Анастасия (сборник)

10. ЕЛЕНА СЕГОДНЯ

Эттей, занимавший во дворце какую–то ничтожную должность, но, как это часто бывает, имевший немалое влияние, внешним обликом был низенький, живой, с очень подвижным лицом, способным за минуту сменить множество выражений. Порой маски менялись молниеносно, без всякого соответствия с тем, что он в этот миг говорил, все время он играл, и догадаться, каков же он наедине с собой, было решительно невозможно. Может быть, он настолько сжился с вечным лицедейством, что и во сне маски на лице постоянно менялись.

— Собственно говоря, увидеть Елену Прекрасную не составляет особого труда, — тараторил он, указывая Майону дорогу. — И, если быть совсем откровенным, мы неплохо на этом зарабатываем. Два раза в неделю мы, собрав некоторую плату, пускаем народ на галерею, и они могут собственными глазами видеть прогуливающуюся в саду Елену Троянскую. Честное слово, желающие не переводятся, и никто не считает, что потратил деньги зря. Быть у нас в Спарте и не увидеть Елену Прекрасную? Конечно, к тебе нельзя подходить с той же меркой, что и к обычным зевакам. Когда стало известно, что в нашем городе находится знаменитый афинский аэд…

— Да? — вежливо спросил Майон.

— Задумавший, как нам стало известно, грандиозное повествование о Троянской войне, — вкрадчиво добавил Эттей. — А это не могло нас не заинтересовать. Скажу больше, это заинтересовало в первую очередь Прекрасную Елену, ведь до сих пор, увы, не создано монументального сказания об этой славной войне.

— И не отражена должным образом ее причина — Елена? — спросил Майон.

— Я рад, что ты все понимаешь. О нас распускают всевозможные вздорные слухи, наверняка и до вас они дошли, — что мы якобы прямо–таки охотимся за молодыми талантами и сулим им немалые деньги, если они незамедлительно возьмутся за работу. Я могу тебя заверить, что это ложь. Нам нет необходимости кого–либо подкупать. Когда ты увидишь Елену, ты поймешь, что из–за такой женщины могла вспыхнуть сто одна война. И ты сам, без подсказки и подкупа, засядешь за работу — женская красота вызывает не только войны. Я прав?

— Ты абсолютно прав, — сказал Майон.

— Тс–с! Мы пришли.

Майон оглянулся на спутника, но того уже не было. Колыхнулась драгоценная чужеземная ткань портьеры, и в зал вошла Елена.

Она была прекрасна. Наверное, самая красивая на свете, и время не имело над ней власти. Можно было согласиться с Эттеем и многими другими, что из–за этой женщины способна вспыхнуть сто одна война. Можно было с легким сердцем верить, что много лет назад эти серые спартанские глаза, вызывавшие сладкую тоску, бросили народ на народ. Можно… но существовала еще холодная, мрачная война и летящие из прошлого стрелы.

Поэтому он с трудом, но справился с нахлынувшим восхищением, нерассуждающим и страстным. Месяцем ранее он неизбежно растворился бы в этих глазах и стал их вечным рабом, но сейчас он был человеком, начавшим познавать жестокую сложность жизни и намеренным прошагать этот путь до конца. Он стоял и смотрел, как идет ему навстречу Елена Прекрасная. Елена Троянская.

Она была как музыка, как пламя — прекрасное совершенство, и невозможно было представить мужские ладони на этих плечах, а ее, покорную, в чьих–то нетерпеливых объятиях.

Майон молчал и смотрел. Елена, конечно же, расценила это как восхищение и улыбнулась — ослепительно, так, словно дарила весь мир, открывала все тайны и тут же забирала назад абсолютно все. «Ее даже невозможно сравнить со статуей», — подумал Майон. Тут что–то другое. Она шагала, улыбалась, поднимала глаза — и каждое движение, вздох, шевеление губ были словно продуманы за неделю до этой встречи и тщательно отрепетированы перед не умеющим удивляться зеркалом. Все было заученное, отшлифованное и оттого словно бы неживое. Роза из мрамора. Радуга из разноцветного стекла. «Значит, вот так, — смятенно подумал Майон. — Мы почему–то уверены, что красота — это обязательно и ум, и доброта, и другие высокие чувства. А ничего этого нет. Одна лишь красота, лежащая где–то за пределами образцов, отрешенная от всего на свете, никому не обязанная, никому ничего не дающая. И не вызывающая оттого даже примитивного желания. Кому захочется коснуться губами мраморной розы, как бы она ни ласкала глаз?»

Нет, он все равно не поверил бы, что из–за одной ослепительной холодной красоты могла вспыхнуть Троянская война.

Молчание стало неловким, а там и вовсе тягостным, во взгляде Елены разгоралось недоумение — она явно считала, что у безмолвного восхищения должны быть свои пределы. Но Майон никак не мог подобрать слова, да и о чем следовало говорить? Никого уже не вернешь и ничего не изменишь.

— Итак, это ты — славный и талантливый аэд, решивший поведать миру о Троянской войне? — спросила Елена чуточку лениво — ответ, конечно же, она знала наперед, и, судя по довольной улыбке, привычно присчитала очередного раба к сонму предшествовавших. Майон осознал, что труды по созданию напыщенного батально–любовного полотна были бы оплачены аккуратно и щедро, с привычной скукой изощренных ласк.

— Ты помнишь Париса? — спросил он неожиданно для себя.

Ее брови дрогнули, впервые Майон заметил в ней нечто не наигранное она задумалась, не сразу вспомнила.

— Парис… Парис… Тот юнец, что дерзко похитил меня, и тем вызвал великую войну? Странно, я только сейчас подумала, что не помню лица, цвета глаз. Но разве дело в каком–то Парисе?

— А Тезей? — перебил Майон.

Брови снова взлетели, но уже привычно–капризно.

— Тезей… Ну да, ваш царь. Разве я с ним когда–нибудь встречалась?

«Вот так, — подумал Майон. — Эти серые спартанские глаза как отражение хмурого неба…» Сколько же она искалечила судеб — равнодушно, походя, невзначай, и тех людей, сквозь жизнь которых мимолетно прошла случайной непогодой, и тех, кого отправила в Аид эта война, где расчетливую подлость и примитивную корысть маскировали заботами о спасении чести красивой куклы.

Он поклонился и пошел к выходу, чувствуя спиной недоумевающий взгляд, за которым неминуемо должна была последовать злость, хотя, разумеется, Елена вряд ли поняла бы причины его внезапного ухода.

Не замечая встречных, он вышел из дворца и бесцельно побрел по улице, окончательно прощаясь еще с одной сказкой, умершей на пути из юности в зрелость. Он понимал, что иначе нельзя, что сказки делятся на исчезнувшие однажды бесповоротно и спутников до смертного часа. Но все равно было горько.

Он ощутил руку на своем плече.

— Мне сказали, что ты разыскивал меня.

— Здравствуй, Прометей, — сказал Майон.

11. НЕКОГДА ЖИЛ ГЕРАКЛ…

— Я бьюсь с тобой второй час, — сказал Гилл. — Будешь ты говорить или нет? Пора бы…

Анакреон молчал. Потрескивали факелы на стенах, бросая шевелящиеся тени на лица, на стол, на девственно чистый лист бумаги, — на этот раз Гилл решил обойтись без Пандарея и записывать сам, но записывать–то как раз было нечего.

— Ну?

— Мне нечего сказать, — пожал плечами Анакреон. — И я не понимаю, чего ты от меня хочешь. Не понимаю, почему меня схватили посреди ночи, перевернули все в доме. Ты уверен, что царь Тезей одобрит такие выходки?

— Я уверен в том, что ты — последняя сволочь. Как к тебе попала рукопись Архилоха?