Анатомия протеста. Оппозиция в лицах, интервью, программах

(Отъезжает на кресле назад и показывает на большую карту России, которая висит за его спиной.) Единственные, кто в России себя воспринимает не как русские — это народы Крайнего Севера, немножко бурятов, Тува, Забайкалье и Кавказ.

– А вот эта путинская статья вам не понравилась про национализм? Там же говорилось про государствообразующий русский народ.

– У Путина совковые представления о народе и о нации. Как бы все стало хорошо, но ничего не менять. «Сила нашей государственности в ее многонациональности». Что-то Советскому Союзу многонациональность никак не помогла, развалился как миленький. Вся Европа состоит из национальных государств.

– Но есть же понятие «гражданская нация». Вот Эмиль Пайн писал недавно, что митинги — это первый шаг на пути к построению гражданской нации, раз националисты у нас стояли вместе с либералами.

– (Саркастически улыбается.) Да, Пайн — это у нас большой специалист.

– Знаете, со словом «либерал» произошло то же самое, что со словом «фашист». На самом деле, никакой смысловой нагрузки это слово не несет, кроме ругательного маркера. Неужели тот шабаш, который устроили в церкви — это либерализм?

– А разве кто-то говорит об этом?

– Говорят, конечно. Наша массовка это воспринимает как шабаш либералов. Либерализм от общих гражданских свобод перешел к защите меньшинств, а демократия, на самом деле, это не власть меньшинства. С либералами в классическом смысле этого слова мы легко поддерживаем диалог. Вот Навальный, например. Кто он? Он скорее национал-либерал.

– Он называет себя национал-демократом.

– Я думал, что это я национал-демократ. Хорошо, в национальной линейке он ближе всего к либералам. Есть такое движение, например в Германии, оно было достаточно популярно накануне Первой мировой войны — национал- либеральное.

– А разница между вами и Навальным в чем, в таком случае?

– Мы ближе к демократии, аонк либералам. Нюансы. Очень долгий разговор, не в этом суть.

– Разница, мне кажется, как раз в степени приверженности националистическим идеям.

– Что такое национализм? Национализм — это стремление к благу собственного народа. На мой взгляд, национализм — это тот минимум, которого можно потребовать от любой политической силы в России. Любая политическая сила в России, которая говорит, что национальные интересы русских ей побоку, обречена на маргинальность по той причине, что нельзя враждовать с 80 процентами населения собственной страны.

– Проблема-то в другом. Вот вы сидите, образованный уважаемый человек, в костюме.

– Кандидат исторических наук. Вы тоже в костюме, кстати, неплохой пиджак, у меня похожий есть.

– Спасибо. Но я был на марше националистов после акции против Мирзаева и видел, как по дороге националисты избили троих киргизов, дворников. Вот это маргинально, а ведь такие люди и составляют вашу основную поддержку. На митинги ходят именно такие люди.

– Здрасьте! Основная часть людей именно такие, как я, я вас уверяю. Что касается эксцессов на улицах, связанных с уличным насилием, то это как высокая температура при гриппе. Социологи в мире давно выяснили, что до тех пор, пока на улицах явных этнических чужаков меньше 8 процентов, они воспринимаются как любопытная экзотика. «Кто вы такой, а у вас там как? А у нас этак. Очень интересно», — здорово, поговорили и разошлись.

Когда эта красная линия оказывается пересеченной, начинает закипать межнациональный конфликт. Это не значит, что какой-то злодей - Демушкин или Белов - ходит, поливает бензином, начинает разжигать, поджигать. Это бессмысленно. Загорается-то само собой. Вот мы с вами сейчас мило беседуем, все нормально, а я вас уверяю, что если в эту комнату набить 50 человек и закрыть, то у нас через два часа будет очень тяжелая психологическая ситуация.

– Это вы про оргкомитет сейчас?

– Нет, я про 8 процентов. Когда количество чужаков превышает определенный процент, то начинаются скандалы, свары. Когда их больше 15 процентов, то уличная война вам просто гарантирована. А в Москве их сейчас больше 15.

– Ну это не война, это избиение.

– А вы что, думаете, что они никого не бьют? Правда? В деле Мирзаева это было? А вы не подскажете, по какому поводу дело Мирзаева возникло?

– Ну, там драка была.

– Русских постоянно обижают, постоянно дерутся, постоянно кого-то режут.

– Получается, русских 80 процентов, и их обижают при этом. Странно.

– Ну как, как. Как в Освенциме евреев обижали? Там евреев тоже было больше.

– Так там лагерь был концентрационный.

– Вот и Россия в такой же ситуации. В России государство не в руках русских.

– Путин же русский.

– Он действует не в интересах русских. В варшавском гетто, я вам напомню, порядок, знаете, кто поддерживал? Еврейская полиция.

– Угу, а в Освенциме капо были.

– Совершенно верно. Я вас уверяю, что чем больше массы людей, тем легче ими манипулировать.

– Так что, Путин — это капо Госдепа, что ли? Или кто?

– Есть такое понятие — оппортунист. Это элемент, который действует не в интересах системы, а в своих собственных интересах вопреки системе. Вот Путин — классический оппортунист. По идее, власть должна заботиться о стране, заботиться о народе, о его благополучии. А на практике каждый чиновник занимается капитализацией собственного стола.

– Пока 50 процентов минимум в России все-таки за Путина.

– Если мы говорим от лица всех, а не только проголосовавших, то это не 50 процентов. Большинство населения не поддерживает Путина. Отметим особо, что это голосование во многом сфабриковано и люди знают, что их выгоняют.

– После Манежки казалось, что националисты — это основная сила, способная выводить людей на улицы. Даже было опасение, что если революция, то пожинать плоды будут националисты, потому что в Кремль именно они войдут. Это ощущение исчезло после этих митингов.

– Напрасно. При смене власти, конечно, самой выигравшей стороной окажутся националисты. Потому что власть будет меняться неизбежно. Это противоестественное состояние, в котором сейчас находится Россия, не может продолжаться долго. Через 12 лет Путин вообще будет дряхлым хреном на самом деле.

– Почему националисты-то въедут в Кремль?

– Потому что победит, придет к власти та сила, группа лиц или человек, которые будут выполнять мягкую национал-демократическую программу. Это не значит, что к власти приду я. Я себя оцениваю более чем здраво и скромно.

– А кто?

– Одна из перспективных фигур, например, — Рогозин. Более чем подходящая.

– Но он же с Путиным.

– Дмитрий Олегович Рогозин очень четко чувствует конъюнктуру. Я думаю, что в нужный момент он будет там, где это потребуется. Правда, он приложил очень много усилий, даже не политических, а политиканских, чтобы пробиться на мостик корабля. Но этот корабль может оказаться «Титаником» за 30 минут до столкновения с айсбергом. Тогда административный ресурс станет не ресурсом, а миной на ногах.