Аналогичный мир - 3
Шрифт:
— Из тех…?
— Нет, — сразу понял и перебил его Андрей. — Я у него до этих был. Он меня на торгах купил. Я у него долго был, до зимы, ну, до того, как банда напала и он меня им отдал, откупился мной. А теперь… теперь он зовёт меня… к себе.
Жариков медленно кивнул.
— Он здесь? В госпитале?
— Да, — Андрей перешёл на русский. — Во второй хирургии, у него нога сломана. И вот… я же не могу его… врезать ему, он же больной.
Только в этом проблема?
Андрей и так сидел, не поднимая глаз, а тут совсем поник, склонился головой к коленям.
— Рассказывай, —
Андрей вздохнул и заговорил по-английски.
— Я как увидел его… он… он власть надо мной имеет. Он же купил меня, а тем не продавал, те отобрали меня, я не знаю, как это получается, но, но я не могу, я не могу сказать ему, тех, того, одного из тех, его в Хэллоуин привезли, раненого, так если бы не доктор Юра, я бы убил его, точно. А этого… он… он, ну, те насиловали меня, издевались по-всякому, били, не покормили ни разу, а он, он же ни разу даже не приковал меня, уходил когда, так я по всей квартире ходил, даже на кухне, где продукты, он не запирал ничего, мне… мне у него хорошо было…
Но последние слова прозвучали вопросом. И Жариков покачал головой.
— Так ли, Андрей?
Андрей поднял голову, посмотрел на Жарикова расширенными глазами, качнул встрёпанной шапкой кудрей.
— Да, так, но…
— А что было плохо?
— Трахались когда, — вздохнул Андрей. — Нет, он не бил меня, ничего, но каждую ночь, и… и я ему только для этого был нужен, и сейчас… зовёт…
— И ты не можешь сказать «Нет», а говорить «Да» не хочешь.
— Да, — обрадовался Андрей. — Да, всё так.
— Понимаешь, Андрей, тебе надо решить и пересилить себя.
— Да, я знаю, я же клятву ему не давал, но… но он говорит, а я молчу, я только встану подальше, чтобы он не дотянулся до меня, он же на костылях, и он… я ведь у многих был, он был… да, лучше хозяина у меня не было.
— Хозяина, — повторил Жариков.
Андрей опять опустил голову.
— Ты свободный человек, Андрей, — Жариков говорил тихо, задумчиво. — Ты и только ты хозяин своего тела и своей жизни. И никто не вправе заставлять тебя.
— Хозяин своего тела, — медленно повторил Андрей. — Как это?
— Это значит, что только ты решаешь, с кем, как и когда… вступать в половые отношения, — Жариков намеренно заговорил по-казённому. — Всё остальное — уже насилие и наказывается по закону.
— Значит, что, значит, тогда это тоже было насилие? — удивился Андрей.
Жариков кивнул и, видя, что Андрей смотрит с явным ожиданием, продолжил:
— Разве ты попал к нему по своей воле? — Андрей улыбнулся этому, как шутке. — Ну вот. Разве ты определял… каждую ночь это будет или нет? Ты не хотел, ведь так? — и дождавшись его кивка, — Ты делал это из страха, так? — новый, уже уверенный кивок. — Значит, это всё равно было насилием над тобой.
Жариков подтянул к себе пачку сигарет, закурил.
— Понимаешь, Андрей, насилие не всегда… с палкой, бывает и с улыбкой. Когда один не может сказать «нет», и неважно, чего он боится, то это насилие.
Андрей покачал головой.
— Я… я не думал так. Никогда. И… и
мне так и сказать ему? Ну, что я не хочу?— Да, так и скажи, — Жариков улыбнулся. — Ты же умный парень, Андрей, ты сможешь сказать так, что он поймёт.
Андрей несмело улыбнулся.
— Вы думаете, он поймёт?
— Скорее всего, Андрей, он не понимает, почему ты… отказываешься.
— Да, — Андрей радостно закивал. — Да, всё так…
…Светлый просторный коридор лечебного корпуса.
— Подожди.
Он останавливается и медленно поворачивается на голос. Хозяин. Ловко выбрасывая вперёд костыли и подтягиваясь за ними, хозяин подходит к нему.
— Куда ты так спешишь?
— Я на работе, сэр, — тихо отвечает он.
— Ну, понятно-понятно, — кивает хозяин. — Когда закончишь…
Он осторожно пятится, старательно выдерживая дистанцию.
— Я должен спешить, сэр.
И убегает…
…И в этот же день опять. На этот раз хозяин стоит в дверях своего бокса, а у него тележка-столик с ужином для лежачих, а хозяин не ходит в столовую, и он поневоле должен и подойти, и зайти в палату. Хозяин отступает вбок, давая ему войти, а, когда он, переставив тарелки на стол, оборачивается, хозяин уже закрыл дверь и стоит, загородив её, и улыбается жёсткой неприятной улыбкой.
— Иначе тебя не остановить, верно? Заработался совсем. Зря ты от меня бегаешь. Или, — и тоном, каким рассказывают анекдот, — обиделся на что?
И он не выдерживает.
— Вы меня зимой тем отдали, вы знали, кто они, и отдали.
Хозяин даже присвистывает от удивления.
— Вот, значит, в чём дело. Дурачок ты, если б у меня деньги были, неужто бы я тебя отдавал. А деньги в банке, а банк тю-тю. Ты хоть знаешь, что это такое, без денег остаться? — и сам отвечает. — Откуда тебе знать. Тебя всю жизнь кормили, поили, одевали. А я когда уходил, ты ещё и сверх этого по шкафам шарил, — и усмехается. — Больше всего ты ветчину таскал. И крем шоколадный. А ты ведь ни разу не подумал, каких это денег стоило, лопал как своё.
Он молча идёт к двери, толкая перед собой столик, и хозяин уступает дорогу. Он выходит из палаты и слышит в спину:
— Дурачок ты…
…Андрей потряс головой, потёр ладонями лицо и взъерошил волосы.
— Да, — заговорил он по-русски, — да, Иван Дормидонтович, он… он не понимает. Я ему напомнил, как он меня банде отдал, а он… он мне, как я ветчину потихоньку таскал. И шоколадный крем. Разве… разве это сравнимо?
Жариков улыбнулся. Вот и отходит, Андрей, заговорил уже нормально. И тоже перешёл на русский.
— Для него, видимо, да. Ты не злись и не бойся. Объясни ему, просто объясни.
Андрей кивнул и встал.
— Да, спасибо, Иван Дормидонтович. Я пойду.
— Хорошо. И вот что, Андрей, о том, что видел здесь, молчок. Договорились?
— Да, но…? — у Андрея изумлённо округлились глаза.
Он попытался через плечо Жарикова разглядеть, о чём же он должен молчать, но Жариков ловко и необидно вытолкал его в коридор со совами:
— Вот и отлично, вот и договорились.
Звучно хлопнула дверь, звякнув замком.