Анатомия развода
Шрифт:
Ленка убежала с уроков. Вчера она с удовольствием помогала матери с полом и, конечно, ничего не выучила. Сегодня же увидела, что к матери на урок пошла инспекторша, поняла, что у Анны Антоновны будет трудный день и будет ей не до дочери, а учителям - опять же из-за инспекторши - ие до Ленки, поэтому улизнула из школы легко и спокойно.
Скорее бы конец этой проклятой школе, скорее бы! И куда-нибудь сбежать бы… Может, пока родители разводятся-сводятся, они оставят ее в покое и не будут приставать с институтом? Ведь ей ничего не нравится! Ничего!
Если совершенно откровенно, то хотелось бы Ленке ехать и ехать в бесконечность
– она родила бы от этого парня ребеночка. Потом - может быть!
– она пошла бы работать в библиотеку, причем техническую, чтоб приходили не эти несчастные книголюбы, чокнутые на фантастике и детективах, а солидные люди. И она помогала бы им. Она любит помогать, такое у нее амплуа. Она безынициативна, никогда не была лидером - так о ней писали в характеристике для «Артека», но великолепный помощник (второе лицо) всех лидеров и инициативных. Вначале Ленка обиделась, а потом разобралась, что это и справедливо, и необидно, тем более что лидеров и инициативных пруд пруди… Только работать некому.
Ленка понимала, что идеальный, на ее взгляд, вариант жизни у нее все равно не получится. Все будет довольно обыденно. Ее будут пихать куда-нибудь в институт и запихнут-таки. А дальше начнет разматываться серая, серая лента будущего, как у мамы и папы, у тети и дяди, как у всех… Мелькнула тут недавно надежда, что появится машина. Даже голова закружилась от такой возможности, но… Какая там она, предположим, ни стерва, но настаивать на машине, когда, может, у родителей что-нибудь сладится, она не будет. Ее точка зрения - им надо расходиться и попробовать начать все сначала. У отца даже есть что-то конкретное, что касается матери… Хотя если ее пообтесать по бокам, вполне ничего еще женщина. В том-то и весь ужас их брака, что никто из них не старается стать лучше. Ленка приходит к подружкам - то же самое. А вот есть одна мама, у которой нет мужа, так она выглядит моложе дочери. Конечно, если умирать в сорок лет, как было раньше, это нормально. Опустился, дошел до ручки - ив ямку. Но теперь ведь живут, слава богу, долго. У родителей еще полноценной жизни - ого-го! А на кого они похожи? А мать боится разрыва, боится панически. Или это в ней играет самолюбие? Во всяком случае, пусть как хотят…
Ну а если б купил ей отец машину? Разве можно было взять и поехать в неизвестном направлении, чтоб все мимо? Все равно ведь нет! И парня пока нет… Ничего нет. И все равно не печально это, а радостно, потому что все впереди…
Завуч школы решительно набирала номер парткома издательства, а на нее горячо, побуждающе дышал коллектив. Анну Антоновну вместе с учительницей черчения отправили домой. Хотели с Ленкой, но эта негодяйка, оказывается, сбежала с уроков. Отправили из школы и инспекторшу. И теперь вот звонили.
– Слушаю, - раздался усталый голос.
– Мы что с вами строим?
– строго прокричала завуч.
– Я?
– ответили на другом конце провода.
– Я лично ничего не строю. А кто это говорит и строит?
– Говорит завуч школы, а строит, между прочим, вся страна…
– А!
– сказал секретарь парткома.
– Здравствуйте, подшефная! Чего вы на меня кричите? Чего я для вас еще не сделал? Или не достал?
Но завуч быстро прекратила этот фамильярный разговор и объяснила, кто она и цель и смысл своего звонка.
– Как я говорила? Как?
– спросила она учительниц, положив трубку.
– Замечательно! С ними только так и надо. Секретарь парткома положил трубку и вспомнил о звонке инструктора райкома, хотел вызвать Алексея Николаевича, но вовремя сообразил - с ним что-то вчера случилось неприятное в столовой, приступ какой-то, вот у него на столе лежит докладная их врача: «В пятый раз довожу до вашего сведения, что вентиляция в столовой…»
И тогда он вызвал Вику.
Она
вошла так, как всегда входила к начальству - максимально готовая ко всему, - холодная и бесстрастная. А то, что одета Вика была всегда элегантно, не смягчало впечатления, а, наоборот, усугубляло. Вывод был один - как бы она ни рядилась, а уж если ведьма, так ведьма. Именно об этом подумал секретарь, И еще подумал, что издали она совсем так не выглядит, даже кажется симпатичной, а тут…– Садитесь, - предложил он. Вика села.
– Когда у вас кончается кандидатский стаж?
– спросил секретарь, разглядывая Вику и не понимая, что нашел в ней Алексей Николаевич. По его разумению, Анна Антоновна была лучше, приятней, куда более женщина.
– Через три месяца, - чеканно ответила Вика.
– Что ж вы в такой момент, а о будущем не думаете?
– нескладно выразился секретарь.
– Короче, что там у вас в семейном плане?
– Что, у парткома нет уже других дел, как вникать в мои семейные дела?
– резко сказала Вика и испугалась своих слов, но что-то в ней вдруг произошло, сорвалась какая-то сдерживающая узда, и она готова была сейчас вцепиться секретарю в горло.
Секретарь же почувствовал себя уязвленным, потому что дел у него невпроворот, он потому так быстро на звонок среагировал, чтоб отделаться скорей, не хочет и не будет он заниматься этой историей, а Вика повернула так, будто он на самом деле сидит тут ради нее и ее семейных дел.
– Приведите все в порядок, - сказал он тем не менее миролюбиво, считая, что эти слова и концом разговора могут быть, и, так сказать, указанием, что делать.
– У меня все в порядке, - ответила Вика, продолжая сидеть.
– Что вы имеете в виду?
«Она что - идиотка?
– подумал секретарь.
– Не понимает?»
– Звонили из школы, - сказал он, - где работает жена Алексея Николаевича. Что я им должен был сказать, по-вашему?
– Вы не помните, я к вам приходила, когда от меня ушел муж?
– спросила Вика.
– Меня тогда здесь еще не было.
– Поинтересуйтесь! Стыдно по этому поводу звонить, вам должно быть стыдно слушать и стыдно меня вызывать!
– жестко отчеканила Вика.
– Приведите свои дела в порядок!
– повторил секретарь.
– Мне совершенно не стыдно вам это говорить.
– А как, если она ни на что не соглашается?
– А вот это уже не мое дело - как… Как хотите… Идите, мне вам больше нечего сказать, - подчеркнул он это Вике, которая продолжала каменно сидеть.
– Я на самом деле не знаю, как… Я живу с одной женой тридцать лет, и мне хватает.
– Он вдруг понял, что сказал не то, понял по тому, как мучительно сжала Вика рот, будто лишилась сразу всех зубов. Действительно, ляпнул… Мне хватает… Какой-то желудочный аргумент.
Вика наконец встала и пошла, и он старался не смотреть ей вслед, потому что не мог ее вернуть и пожалеть, ведь эти бабы из школы будут звонить ему еще и требовать ответа. Как это они начали? Что, мол, он строит? Терем-теремок строит… Лягушка-квакушка в нем, зайчик-побегайчик, лисичка-сестричка… Сплошные индивидуальности, а он им: да хоть не ешьте вы друг друга! Но это так, шутка! А серьезно: жалко их всех, дураков, у которых такие неприятности. Жалко…
Вика прямо из парткома направилась в клетушку Алексея Николаевича и рассказала ему все. Так уж ей было и горько, и обидно, и противно, особенно после этих слов: «и мне хватает», будто ей, Вике, не один мужчина нужен, а кавалерийский полк - нашел тоже аргумент, - что про вчерашний сердечный спазм у Алексея Николаевича она напрочь забыла. Ночь об этом думала, представляла - ему плохо, а он стесняется вызвать «неотложку», а тут забыла, и все. И вот когда пересказала весь разговор с парторгом, а Алексей как-то боком прижался к выдвинутому ящику стола, вспомнила и испугалась. Стала переводить все в шутку: это же надо, мол, хохма какая! Что это Анна - совсем сбрендила? Какого мужика таким способом можно удержать? Да никакого! Сама рвет под собой мины.