Анцерб

Впрочем, весь этот сонм вопросов неукоснительно следовал за Арисой, когда она начинала любое общение с любым человеком "извне". Привычка, рефлекс или отчаянное чувство самосохранения – все в один миг играло основополагающую роль. Но… С Моро было непривычно легко, и Хафнер позволила себе на время, пусть даже не продолжительное, сыграть роль непринужденной девушки, занимающейся искусством и берущей от жизни всё. Казалось ли ей, будто бы она обманывает кого-то? Пожалуй, что нет – главное оставаться честной с собой, и Ариса честно себе признавалась, что компания Жан-Паскаля ей мила, а его ухаживания приятны…

А когда, спустя время, машина бесшумно остановилась на полупустой парковке, и за темной кроной деревьев проглядывали очертания загородного дома, на часах давно перевалило заполночь. Безветренная тёплая ночь обволакивала мягкими сумерками дремлющий мир.

Ариса, до сих пор не понимающая, как семь часов пролетели за пару минут, на мгновение задержалась в машине – что-то внутри умоляло задержаться, – смотря на дорожки света фар.

– Спасибо за вечер, – мягко проговорил Моро, не убирая руки с руля и не спуская глаз с высящегося впереди поместья. Он словно избегал пересечься взглядом с сидящей рядом девушкой, точно одно неверное движение могло многое переменить в его твердом (почти) намерении ее не задерживать.

– Взаимно.

Ответ Арисы последовал не сразу. Ее взгляд невольно скользнул по мужчине, по его жилистым рукам, по шее, по грубой цепи… Арисе бы потянуться к ручке двери, уйти; но внутреннее нежелание покинуть машину вынуждало неспешно застегивать сумку.

– Тебе точно уже пора уходить?

– Да.

– Я смогу увидеть тебя завтра?

– О сегодняшней встрече ты не спрашивал.

Моро, весь вечер не предпринимавший попыток излишне приблизиться, дотронулся до лица Арисы и увлёк её в поцелуй.

– В таком случае я украду ещё немного твоего времени, – проговорил мужчина горячим шёпотом в губы Хафнер; девушка обняла его за шею, чувствуя, как разгорается под ребрами и расползается по телу пьянительное чувство слабости. Думать не хотелось. Анализировать не хотелось. Было лишь желание раствориться в близости, забыться в крепких объятиях. Почувствовать себя живой и свободной – не обременённой оковами "Анцерба", способной на глупости и необдуманные решения.

Рука Моро соскользнула с руля под девичий кардиган. Холодные пальцы коснулись горячей кожи талии – лёгкий стон Арисы, движение навстречу, – и поднялись к груди.

– К слову, у тебя очаровательное бельё, – Моро улыбнулся, прикусывая кожу на шее Арисы, – которое ты у меня оставила утром… Если бы ты знала, как тяжело мне было весь вечер, зная, чтобы ты без него…

– Много фантазировал?

– До тумана в голове…

Жан-Паскаль потянул Арису на себя, усаживая на свои колени. Теснота машины вынуждала быть еще ближе; еще раскаленнее делался воздух, пропитанный резковатым парфюмом и нежным ароматом распустившейся акации… Издали, с оживленной трассы, доносился шум проезжающих машин; откуда-то со стороны набережной долетали отзвуки играющей музыкальной группы. В спорткаре же горячие поцелуи сопровождали касания рук, но…

Хафнер, уперев ладони о грудь Моро, отстранилась, почти с насмешкой глядя в его затуманенные желанием глаза.

– Доброй ночи, Моро, – девушка оправила кардиган и потянулась за сумкой, – давай встретимся, когда в твоих мыслях хотя бы немного прояснится туман.

И, прежде чем мужчина успел среагировать, выскользнула из машины, тряхнув копной густых вьющихся волос.

Жизнь в Государстве научила одной простой истине: сладкая иллюзия не перестает быть иллюзией.

2

Давид. Мукро

Ночь еще держала в крепких объятиях город. Серые предрассветные сумерки закрадывались в квартиру-студию неслышными шагами, несли за собой дуновения свежего ветра и аромат соленой воды, которой славилась река Гаудиум.

Свет выключен. Единственный источник голубоватого свечения – работающий стеклянный чайник. Кровать расправлена. Белоснежное постельное белье небрежно помято. Из раскрытых дверей шкафа виднелись идеально выглаженные костюмы. Из распахнутого окна лоджии лилась нежная птичья трель – дрожащее спокойствие и почти сюрреалистичное умиротворение. В высотке напротив не горели огни; даже дома поодаль еще спали; но за кромкой воды Гаудиума начинали поблескивать оранжевые всполохи близящегося солнца. Редкие машины проносились с мерным жужжанием по мосту с белоснежными арками (как удачно как-то выразился коллега – напоминающими рыбий скелет).

Давид, залив кофе крутым кипятком, не торопясь вышел на лоджию. Поставил литровую чашку на белый минималистичный столик, оперся предплечьями о подоконник, устремляя взгляд на дремлющую реку.

Мукро. Столица была величественно красива. Белоснежный город, увитый зеленью, так напоминал изобилующий растительностью родной край… То не была тоска по дому; то была тоска по теплым и трогательным воспоминаниям, с ним связывающим.

Но стометровой матче-флагштока почти бездвижно висело знамя Трех.

Давид тяжело вздохнул. Бросил взгляд через плечо в комнату – на книжной полке стояли две фотографии: Оберг с Харитиной, и ухмыляющийся Харрисон, обнимающий смеющихся Давида и Арису. Так давно это было… Словно уже и не с ним.

В душе Давида нескончаемо боролись две сущности: беспристрастный жнец, требующий рассказать о том, кто является ядром, вдохновителями и главными командующими Анцерба, и маленький Хафнер, стремящейся начать свою жизнь с чистого листа, а оступившуюся семью уберечь.

Но раньше Анцерб лишь защищался. Теперь он начал нападать.

Ариса. °3-6-18-1

Серый предрассветный сумрак городского парка окутывал влажностью и птичьими переговорами. На красной кирпичной стене здания, помнящего еще Серпенсариевкий переворот, что возвел Трех к власти, среди плюща и клематиса расцвели терракотовые цветы и золотые черепа. Еще пара минут и вырвавшиеся из плена ночи солнечные лучи зажгут граффити, воспламенится образ, вберет в себя свет и отдаст грядущим зрителям стократно…

Ариса сидела в слепой зоне на скамейке поодаль, внимательно изучая из-за деревьев финальный результат. Давно уже были распущены анцербовские наблюдатели, восстановлена видеорегистрация улицы, ушли на отдых бойцы, напоследок мелькнувшие плащами во мраке подворотней. Художник наблюдал за своим творением с благодатной публикой – рождающимся новым днем.

Девушка не питала иллюзий касательно жизни своего детища: пара часов? До обеда? В лучшем случае до вечера, и нагрянут коммунальщики. Закрасят все без остатка, чтобы даже намека не осталось. Раньше коммунальщиков примчит полиция. Оцепит квартал, чтобы зеваки не проходили мимо. Если кто-то успеет по излишней смелости или чрезмерной глупости поделиться фотографией творения в социальных сетях – сразу подчистят "нежелательные публикации" жнецы. Может "Анцерб" и выбил этих серпоносцев из города, но не избавил ни его, ни людей от их перманентной слежки.