Анатомия развода
Шрифт:
«Сергей Никифорович Плетнев. 1912 года рождения. Петушки Владимирской области. Предполагаемое место жительства - Донецкая область».
…Сере-е-е-женька…
Как это было?
Тысячу раз благословленное ею метро!
Он на костылях не мог войти на эскалатор. Она взяла его под руку и подняла наверх. Пока ехали - она влюбилась. Куня смотрит сейчас передачи по телевидению, смеется, когда серьезные мужчины и женщины объясняют молодежи, какое это непростое чувство - любовь. Какие глупости! Самое простое, самое естественное, самое… Она держала человека под локоть и поняла, что готова быть ему опорой всю жизнь.
Он был слабый, мнительный человек, ее Сереженька.
Очень мнительный. Просто удивительно, что он с таким характером прошел войну от начала до конца. Но война тем и страшна, что лишает человека индивидуальности, ей неважно, какой он: сильный, слабый, умный, глупый, пьющий ли, трезвенник, талантливый или бездарность - важно, чтобы умел попадать в цель. Ей требуется всего одна человеческая функция. Что еще может быть страшнее этого?
Куня отогревала в нем отмершее за войну. Из-под окопной коросты она освобождала, выпрастывала то, что, собственно, и было Сергеем Плетневым, мнительным, робким человеком, с какой-то болезненной уязвимостью винившим себя во всех человеческих слезах, бедах и потерях.
– Ну что ты мог!
– успокаивала его Куня.
Он улыбался какой-то странной улыбкой, как улыбаются дети, застигнутые врасплох.
Однажды Сергей на всякий случай, мало ли что, в последний раз отнес запрос о своей семье.
И получил адрес.
– Я люблю тебя, - сказал Сергей.
– Но это не имеет никакого значения.
Она не крикнула, не возмутилась. Она любила именно такого, именно такого она привела когда-то домой, отмыла, обстирала, обшила, откормила. Такого, который скажет ей: «Это не имеет никакого значения».
Что можно понять после этого в человеке?
Она любит его до сих пор. Вот подала бумажку и поняла, что жила и ждала, когда можно будет прийти в эту справочную на Киевском вокзале.
Кто это говорил, какой дурак, что жизнь больше любви? Это жизней бывает много…
Одна человеческая жизнь - просто фраза. Мы переходим из жизни в жизнь, как из комнаты в комнату. И никогда не знаешь, что у тебя за следующей дверью.
А любовь - она одна. Один раз на все твои жизни.
…Справку обещали выдать через три дня.
После той прогулки с собакой Нину положили в больницу.
– Мы попросили Куню к нам переехать, - сообщила Дарья, придя в больницу.
– Чтоб собаку выводила…
Нинина болезнь способствовала Женькиной эволюции. Она просто шкурой понимала, как это все в нем происходило. Как он приходил домой, его ждала несимпатичная ему Куня и кормила его вкусным ужином. Потом, лежа на диване, он предавался размышлениям о превратностях жизни. Вот жены нет, и к этому «нет» вполне можно привыкнуть.
Он тихонечно привыкал, находя в ее отсутствии разного рода мелкие преимущества.
А может, все было не так…
Они ведь не говорили с ним об этом. Просто Нина увидела: ее возвращение из больницы переполнило радостью только
Капрала. Он признал и принял ее сразу, а все остальные очень долго обнюхивали.Даже Дашка.
Она как отец. Стоило ей почувствовать, что он привыкает без матери, она тут же свыклась тоже.
Куня сдавала хозяйство, будто Нина комендант. По описи.
– …Одеяло байковое - прожгла. Утюгом.
– …Разбила чашку.
– …Потекла кастрюля. Видишь, дырочка?
– Да перестань ты, бога ради!
– закричала Нина.
– Что у меня самой ничего не ломается, не бьется, не пропадает?
Куня только губы поджала.
– …Совсем затупилась мясорубка. Но я отнесу поточить, не беспокойся.
– …Перестал звонить будильник.
Нина узнала все: что ела Дашка и что она не ела, какие смотрела передачи по телевизору и что говорила по их поводу; что порвала, из чего выросла, почему они ссорились и кто теперь у Нининой дочери любимая подруга.
Столь же подробно была рассказана и жизнь Капрала.
Ей поведали факты из жизни лестничной площадки.
И только о Женьке - ни слова. Как будто он и не жил в этой квартире.
– Скажи, они тебе помогали?
– спросила Нина, провоцируя Куню на какую-нибудь информацию о нем.
– Даша всегда ходила за хлебом.
– А Капрал?
– спросила Нина.
– Куда он ходил? Услышав свое имя, Капрал лизнул ей руку.
– С Капралом никаких проблем, - ответила Куня. Нет лучшего способа обратить внимание на что-то,
как тщательная скрытность. Нина могла бы объяснить нежелание Куни говорить о Женьке просто неприязнью к нему, но это было бы легкое объяснение. И не его она добивалась.
– А что мой муж?
– спросила Нина прямо.
– Он как тут без меня жил?
– Жив, здоров и невредим мальчик Женя Бородин, - продекламировала Куня. Дашка весело засмеялась и стала повторять эту глупую фразу.
– Помогал, помогал!
– как-то значительно сказала Куня.
– Картофель приносил, в прачечную ходил. Что он еще у нас делал?
– спросила она Дашку, всем своим видом показывая, что хочет быть объективной и справедливой, но то, чего она сказать не хочет, она и не скажет - хоть режь!
– Как у тебя было с Куней?
– спросила Нина вечером мужа.
– Нормально, - ответил он.
– Но ты же знаешь, что мы с ней не лю… друг друга.
Куня ушла домой, а Нина с ходу стала восстанавливать свое положение главной опорной балки.
– Мамочка! Как с тобой хорошо!
– уже через несколько дней зачирикала дочь.
И Женька сказал, что совсем теперь другое дело. Он не врал, но и врал немножко. К нему вернулась старая подзабытая радость существования «без жены».
Алена расстаралась к Нининому приезду.
Она испекла капустный пирог, сделала помидоры по-гречески и купила красивую пузатую - на экспорт!
– бутылку водки.
– Гуляем, тетя Нина! Сейчас дядя Женя придет. Он заказал «Птичье молоко». Гуляем!
И гуляли. Евгений сидел рядом с Ниной, и рука его лежала на спинке ее стула. Лопаточкой он доставал ей лучшие куски пирога и клал на тарелку. Каждый кусок свекровь провожала тяжелым испуганным взглядом.
Что делать? Мать знала своего ребенка и ничего хорошего от него не ждала.