Анатомия развода
Шрифт:
«Господи, вразуми!
– думала Нина.
– Хорошо это или плохо, что для дочери я несгибаемая, каменная?»
Конец той прогулки с Капралом оказался для Нины непредсказуемым.
Собака замерзла. Потащила домой. Нина настроилась на бой с Дашкой.
Слова, которые она собиралась ей высказать, распирали горло, просто можно было задохнуться, так они теснились… а в коридоре стояли кроссовки сорок третьего размера. Капрал сел на задние лапы и тихонечко заскулил. Нина отодвинула кроссовки к двери и пошла к Дашке. В конце концов!
Совсем другой мальчик тихо наигрывал на гитаре, а Дарья раскачивалась, как фарфоровый
– Тебе чего, мам?
– спросила она.
– Ты хотела что-то сказать?
– Ничего, - ответила она тогда.
За второго мальчика Дашка вышла замуж, причем как-то они исхитрились сделать это раньше, чем было намечено с Олегом.
Таким образом Дашка ему отомстила…
Дашка наливала Нине суп и ставила его по всем правилам на сервировочную тарелку, нож и вилка тоже лежали по правилам, и Капрал сидел чинно, как отличник, и музыка лилась тихая, мелодичная.
– Неужели Чайковский?
– спросила Нина.
– А что?
– удивилась Дашка.
– Мы с Митей очень его любим.
Можно было спросить, с каких пор, но Нина аккуратно ела суп, не задавая ненужных, вопросов и не напоминая Дашке ее собственные высказывания.
– Чайковский - музыкальный бальзам. Зализывание и рубцевание! Колыбельная для пенсионеров. А музыка должна рвать душу…
– Приезжает Алена, - сказала Нина.
– Она разошлась и хочет попробовать начать все сначала в Москве.
– Не вздумай ее прописать, - ответила Дашка.
– С тебя станется. Недуром прет периферия…
– Что?
– не поняла Нина.
– Что за нелепая фраза?
– Еще какая лепая!
– засмеялась Дашка.
– Ты посмотри вокруг. Дышать от лимиты нечем!
– Между прочим, - сказала Нина, - ты тоже не королевских кровей.
– Папа - коренной москвич.
– А мама?
– С тобой мне не повезло, - хмыкнула Дашка.
– Но в твою защиту могу сказать: ты вполне ассимилировалась и цивилизовалась.
– От чего ты ведешь счет?
– возмутилась Нина.
– От папы?
– От себя, - ответила Дашка.
– Все считают от себя. Только не признаются в этом. Это нормальный здоровый счет…
– Значит, всегда я - первый?
– Ну не второй же?
– А как считаетесь с Митей?
– На первый-второй… - засмеялась Дашка.
– Мы единое-неделимое. Ты клёво выглядишь, - сменила тему Дашка.
– Вполне.
– Слушай, как ты говоришь?
– Замечательно. Что тебе не нравится? И все же не вздумай прописать эту корову, - повторила еще раз дочь.
– А то рассержусь.
– Почему корову?
– тоскливо спросила Нина.
– Ну что ты за человек?
Дашка навалилась на мать всем телом, затискала, запричитала:
– Да ладно тебе! Это экспрессия… Очень помогает. Знаешь, как хорошо ругаться матом? Лучше аутотренинга. Выразишься - и легкий!
– Ох, дочь! Просто не знаю, что тебе сказать… У тебя на все ответы… А я, дура старая, еще даже не все вопросы задала… Ты живешь с ответами, а я вся в вопросах.
– Прекрасно, - засмеялась Дашка, - прекрасно, можем обмениваться. Мам! Выходи замуж. Отбей какого-нибудь плохо привязанного… Знаешь, их сколько!
– Тьфу на тебя, - замахала руками Нина. И
засобиралась уходить. Дашку можно принимать маленькими дозами. Она мастер разрывать неспешное течение Нининых мыслей. После Дашки их потом приходится связывать. Узлов получается!..«Сейчас я войду в галантерею, - подумала Нина.
– Уставлюсь на одеколоны, пуговицы, мыло, буду гипнотизировать себя видом обнаженной помады… Хорошо бы меня потолкали, хорошо бы мне нахамили… А еще лучше, чтоб давали что-нибудь дефицитное, и я бы встала в очередь и сразу отупела… И все… Очереди - прекрасное средство не думать. Именно, когда перестаешь думать, является какая-нибудь мысль… Это проверено…»
Какой-то немолодой мужчина стал приставать к Нине с вопросом, какие духи лучше.
– Это индивидуально, - сухо ответила она.
– Но вы, лично вы? Какие предпочитаете?
– И норовит поймать глаза, и ни на шаг не отстает, и улыбается заискивающе. «Господи, - подумала Нина, - неужели плохо привязанный? Но мне этого не надо, не надо, не надо».
Пулей выскочила из магазина.
Вздохнула, засмеялась и повторила: этого не надо.
Соседка оставила в кухне бюллетень по обмену жилой площади. «Совсем спятила», - подумала тетка Куня. У соседки, как и у нее, была восьмиметровка. Только Кунина комната смотрела во двор, на церковь, а соседкина - на реку. Всю жизнь преимущество было у Куни - теплее. Не так дует. Теперь, оказывается, в цене - пейзаж за окном. Так сказала соседка.
И старая дура (Кунино определение) стала играть в обмен. Куня знала - никуда она не поедет, но уже какие-то дядьки всех возрастов дергали в туалете цепочку и мерили шагами их общий коридор. Соседка же с самодовольным видом стояла возле окна на Москву-реку, и вид у нее был такой, будто это она ее пустила по городу, она перекинула через нее мост и теперь она же вправе взять за это цену подороже.
Куня листала объявления и осмыслить их не могла. Квартира в сто двадцать метров! Это какая же? А хочет человек еще больше. Справедливая Куня себя одергивала: а если у него семья большая? Но тут же качала головой: где они теперь, большие?
Зря она взяла этот бюллетень в руки, зря… Заболело то, что давно не болело. Заболела память… Как тогда Нина, племянница, просила ее, как просила!
Она помнит, как Нина рыдала, а потом - вспомнить страшно!
– встала перед ней на колени.
Но Куня сказала: что хочешь проси, но не это - я никому кланяться не пойду.
Куня качала сейчас головой. Пошла бы - и дали. Все были для этого основания. Самая неудобная комната в их квартире долго стояла пустая, потому что примыкала к туалету, целый день слышно, как работает бачок, а из окна - серая стена с ржавыми потеками.
Но Куня сказала - нет. «Писать жалобные просьбы? Нет уж! Даже ради тебя, Нина, я не перешагну через гордость». И не перешагнула.
Куня снова возвращается в то время, видит все до мелочей. Пришла с работы, а на кровати лежит ее парадный шевиотовый костюм, жабо иголочкой приколото к подушке, на столе документы о гибели Петра и старая справка о том, что у Куни когда-то было ТБЦ. Нина смотрит на нее и говорит складно, убедительно: «Пропиши нас с Женей, я же беременная, попроси ту комнату. Ты же вдова погибшего, тебе не откажут…»