о нём неплохо. Жаль…

Разминувшись с Тимом, Эркин подошёл к своему отсеку и стукнул костяшками пальцев в стойку щита.

— Эркин? Входи, — сказала Женя.

Она, уже в рубашке, сидя на койке, расчёсывала волосы. Алиса спала. Эркин вошёл в узкое пространство между двумя двухъярусными кроватями и сел на койку Жени.

— Всё в порядке? — шёпотом спросила Женя.

Эркин кивнул и улыбнулся. А что с ним здесь может случиться? Конечно, в порядке. Он сидел и смотрел, как Женя быстро заплетала косу.

— Эркин, ты когда свою карту заполнишь?

Эркин покраснел и потупился. Сегодня он опять так и не решился войти в медицинский корпус. Не смог. Женя отложила гребень и пересела поближе, мягко положила руку ему на плечо. Эркин ещё ниже склонил голову и вдруг, как упав, прижался лицом к её коленям. Женя гладила его по голове и шептала:

— Эркин, милый, я всё понимаю, но это же надо. Ну, хочешь, я с тобой пойду…

Он молча мотнул головой и медленно выпрямился. В синем ночном свете его лицо казалось очень тёмным, щёки влажно блестели.

— Нет, — наконец выдохнул он. — Я сам. У… — он сглотнул, справляясь с собой, — у тебя и так много дел. Алису завтра к психологу?

— Да. С утра после завтрака.

Женя вдруг обняла его, прижав его голову к себе, и он замер.

Наверху шевельнулась, всхлипнула во сне Нюся. Она почти каждую ночь плакала во сне, никогда не просыпаясь. Но, зная и это, и то, что сверху она их никак не увидит, Женя и Эркин отпрянули друг от друга. Эркин разулся, снял рубашку, встал и легко подтянулся, лёг на свою постель, и уже под одеялом снял джинсы. Повесил их на спинку и уже окончательно вытянулся и завернулся в одеяло. Ладонь Жени легла ему на плечо, он повернул голову, коснувшись подбородком её руки.

— Эркин, я тебе чистое под подушку положила.

— Ага, спасибо.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Женя ещё раз погладила его по плечу поверх одеяла и убрала руку. Эркин повернулся набок и смотрел, как она наклонилась над Алисой, поправляя одеяло, а потом легла, закуталась в одеяло, подсунув угол под щёку.

Эркин снова лёг на спину, высвободил и закинул руки за голову. Завтра надо идти к врачам. Нет, он знает, что ничего страшного не будет, что это не сортировка, и даже обиняком вызнал, что на осмотре можно оставаться в трусах, и… и всё равно. Боится. Ни разу, да, ни разу он сам к врачу не подошёл. Подзывали, подводили, подтаскивали… Но… но это же надо. Пока он не пройдёт всех врачей, пока ему не заполнят его карту, он не сможет пойти к этому… психологу. И только после собеседования, тестов и заключения можно будет идти в отдел занятости, определять место. Надо. Он трусит, а из-за него Женя тут мучается. Так бы… ладно, завтра сразу после завтрака и пойдёт. Сам себя за шиворот втащит. Через страх переступить надо. Надо. Не вечно же им тут сидеть и ждать, пока он смелости наберётся. И все говорят, что кто хочет, резину не тянет и места не перебирает, то за неделю управиться можно. Ну да, Даши с Машей они уже не застали, уехали те. Женя узнавала.

Снова всхлипнула Нюся. Он только и слышал её голос, что по ночам, когда она плакала во сне, да ещё в самый первый день, когда, пока он ходил в уборную, её к ним подселили. Он, возвращаясь, вошёл в их отсек и тут же вылетел обратно от её испуганного визга. С тех пор он и стучится прежде, чем войти. А так-то… что там было у этой худющей нескладной девчонки, как она осталась одна, чего нахлебалась в свои тринадцать лет… он не знает и знать ему не хочется. Она — подселенка, а они — семья. Ладно, надо спать. Эркин вздохнул, потянулся под одеялом, не открывая глаз. Ладно. Завтра он это сделает. Что будет, то и будет. Врачи русские. Это ж не питомничные, не паласные, совсем другие врачи. Тогда, на сборном, зимой… как её звали? Да, Вера Борисовна, она его смотрела. Впервые он тогда услышал:

— Ты нормальный здоровый мужчина.

И этот врач, в госпитале, Юрий Анатольевич, это же сказал. А смотрели оба его голым, без всего. Так что здесь, может, и обойдётся. А та, метисочка, в промежуточном, ну, это не осмотр толком и был, только рубашку снимал. А здесь… ладно. Надо — значит, надо. Женя всё прошла, и Алиса… Нет, конечно, нельзя, чтобы Женя с ним по врачам ходила, его ж тогда засмеют, хоть из лагеря сбегай. И так Фёдор уже… высказывается, что он без Жени шагу не ступит и дыхнуть не смеет. Язык у Фёдора… как у Андрея. Такая же язва. Ладно. Хуже приходилось. Выдержал тогда, выдержит и сейчас.

Эркин повернулся набок, лицом к щиту, поёрзал, устраиваясь. Ну всё, хватит. Надо спать

* * *

И снова он медленно всплывает со дна, ощущает себя. Всё, что было до этого, это был сон. Страшный нелепый сон. Сейчас он проснётся и расскажет свой сон маме, Ане с Милой, нет, Ане и Миле он расскажет другое, выдумает, особенно Миле. Она ещё маленькая про такие страхи слушать. Что-то его будить не идут, сестёр не слышно. А ведь уже светло, он же чувствует свет сквозь веки.