Анатомия совращения

К ночи громкий стук разбудил меня, легко выпорхнула на крылечко в надежде. Увы, это не был Алеша. Узнала старшего его брата, от того сильно тянуло перегаром, по лицу размазалась бессмысленная улыбка, по-мужски гаденько так осклабился:

– Алешу ждешь?

– Иди домой, проспись!

– Не жди, не придет, - икнул.
– Сегодня я вместо него.

Пошла в дом.

Вдруг почувствовала руки на своих бедрах. Резко развернулась. Наглец нахально раздевал меня глазами, облапил.

В противоположность брату он был ниже меня, но оказался цепким и сильным. Пришлось потрудиться, вырвалась, оттолкнула, покатился по склону - не расшибся бы.

– Б..., ну погоди, доберусь еще до тебя!

Поняла - жди беды!

В этот вечер на Яблочный Спас закатилось солнышко, настали тяжкие времена...

На следующий день явилась, не запылилась мать Алеши Анна.

– Что ты с моим старшим сделала, на нем живого места нет.

– Спроси у него самого!

– Я все знаю про вас с Алешей, по судам тебя затаскаю, сука, за совращение малолетки...

На неделе вечером приволокся сам Алеша с букетом цветов.

Взгляд виноватый и вместе с тем злой.

– Почему не приходил? Что случилось? Твоя мать все знает, откуда, кто ей наплел?
– он угрюмо молчал.

– Тебе больше нельзя приходить, ступай!

– Это правда, что брат говорит, будто ты была с ним?

– Правда, правда, нешто не видел, как расцеловала, разукрасила?
– осерчала, - катись!

Как мне хотелось прижать его к себе, вновь услышать ласковые слова, ощутить нежность его рук, губ, прорваться наслаждением!..

Вновь приперлась Анна.

Сходу пошла в атаку:

– Мы с Алешей написали на тебя заявление в милицию о совращении. Если не хочешь, чтобы дала ход заявлению, уговори мужа отдать нам его участок земли, что у пруда, иначе...

Через день наведался уже отец мальчика.

Он был пьян, недобро щерился:

– Че, будущая родственница, нальешь?

– Перебьешься.

Подошел, похотливо глянул, облапил, и тотчас схлопотал!

Утирая щеку, сказал:

– Я бы на твоем месте был поласковее, без моего согласия ход заявлению Алеши не дадут, так что от тебя все зависит.

Стал теснить. Потянулась за плетью - он все понял...

...По селу гадюками поползли сплетни и слухи.

Хоть в магазин не ходи, бабы шушукаются, косятся.

Мужики стали цеплять по дороге, чего раньше никогда не бывало. А некоторые наладились в гости - может, на самом деле что обломится? И чем резче получали отпор, тем убедительней затем хвастались.

Поняла - покоя мне уже не видать...

На Воздвижение приехал благоверный, через час все уже знал.

Пришел, едва держась на ногах. Не говоря лишних слов, ухватил меня за волосы, стал возить лицом по скамейке, затем снял ремень, задрал подол, приложился раз, другой... Вырвалась, схватила кочергу, испуганно захлопал зенками, отступил...

Вечером, однако, подкатил. Довелось все же исполнить супружеский долг, только не я это была - моя оболочка, перед глазами же стояли васильковые глазки, глядевшие с укоризной...

Попыталась договориться с мужем по поводу участка его земли у пруда - пропадает ведь все одно, а иначе меня упекут.

В ответ услышала:

– Я буду даже рад, курва, если тебя укатают!..

В конце сентября получила повестку в районную прокуратуру. Поехала в район на перекладных.

Следователь - здоровенный хряк - залоснился глазками, примериваясь к моим выпуклостям, сообщил, что им принято заявление от гражданки Н-ой, которая обвиняет меня в совращении ее четырнадцатилетнего сына, и 'светит' мне до четырех лет тюрьмы.

Но он может войти в положение, если я буду более сговорчива, поможет сократить срок, сделать 'условным', а то и вовсе не дать ход заявлению.

Сделала вид, что не поняла намеков, тогда я еще не верила, что дело дойдет до суда...

***

Суд над растлительницей решили провести выездным - показательным. В ту пору это было нередким явлением. Разместились в самом большом помещении села - актовом зале школы, где учительствовала моя мать.

Она устроилась на последней скамье у стенки, ссутулившись, прикрывшись платком. Вокруг - ее ученики, как смотреть им в глаза?..

Я сидела на скамье на виду у всех, не поднимая глаз.

Зал был переполнен, мест на всех не хватило, приехали и из соседних деревень. Все ждали увлекательного зрелища - нехорошие лица, скабрезные ухмылки, ни намека на сочувствие, поддержку...

Первыми вызвали родителей пострадавшего.

Анна подробно описала совращение ее младшенького. Что мальчик не хотел, а растлительница его подпоила и соблазнила пьяного. Что многократно 'пользовала' по всякому, а также выманивала деньги и драгоценности, заставляя тащить все это из дому. Что преступница также совратила и ее старшего сына. В результате сделала мальчиков ущербными...

Ее показания подтвердил и отец пострадавшего. Впрочем, кроме 'угу' и согласного кивания головой не смог более изобразить ничего, слава богу, хоть стоять еще мог, громко отрыгивая, грозно выпучив зенки...

Затем вызвали самого "пострадавшего".

Горько и смешно было смотреть на рослого юношу, вытирающего слезы, судя по внешности самого способного кого угодно совратить.

Он не поднимая головы, односложно отвечал на вопросы обвинения и защиты, путался в ответах, но опровергнуть показания матери не решился.

Широко раскрыв глаза, я с изумлением взирала на любимого, будто видела впервые:

– Что за напраслину ты несешь, Алеша, взгляни мне в глаза!..

На уточняющие вопросы ко мне судьи, обвинения и защиты отвечать не стала, лишь причитала:

– Как же так, что вы с ним сотворили?..

Старший брат пострадавшего подтвердил ранее сказанное, дополнив небылицами, что совратительница однажды напоила его с двумя одноклассниками, соблазняла по очереди и гуртом, называть их имена не стал...