Анатомия предательства: "Суперкрот" ЦРУ в КГБ

Много внимания уделялось работе Иностранного отдела Московской патриархии. Устанавливались связи с экуменическим движением, священнослужители стали чаще выезжать в заграничные приходы, принимать зарубежное духовенство в Союзе. В отдел приходила светская молодежь со знанием языков. Требовалась надежная агентура, способная работать по иностранцам и выполнять контрразведывательные, а иногда и разведывательные задачи. Ее нужно было готовить. У меня возникли деловые контакты с опытными работниками ПГУ Василием Ивановичем Вирюкиным и Иваном Ивановичем Михеевым, занимавшимися использованием церковной линии в целях разведки.

Вспоминается случай, когда по просьбе ПГУ в Иностранный отдел патриархии мне пришлось устроить на работу переводчиком князя Александра Львовича Казем-бека, известного деятеля белой эмиграции, неистового вождя русской националистической партии «младороссов» в фашистской Германии. Хотя его партия насчитывала всего около двух тысяч членов, он принимался Гитлером и Муссолини. Было передано нам и дело его агентурной разработки по шпионажу в пользу США. Но разработку князя примерно через год я прекратил, так стало очевидным, что шпионажем он не занимается. Наоборот, является патриотом своей родины и к советской власти относится вполне лояльно. Несколько месяцев я общался с ним под видом работника Советского комитета защиты мира

Завершая краткий рассказ о работе по церковной линии, хочется подчеркнуть, что и в мое время — в конце 50-х и начале 60-х годов — органы госбезопасности не вмешивались в религиозную деятельность церкви, не принуждали церковнослужителей нарушать церковные заповеди и выполнять какую-либо антицерковную работу. Периодически появляющиеся в прессе сообщения о «связях» отдельных служителей церкви с органами госбезопасности в прошлые годы, с моей точки зрения, ни в коем случае никого не компрометируют. Они не наносили вреда ни церкви, ни своей пастве. Совесть их чиста. В своей работе также не вижу греха. Вся моя деятельность на этом участке работы была подчинена главной задаче — обеспечению безопасности государства. Конечно, в то время я относил себя к стойким атеистам, но спустя много лет все-таки отвел двух своих сыновей в церковь для крещения.

Постепенно в 4 Управлении, как и во всем КГБ, происходила смена оперативного состава. На работу брались только лица с высшим образованием. В центральном аппарате еще после бериевских времен увольняли работников грузинской и еврейской национальности. На многие руководящие должности среднего уровня назначались комсомольские аппаратчики, которые зачастую вызывали неприязнь у оперативного состава своим, мягко говоря, «вольным» поведением, пьянством, причем за государственный счет, использованием служебного положения в личных интересах. Они в доверительных разговорах сетовали, что перспективы их работы в органах госбезопасности ограничены временем пребывания у власти Никиты Хрущева. Я близко знал начальника Ростовского управления КГБ Юрия Тупченко, бывшего ранее секретарем обкома ВЛКСМ в Ростове-на-Дону. Он хотя и положительно отличался от многих других комсомольских выдвиженцев, но все-таки свою работу в органах рассматривал как временную. Интересными были его рассказы о жизни Михаила Шолохова, любимцем которого он являлся. По его словам, Шолохов написал много литературных произведений, но при жизни публиковать их все не хотел и складывал рукописи в специальную комнату. До сих пор не знаю, так ли было на самом деле.

Дело Кулик-Симонич

В конце 50-х и начале 60-х годов в центральном аппарате КГБ «чистились» архивы. Как стало известно десятки лет спустя из многочисленной мемуарной литературы, чистка проводилась по указанию Хрущева и других партийных деятелей того времени, пытавшихся уничтожить свои кровавые следы годов сталинских репрессий, в которых они принимали активное участие.

Многим сотрудникам давали архивные дела для заключений, представляют ли документы историческую или оперативную ценность или подлежат уничтожению. В подавляющем большинстве те дела уничтожались.

Одно из таких дел — оперативно-розыскное на Кулик-Симонич, жену будущего маршала Советского Союза Григория Ивановича Кулика, тогда заместителя наркома обороны Климента Ворошилова и начальника Главного артиллерийского управления РККА, — дали мне. По материалам, эта женщина в июле 1939 года вышла из дома, чтобы поехать на служебной машине мужа в Кремлевскую поликлинику, и домой не вернулась. В связи с этим по ней был объявлен всесоюзный розыск.

Дело состояло из двенадцати томов. В нем находились циркулярные и отдельные телеграммы во все территориальные и транспортные органы НКВД с приметами пропавшей, кратким изложением факта — «вышла из дома и не вернулась» — и указанием о розыске. Сообщения, в том числе на имя наркома Берии, о проведенных агентурно-оперативных мероприятиях и их результатах. Заявления самого Кулика об исчезновении жены не было. В томах были подшиты многочисленные агентурные сообщения о Кулике, начиная со времени его обучения в Военной академии имени М.В. Фрунзе, об оценках им других военачальников. Сам Кулик характеризовался как военный со средними способностями, прямолинейный и недостаточно образованный человек. Приводились его высказывания в узком кругу знакомых, что назначенный наркомом обороны в 1940 году вместо Ворошилова Семен Тимошенко не обладает необходимыми качествами, чтобы занимать такую должность, и он, Кулик, должен быть наркомом. В служебных академических характеристиках о его военных способностях говорилось как об ординарных. В некоторых агентурных донесениях кратко описывались рассказы Кулика о его участии в боях против Белой армии вместе с Ворошиловым.

Большинство материалов дела относилось к Кулик-Симонич и двум ее сестрам, с которыми она проживала в 20-30-х годах в Ленинграде. В частности, сведения об их весьма свободном образе жизни, кутежах и близких связях с иностранцами. В отдельном томе находились справки о содержании периодически прослушиваемых телефонных разговоров Кулик-Симонич, а также ее разговоров на квартире одного из известных деятелей советской культуры, с которым она находилась в весьма близких отношениях. В отдельных конвертах было много фотографий ее и сестер в разные годы. По всеобщему признанию, она была красавицей, привлекала внимание мужчин, и ее исчезновение вскоре стало известно семьям членов правительства и вполголоса обсуждалось в их кругу.

Правды никто не узнал. Поиск результатов не дал, но постановление о прекращении розыска не выносилось. С 1941 года дело находилось в архиве. Хотя по делу проводились розыскные мероприятия, у меня сложилось твердое мнение, что поиск велся формально, и никого не интересовал. По своему содержанию розыскное дело фактически являлось делом агентурной разработки Кулик-Симонич. Его уничтожили.

Правда о трагедии жены будущего маршала вроде бы прояснилась после ареста Берии в 1953 году и стала известна общественности после рассекречивания материалов следствия на него и его ближайших подручных. Выдержки из них опубликованы в книге Кирилла Столярова «Палачи и жертвы» (1998).

Так, на допросе у Генерального прокурора СССР 26 августа 1953 года Берия на вопрос: «Тайное похищение и убийство Кулик-Симонич было совершено по вашему личному приказанию?», ответил: «Я не могу вспомнить, кому я дал распоряжение о тайном изъятии и уничтожении Кулик-Симонич, но мне помнится, что ее допрашивали. Было ли решение Особого совещания по ее делу, я не помню. Не помню также, обращался ли Кулик ко мне с заявлением о том, что исчезла его жена. Не помню, объявлялся ли всесоюзный розыск Кулик-Симонич…». В ходе судебного заседания Специального судебного присутствия Верховного суда СССР 18–23 декабря 1953 года на вопрос судьи: «Вы отдали Меркулову распоряжение о похищении, а затем убийстве Кулик-Симонич?», Берия, уже вспомнив, показал: «Я получил небольшую сводку о Кулик. Вернее, я попросил, чтобы мне дали о ней сводку. Получив сводку, я показал ее (Сталину — примечание автора). Мне было приказано изъять Кулик-Симонич и так, чтобы никто об этом не знал. Получив такое указание, я вызвал Меркулова и Влодзимирского, и поручил произвести операцию. Они выполнили мое поручение».

Меркулов являлся заместителем Берии, Влодзимирский — начальником Следственной части по особо важным делам НКВД. Его, уже как подсудимого, тогда же в декабре допрашивал маршал Советского Союза Иван Конев:

Вопрос: По указанию Берии вы принимали участие в пытках, похищениях и убийствах советских людей?

Ответ: В 1939 году, в июне или июле, меня вызвали в кабинет Берии. Там находился Меркулов и еще кто-то. Берия дал указание Меркулову создать группу из 3–4 человек и произвести арест жены Кулика. Я был участником этой группы. Меркулов разработал план, как устроить засаду, и предложил жену Кулика снять секретно. Ордера на арест не было.

Вопрос: Значит вы тайно похитили человека ни в чем не виновного… то есть без всяких оснований?

Ответ: Была ли она виновата или нет, не знаю. Я считал, что ее снимают незаметно, так как не хотят компрометировать ее мужа.

Вопрос: Вы похитили жену Кулика, а что вы с ней сделали?

Ответ: Мы привезли ее в здание НКВД и сдали. Через полтора месяца меня вызвал Кобулов, приказал выехать в Сухановскую тюрьму, получить там жену Кулика и передать ее Блохину. Я понял, что если она передается коменданту НКВД (лично исполнявшему расстрелы — А.С.) Блохину, то значит для исполнения приговора, то есть расстрелять. Я только теперь узнал, что ее допрашивали Берия и Меркулов.