Аналогичный мир - 3

Деду так же подобрали полный костюм и оба им увязали в один увесистый тюк.

— Теперь валенки тебе возьмём, — распорядился дед. — а то в сапогах ты ноги не поморозишь, так застудишь.

Дед говорил ворчливо, будто Артём с ним спорил. Ну да, сейчас весна, но осенью ты и побегаешь-поищешь, и переплатишь, брать надо, раз дают, потом и не выпросишь.

Купили и валенки, высокие, чёрные. Дед сказал, что потом сам ему на резину их посадит, а то и кожей обошьёт, чтоб как бурки.

— Дед, а тебе?

— У меня есть, — отмахнулся дед, хищно выглядывая в россыпях и развалах чего-нибудь на остаток их денег. — Давай-ка тебе пару тельников возьмём.

Полосатая тельняшка, «морская душа» — предмет зависти и вожделений мальчишек Старого города. Артём невольно покраснел. Он тоже смотрел это кино про моряков и тоже мечтал.

Дед угадал точно: хватило на две тельняшки с длинными рукавами.

— Ну, всё, — удовлетворённо кивнул дед. — Айда домой.

— Ага.

Артём легко взвалил на спину тюк с костюмами и пошёл следом за дедом. А выдравшись на простор, поравнялся с ним и тихо спросил:

— Деда, а валенки ты когда купил?

— Не купил, — ухмыльнулся дед. — У бабки в скрыне нашлось.

— Понятно, — кивнул Артём.

Конечно, раз дед женился, то, что у бабки от её прежнего мужа осталось, теперь дедово. Всё ясно-понятно. Но вот денег теперь до его получки… ни копья не осталось.

— Деда, с деньгами… поджаться придётся.

— Не впервой, — хмыкнул дед. — Припасы есть, перебьёмся. А одёжа крепкая, не на одну зиму хватит. Надо бы ещё ушанку тебе справить.

— До зимы успеется. Саньке пальто надо.

— Растёт он. Ща купим, а к зиме мало станет.

— Ну, так Ларьке пойдёт.

За таким солидным хозяйственным разговором они пришли домой, где бабка, Лилька и Санька с Ларькой рассмотрели покупки, поахали, повосхищались, позавидовали, потом бабка захлопотала, убирая вкладыши и валенки на зиму, штаны и куртки к расхожему, тельняшки к белью.

Артём вымыл руки и в их горнице сел за стол, разложил учебники и тетради. Пока не стемнело, по бесплатному «божьему» свету надо успеть уроки сделать. Санька и Лилька пристроились рядом со своими заданиями, а Ларьку бабка выставила во двор играть, чтоб не мешал.

Женя узнала о распродаже от девочек из машбюро. В КБ она как-то ни с кем дружески не сошлась, да и её работа — чертёжница-машинистка-переводчица — требовала отделённости, и обедать она ходила по-прежнему со знакомыми. И хотя экономить ей незачем: денег хватает, и у Эркина всё есть, она, разумеется, пошла со всеми. Посмотреть. Но, может, и впрямь что подходящее найдётся.

Бродя в общей толпе, перебирая и прикидывая, Женя неожиданно столкнулась с Мамой Фирой.

— Ой, здравствуйте, — обрадовалась Женя.

Обрадовалась и Эсфирь.

— Здравствуйте, Женя.

Они стояли возле грузовика с нательным бельём. Эсфирь взяла два тёплых зимних комплекта, офицерских, с начёсом и четыре тельняшки. Белья Женя брать не стала: Эркину пока хватает, — а тельняшек парочку взяла.

— Как скажи, помешались, — шутливо пожаловалась выбиравшая тельняшки женщина рядом с ними.

— Оно и есть, — кивнула другая. — Мой-то дурак, усы уже пробиваются, а кино увидел и канючит. Мам, тельняшку хочу.

Рассмеялась и Женя, пряча тельняшки в сумку.

Они ещё немного походили, посмотрели, но брать ничего не стали. У Эсфири не было денег, а Женя решила, что Эркину не особо нужно. Рабочая одежда у него заводская, а с землёй или скотиной ему не возиться. Разговаривая о детях и кулинарных секретах, они выбрались с торжища и остановились. Эсфири налево в проулок и домой, а Жене направо и через пути в Новый город.

— А не рано ей в школу? Ведь шесть лет всего.

— Она уже читает, — гордо улыбнулась Женя. — И пишет. И счёт давно знает. Зачем передерживать?

— И куда отдадите?

— Я в новую школу хочу, читали? Там языки с первого класса. Я боюсь, Алиска язык забудет.

Эсфирь кивала, соглашаясь. Конечно, Аркаша — Женя не поняла даже сразу, что это Колобок — ещё мал, но о школе надо думать заранее. И в Культурном Центре обещали, что со следующего года будут развивающие группы для младшего дошкольного, вот тогда…

Поговорив, распрощались. Женя шла, любуясь острыми стрелками молодой травы, зеленоватой полупрозрачной дымкой, окутывавшей деревья. Ну вот, уже настоящая весна. Завтра первое мая, Кузьма, как говорила Баба Фима, и суббота завтра, выходной, вот они и пойдут на маёвку в рощу за оврагом, вода уже там спала, а сегодня она тогда на завтра пирожков напечёт. Погуляют, на травке посидят…

Женя невольно вздохнула. Вот и верь гаданиям и гадалкам. Трава вылезла, а где обещанное? Досадливо мотнула головой. Глупость это, конечно, её глупость. Мёртвые не воскресают. А она? Ага, умная, образованная, и нашла кому верить. И деньги угробила, и… и дурой себя показала. Теперь лишь бы Эркин не вспомнил, а то опять начнёт переживать и себя казнить. А пирожки она сделает с яйцами и рисом, и печенья рассыпчатого. Для печева всё есть. Алиске как раз она спортивный костюмчик купила, Эркин, разумеется, в джинсах, а если в роще сыро… сапожки Алиске есть, а сама она спортивный свой старый, смешно, но с колледжа фигура не меняется, тоже наденет. Маёвка — это просто гулянка, но не за столом, а в лесу, как бабушки во главе с Бабой Фимой объясняли. А если ещё денька два такое тепло продержится, то распустится всё. А Андрей… нет, и думать об этом нечего, чудес не бывает.

Мерно постукивают колёса, заставляя подрагивать пол и стены. Андрей принимал эти толчки, не просыпаясь. Шум и голоса в вагоне не будили его. Не проснулся он и когда четвёртый слез с полки и, везя по полу расшнурованные ботинки, пошёл в уборную. Хотя и снов Андрей тоже не видел. Только назойливо вертелась в голове песенка: «Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл…». Милочка начинала лакать, как только появлялась лиса, и мама придумывала всё новые и новые встречи, Анечка помогала ей, она как раз читала тогда ту большую книгу в блестящей суперобложке про древних ящеров, и всякие завры и терии так и сыпались из неё, а он… он их обеих дразнил, что таких зверей не бывает, а лиса — она хитрая и злая, и давно встретила Колобка и амкнула сразу… Андрей виновато вздохнул сквозь сон. СБ — не лиса, от неё не избавишься. Я от лагеря ушёл… прости, мама, я ничего тогда не мог сделать, а потом… ты мне успела крикнуть: «Живи!». И я живу. Назло всему и всем, выжил, выкарабкался… к чёрту! Я от Найфа ушёл, а от тебя, Империя, и подавно…

Андрей потянулся, упираясь головой в стенку, и сел, отбросив одеяло. За окном был восход. Ярко-красное, кроваво-красное зарево на полнеба, зубчатая кайма леса по горизонту и белёсая пелена тумана, колышущаяся возле колеи. Рано ещё. Часов у Андрея не было, но по сонному шуму вагона он чувствовал — рано. Он зевнул, встал расправить тюфяк и осторожно, чтобы не помять брюки, снова лёг, укрылся. На потолке красный отсвет, как от пожара. Нет, не так, от пожара и от крематорской трубы отсветы рваные, проблесками, а здесь, как от лампы, ровный свет.