Аналогичный мир - 4

— Кого? — сразу спросил Фредди.

— Ментов. Ну, полицейских.

— Значит, у вас это менты, запомню. А гудеть — это гулять, так?

— Не-е, Фредди, гулять — это с шумом, понтом, ну, как в шашлычной, а мы тихо пили.

— Понял, — усмехнулся Фредди.

Утренние улицы наполнены спешащими людьми и уже никак не похожи на вчерашнее сонное захолустье.

— А город у нас хороший, — убеждённо сказал Андрей, сворачивая в проулок. — Здесь спрямим.

Фредди кивнул, соглашаясь и с определением города, и с предложением спрямить дорогу через чей-то запущенный сад.

Ворота комбината были распахнуты, и из них медленно выползал шестиосный крытый грузовик.

— Во! — обрадовался Андрей. — В самый раз! — и бросился к кабине, ловко вскочил на подножку, ухватившись за дверцу. — Сав, будь другом, помоги!

— Чего ещё? — недовольно откликнулись из кабины.

— Друга моего подкинь до Сосняков. Ему на самолёт.

— А на такси он что, бедный?

— Ну, будь другом, Сав, а я тебе…

— Ты мне… много ты чего можешь, ладно уж.

За разговором он плавно вывел, развернул грузовик и остановился.

— Фредди! — Андрей спрыгнул с подножки. — Давай!

Фредди подошёл к машине.

— Ну, — улыбнулся Андрей. — Давай по-русски, — и обнял Фредди. — Удачи!

— И тебе удачи, — ответил на объятие Фредди.

Савва, молча следивший за ними, открыл дверцу. Фредди легко поднялся в кабину, сел и захлопнул дверцу. Андрей посторонился и поднял прощальным жестом руку. Фредди кивнул в ответ, и Савва стронул грузовик.

Андрей стоял и смотрел вслед, пока большегруз не скрылся за углом.

— Ну что, Андрюха, проводил дружка?

Андрей вздрогнул и обернулся. Максимыч, диспетчер. Та-ак, а он-то откуда знает? Неужели уже так разошлось?

— Ага, — согласился с очевидным Андрей, доставая сигареты. Жестом предложил Максимычу.

— И хорошо посидели? — спросил Максимыч, беря сигарету.

— Тепло и душевно, — ухмыльнулся Андрей. — Ну, бывай, Максимыч.

— Отсыпаться пойдёшь?

— Нет, в школу, — кивком попрощался Андрей.

До чего ж въедливый мужик, ну, до всего ему дело, выспрашивает, молчком вынюхивает, но и дело своё знает. Болтается у ворот, треплется, то курит, то чаи гоняет, но на трассах ни заминки, все машины выехали и въехали, когда надо, ни одного шофёра или работяги ни в простое, ни в запарке не найдёшь. И всё с улыбкой и участием в голосе. Чтоб Максимыч начальству стучал, никто не говорил, но знает мужик… всё, всегда и про всех. С кем-то же он делится, не бывает, чтоб такое добро и впусте лежало. Максимыч не жаден, но и своего не упустит. Воевал и, говорят, честно, награды боевые и соответствующие. Дом у него в Старом городе, хозяйство небольшое, но крепкое, батрака держит. Зачем ему диспетчерство? Не ради ж одной зарплаты.

Поднимаясь по ступенькам Культурного Центра, Андрей выкинул все мысли о Максимыче из головы. Так, уроки… заданное он обычно перечитывал ещё дома, но сегодня не успел, и придётся добирать в классе, до звонка. Ну, с утра народу всегда немного, так что не помешают.

Английского водитель почти не знал, русский Фредди был весьма далёк от совершенства, и содержательной беседы не получилось. Но довезли его до аэропорта. Правда, Фредди не понял: было это по дороге, или дали специальный крюк, — и расстались вполне дружески, обменявшись на прощание пачками сигарет. О плате и речи быть не могло: дружеская услуга за деньги не делается, эти неписаные правила всюду одинаковы.

В аэропорту Фредди прикинул маршрут. Хвоста нет, но всё равно, раз прямого рейса не получается, то для обоснования надо заглянуть на точки.

Ещё раз мысленно прокрутив маршрут, Фредди пошёл к кассе за билетом. До его самолёта оставалось полчаса.

Итак, как они и думали: Рич и Окорок. Джонни, конечно, пошарит в банке, но дела это не меняет. Рич в Атланте, а Окорок в Луизиане. А убирать их надо одновременно, чтоб один не спугнул и не предупредил другого. Но об этом они уже думали, и там в общем-то уже на мази. Теперь… Туша. Через Пита навёл Найфа на парней, подсказал и помог. Дружеским советом. Умён, дьявол, что и говорить. Потрошат его русские, и сидеть будет за Хэллоуин. Так были нужны наши деньги или… если у истока Паук, то надо всё прокрутить очень серьёзно. Тогда Туша ляпнул, что Паук велел найти Армонти, тот, ходили такие слухи, прокинул Паука и помер… без выгоды для Паука. Редкость, но возможная, в Заваруху и не такое случалось. И тогда взять деньги с нас. Паук — Туша — Найф — и мы… Слишком много звеньев, хотя… если Найф напрямую с Пауком? Нет, Эндрю говорил про Тушу. Но в одиночку Туша так всё продумать не мог. Кто ещё? Тогда Туша валил на СБ, и Эндрю про Найфа… Так, а если Найф работал на СБ, а вот там любители таких разработок были. И могли уцелеть. По подлости — Крысиная разработка, тот тоже любил друзей стравливать. И умел. И ещё… пистоль с насадкой и нервнопаралитический газ, от которого крыша съезжает, а Найф — ножевик. Это ему точно вместе с перчаточками вручили. Вот здесь у нас ходов нет. Но поискать можно и нужно.

Объявили его рейс, и Фредди встал. А ведь и впрямь Загорье — неплохой город, с перспективой, но точку там ставить нельзя. Сосняки уже есть, а дальше вглубь ни-ни. Ладно, переживём.

* * *

Лекции, семинары, библиотека, Комитет, архивы… что бы ещё навесить на себя, лишь бы забыть, не думать, не открывать с замирающим сердцем почтовый ящик в ожидании письма из Загорья. Да, Царьград и закрутит, и закружит… но всё это так… самообман. Женя обещала помочь, но что она может, хрупкая наивная девочка, где ей справиться… Нет, днём он держался. Иногда это — забыть и не думать — получалось. Но только иногда.

До Царьграда Бурлаков добрался в каком-то оцепенении. А дома его встретила Маша. Слава богу, ни о чём не спрашивая, захлопотала с чаем, обедом, или это был уже ужин — не помнит, ничего толком не помнит…

…К третьей чашке он немного отдышался.

— Как у тебя, Маша?

Она улыбнулась.

— Ну, слава богу, отошёл. Тяжело пришлось, Гаря?

— Не то слово, но ты не ответила.

— У меня всё в порядке, — она невольно вздохнула. — Сказали, что для такого прошлого всё очень даже прилично.

— Рад за тебя, — искренне сказал он.

— Ты иди, ложись, отдохни, — она встала, собирая посуду. — Тебе звонили, весь перечень на твоём столе.

— Спасибо, Маша, — встал и он. — Но ложиться я не буду.

Она не спрашивала и не спорила. И потому, что бесполезно, и чувствуя, что сейчас не в силах ему помочь.

До вечера он разбирался с делами, звонками, предупредил декана, что выйдет на лекции по расписанию и наберёт себе семинар, потом возился с отчётом и экспедиционным дневником. Среди прочего позвонил Тришке.

Монастырь не чуждался современности, и телефон там был. Но не по кельям, а через коммутатор-справочную. Услышав, что ему нужен Отец Трефилий, соединили сразу.

— Алло?

Он невольно отметил про себя, что раньше у Тришки такого красивого голоса не было, и, возможно, поэтому спросил с некоторой ехидцей.

— От молитвы не оторвал? Здравствуй. Узнаёшь?

— Конечно, Гошка, — старинное детское имя прозвучало с ласковой насмешкой. — И тебе здравствовать. Рад тебя слышать.

— Я тоже. Мне Гришка написал, что ты здесь, — и после невольной паузы: — Твои как?

Помедлил с ответом и Трефилий.

— Как у всех, Гоша. Кто-то уцелел. Деревню нашу всю выжгло, ты знаешь?

— Да, — и, чувствуя, что Трефилий медлит с вопросом, и понимая, с каким, сказал сам: — Мои все. О стариках ты знаешь. Римма…

— Я молюсь за них, — просто, с тем участием, в искренность которого веришь безоговорочно и сразу, сказал Трефилий.

— Спасибо, — Бурлаков сглотнул вдруг вставший в горле комок. Называть Тришку его «мирским» именем или детским прозвищем не хотелось, а как положено «отцом» — тоже, и он просто повторил: — Спасибо.