Анатолий Серов

Тройку летчиков прозвали ЗВЕНОМ ВОЗДУШНЫХ АКРОБАТОВ. Слава о нем разнеслась по авиаточкам вдоль всей границы. Имя Серова стало известно не только в авиачастях ДВК, но и называлось на разборах многих военных авиационных соединений страны. Опыт серовского звена был продемонстрирован на воздушных состязаниях и стал внедряться в жизнь военной авиации.

Однажды вечером Сидоров зашел в комнату, где жили Серов и Власов. В руках у него была одна из его многих папок. Серов засмеялся: у Сидорова все было разложено по папкам - выписки из учебников, выписки из приказов на его счет, о наградах и поощрениях, копии или оригиналы его собственных выступлений на собраниях или конференциях комсомольцев, автобиография, письма и т. д. В это время Власов недовольно говорил о новой кличке. Что за акробаты! Разве это цирк? Серов возражал:

–  А что, пускай акробаты. Петра Нестерова тоже звали акробатом.

–  Но он был оскорблен этим, - сказал Сидоров. - Его хотели оскорбить этим прозвищем.

–  Нестеров дрался за маневренность, - вспомнил Серов. - Он считал фигурные полеты высшей школой, приучающей пилота выходить из самых трудных положений, дающей ему свободу и уверенность в себе. Ведь познанная необходимость и есть настоящая свобода!

–  Да, я знаю это из материалистической диалектики, - резонно заметил Сидоров.

–  Так вот, ты можешь понять, что перед Нестеровым стояла эта необходимость. Авиация оправдывала себя только все возраставшей скоростью и при этом повышением боевой нагрузки. Нестеров боролся за маневренность! А ведь на каких машинах летал - буквально на гробах!

–  Нестеров сам признавался, - сказал Власов, - что чем больше летает, тем лучше понимает опасность полетов. И все-таки на этих машинах, не имевших необходимых органов управления, он пилотировал, делал мертвые петли. Прямо танцевал в воздухе.

–  Кстати, о танцах, - проговорил Сидоров, раскрывая папку и доставая оттуда нужную выписку. - Послушайте!

Он прочитал:

"Когда птицы вылетают освежиться в воздухе, повеселиться и поиграть, они радостно реют, делая изумительные эволюции, полные грации и красоты. И это естественное проявление эстетического чувства. Когда я гляжу на танцующих (я тоже танцую), то мне бывает иногда даже дико смотреть на странные движения многих пар, и только некоторые доставляют эстетическое наслаждение своим изяществом и грацией..."

Власов рассмеялся.

–  Вот не думал, что Андрей Ефимыч изучает теорию танцулек!

–  Постой, постой, тут что-то... Чьи это слова? - спросил Анатолий у Сидорова.

Тот, не отвечая, продолжал:

–  "С практической стороны танцы - бессмыслица. Но это не значит, что танцевать не следует. Так вот: мой аэродром - зал для танцев. Когда я лечу с известной целью на большое расстояние, мне никогда не придет в голову выкинуть что-нибудь необыкновенное... - тут Андрей покосился на Анатолия, и тот смущенно кашлянул. - Но над аэродромом при настроении я танцую. Между летчиками есть нетанцующие, потому что не умеют, есть нетанцующие из принципа, есть танцующие только при настроении, и есть любящие танцевать".

–  Нестеров! - вскричал Серов. - Только он мог это сказать.

–  Верно, - кивнул Сидоров и протянул ему листок с выпиской.

–  А вы, Андрей, у нас будущий академик. И вот что, ребятушки. Мы с вами, конечно, из "любящих танцевать". Мы умеем танцевать и парочкой и втроем. Однако с практической стороны эти "танцы" вовсе не бессмыслица. Да и Нестеров "танцевал" не ради эстетического удовольствия, но, главным образом, чтобы уметь лучше сбивать противника. А теперь нам требуется уже не единичный, а групповой пилотаж. В будущей войне, когда придется лететь навстречу воздушному соединению врагов, мы одним стремительным маневром разрушим их строй и, сломав его, будем бить в индивидуальных схватках поодиночке, имея еще преимущество в маневренности и инициативе. Вот что значит наш пилотаж строем.

В другой раз, зимним вечером, Серов опять собрал у себя товарищей, и они снова и снова обсуждали сочетание групповых и индивидуальных боев в будущей войне, когда вдруг по коридору кто-то пробежал, стуча в двери, у каждой раздавалось: "Вызывает комэск!" Серов распахнул дверь. Не успевший постучать вестовой произнес:

–  Вызывает командир эскадрильи.

В штабе уже собралась вся эскадрилья.

Комэск сообщил, что подразделения японских войск снова нарушили границу и напали на наши посты. Положение на границе в последнее время особенно обострилось. Несмотря на то, что Советское правительство принимало все меры, чтобы предотвратить возникновение войны, с той стороны все время провоцировались вооруженные столкновения. Лилась кровь.

Пограничники давали заслуженный отпор самураям, те ретировались, но на следующий день повторяли провокацию в другом месте.

–  Получен приказ высшего командования. Наши пограничные войска и расположенные вблизи границы военные части приведены в боевую готовность. В эскадрилье назначаются круглосуточные дежурства на аэродроме. Сегодня выходит на дежурство второе звено.

Звено Серова поднялось и выстроилось перед командиром части. По знаку его оно выступило в ночь к своим самолетам. Во мраке вырисовывались очертания ангаров и дежурной фанзы. Мотористы ускорили шаг и опередили командиров - они спешили вывести машины из ангара.

Сидоров и Власов молча шагали, думая о своем. Серов шел посередине, четко стуча сапогами по промерзшей земле.

–  А что, если свое искусство пилотажа строем мы покажем не сегодня завтра на практике? Здорово проучили бы самураев, а, ребятушки?

Круглосуточные вахты на аэродроме продолжались несколько недель. В то время как одни летчики дежурили, другие "подцежуривали", то есть отдыхали не раздеваясь, готовые каждую минуту присоединиться к первым, и только третья смена получала полный отдых до своей очереди.

Самолеты второго звена были заправлены горючим и вооружены. Снега не было, земля промерзла, взлетать с обледенелого грунта было трудно и рискованно.

Из-за морозов задерживался прогрев моторов. Серов предложил устроить специальные агрегаты - провести трубы отопления под землей, и первый применил их на практике во время дежурства своего звена. Устройство вполне оправдало себя.

Летчики проверяли оружие, запас горючего, обсуждали каждую мелочь вместе в техником, мотористами, оружейником, делали пробные вылеты, проверяли боевую готовность друг друга. Ждали сигнала. Были готовы вылететь на встречу с врагом.

И вот однажды, в темную морозную ночь, как раз в дежурство Серова, на аэродроме появились представитель штаба ОКДВА{1}, начполитотдела бригады и командир эскадрильи. Они вошли в дежурную фанзу. Комната освещалась только пламенем печурки. У камелька сидели истребители. Серов вскочил.

–  Смирно! - раздался его возглас.

Летчики уже стояли по форме. Серов рапортовал о готовности звена.

Комэск негромко произнес:

–  Объявляю боевую тревогу.

Не успел он договорить, как летчиков точно вихрем вымело из фанзы. Они бросились вон, волоча за собой парашюты.