Андерсен

Одушевление предметов и рассказ от их «первого лица» — любимый прием Андерсена в его сказках и историях, примененный им впервые еще в «Прогулке». Перекликаются со сказками некоторые ее эпизоды и по содержанию. Достаточно сравнить эпизод с выпавшим из «паролёта» письмом и историю «Через тысячу лет».

Отдельные фрагменты, идеи, образы, персонажи и литературные аллюзии «Прогулки» почти не связаны между собой и объединены только образом ее автора. В этом смысле главным героем их является он сам, подчиняющийся только одному принципу — Свободы с большой буквы и легкости пера, с которой он создавал книгу, его романтической иронии. Когда автор в тринадцатой главе добирается-таки до восточного побережья острова Амагер, он вспоминает, что обещал читателям и подписчикам своей книги произведение из четырнадцати глав. Что ж, не беда! Он сдержит слово и напишет четырнадцатую главу. Приведем ее полностью, это необременительно:

«Глава 14

(Не содержит ничего)- !!!
– ? — , - ;- .-!» — ?-, —, -,-!
– : «—;- !- !!!!!!!»

Иными словами, автору дозволено все, ведь он тоже — Творец!

Успех «Прогулки» окрылил автора, и, как-то перечитав свою трагедию в стихах «Лесная часовня», он воспринял ее как пародию и решил написать настоящий водевиль, исполненный веселья и оптимизма. Так, весной 1829 года за неделю с небольшим до сдачи вторых университетских экзаменов Андерсен написал пьесу «Любовь на башне церкви Святого Николая, или Что скажет партер» и представил ее дирекции Королевского театра. Мнения директоров разделились: Рабек выступил против постановки пьесы из-за того, что в ней спародирована реплика из эленшлегеровской трагедии «Аксель и Вальборг», но Ольсен и Коллин вступились за пьесу, и она была поставлена. Вот как описывает ее содержание сам Андерсен в «Сказке моей жизни без вымысла»:

«В своей пьесе я высмеивал тогда уже выходившие из моды пьесы о рыцарях былых времен и еще немного подшучивал над восторгами по поводу водевилей.

Содержание моего сочинения сводилось к следующему. Сторож церкви Святого Николая, который высокомерно причислял себя к рыцарскому сословию, хотел выдать свою дочь за сторожа соседней церкви, в то время как девушка любила молодого портного. Когда сговорившиеся уже поднимали чаши с пуншем, празднуя взаимное согласие, молодая пара бежала с праздника в гостиницу, где тоже танцевали и веселились. Оттуда сторож забрал дочь домой, после чего она объявила себя сумасшедшей, сказав, что разум к ней не вернется до тех пор, пока ей не вернут ее портняжку. Отец решил тогда, что дело должна решить судьба. Хотя как узнать ее волю? И тут у отца возникает мысль, что в качестве Пифии в данном случае пусть выступит сама публика. Пусть публика решит, кому достанется невеста, сторожу или портняжке? Обратились к одному из молодых поэтов, чтобы тот изложил конфликт в форме водевиля. Если во время его представления публика засвистит или зашикает, это будет означать не фиаско молодого автора, а голос судьбы, возглашающий, что девушка должна выйти замуж за сторожа. Если же, напротив, водевиль удастся, это будет означать, что она должна достаться портняжке. Естественно, все персонажи пьесы только и думали, что о сцене, где в заключительной песне молодая пара молила публику об аплодисментах, в то время как противная сторона упрашивала ее освистать пьесу или, по крайней мере, ее зашикать!» ^[89]

89

Пер. Б. Ерхова. Цит. по: Andersen H. C.Mit eget eventyr uden digtning. Kobenhavn, 1975. S. 59.

Как ни странно, но спектакль даже с таким витиеватым сюжетом (водевиль в водевиле) удался. Этому немало способствовал прием вовлечения в действие публики, среди которой находилось немало студентов, однокашников Андерсена, сдававших вместе с ним университетские экзамены и успевших с ним подружиться. Как сообщает Андерсен в «Сказке моей жизни», услышав гром аплодисментов, он рванулся из-за кулис и побежал к Коллинам [90] . «Дома была лишь его супруга; я почти без чувств опустился на первый попавшийся стул и зарыдал. Добрая женщина не знала, что и подумать, и принялась утешать меня: „Ну же, не принимайте это так близко к сердцу, ведь и Эленшлегера освистывали, да и многих других поэтов тоже!“ — „Меня вовсе не освистали! — прервал я ее, рыдая. — Мне хлопали и кричали: да здравствует автор!“» ^[91] .

90

В «Моей жизни как сказке без вымысла», напечатанной в немецком переводе раньше, чем на языке оригинала, Андерсен описывает подобный же эпизод. Услышав среди аплодисментов два свистка, он помчался к Вульфам, которые вскоре пришли из театра и поздравили его с успехом. Свистки они посчитали за пустяк. Возможно, Андерсен по окончании спектакля успел побывать в обеих семьях?

91

Пер. О. Рождественского. Цит. по: Андерсен Х. К.Собр. соч.: В 4 т. М., 2005. Т. 3. С. 80.

Успех пьесы оказался кратковременным. Весенний театральный сезон подходил к концу, и спектакль прошел только три раза.

Настоящая удача ожидала Андерсена совсем в другом месте. Оседлав успех, уже в декабре 1830 года он выпускает сборник «Стихотворения», в который вошли, кроме новых, также ранее напечатанные стихотворения, включая упомянутые уже «Вечер» и «Умирающее дитя». Из других можно отметить стихотворение «Солдат» — о казни в Оденсе испанского солдата, покусившегося на жизнь француза. Сам Андерсен, будучи тогда ребенком, не мог быть свидетелем его расстрела, но память о нем сохранилась у местных жителей. Стихотворение впоследствии было переведено немецким писателем и поэтом Адельбертом фон Шамиссо (1781–1838) и затем вошло в сборник немецких солдатских песен. Между Андерсеном и Шамиссо произошел своего рода обмен: Шамиссо, умевший читать по-датски, перевел стихотворение Андерсена, а Андерсен позаимствовал у немецкого писателя, автора знаменитой романтической повести «Удивительная история Петера Шлемиля», образ Тени ее главного героя: он стал ключевым в его одноименной сказке «Тень», по мотивам которой Евгений Львович Шварц создал едва ли не самую острую свою сатирическую драму, поставленную в СССР в 1940 году. В том же поэтическом сборнике 1830 года впервые появляется и образ Снежной королевы в стихотворении, посвященном властной и холодной искусительнице, губящей датского юношу. Впоследствии Снежная королева переходит в знаменитую одноименную андерсеновскую сказку (1845), а затем и в сказочную повесть «Ледяная дева» (1862), поэму в прозе о роковом великолепии швейцарской природы. Чуть раньше, в 1847 году, ее образ появляется и в «Моей жизни как сказке без вымысла» в описании смерти отца Ханса Кристиана: «Отец умер на третий день; тело его покоилось на постели, а мы с матушкой легли спать на кухне, и всю эту ночь стрекотал сверчок. „Он умер, — сказала матушка сверчку. — Можешь ему не петь. Его забрала ледяная дева!“ Я понял, что она имеет в виду: как-то зимой, когда у нас в доме замерзли стекла, отец показал на ледяной узор, напоминающий девушку с распростертыми руками. „Наверняка она хочет обнять меня!“ — сказал он в шутку» ^[92] .

92

Пер. Б. Ерхова. Цит. по: Andersen H. C.Mit eget eventyr uden digtning. Kobenhavn, 1975. S. 17.

Впрочем, в сборнике преобладают созерцательные и умиротворенные по тону пейзажные и жанровые юмористические стихотворения, прекрасным образцом которых может служить стихотворение «Вечером». Приведем его последнюю строфу:

Там, где малина растет, у церковной ограды, Села старуха на камне в час тихой отрады; Прядь серебристых волос шевелит ветерок… Тут же, у ног, с молоком деревянная чашка; Палку держа на коленях и охая тяжко, Что-то старуха жует: верно, хлеба кусок… Двое влюбленных сидят на пригорке отлогом, Там за стеною… И пусть их сидят себе с Богом!.. ^[93]

93

Пер. В. Величко. Цит. по: Андерсен Г. Х.Полн. собр. соч.: В 4 т. СПб., 1894. Т. 3. С. 481.

За свою жизнь Андерсен написал огромное количество стихотворений, рассыпанных по различным газетам и журналам, издал при жизни 12 поэтических сборников и украшал стихами свои путевые записки и даже романы. Он также привнес в современную ему датскую поэзию ряд весьма своеобразных «стихотворений в прозе». Осенью 1839 года он издал сборник из двадцати литературных эскизов, обрамленных местом их создания — мансардой (не в доме ли на улице Вингордстреде?), в окно которой заглядывает по вечерам месяц, рисуя перед автором-художником живые картины деревенской, городской или даже мифической (взятой из литературы) действительности, которые ему удалось подсмотреть днем. Своеобразие картин, рисуемых месяцем и воспроизводимых в виде словесных эскизов художником, заключается в том, что Андерсен декларирует в них отсутствие традиционных в поэзии образов, которые навязывали бы читателю их внутренний смысл или же идею. Это своего рода компьютерные «ролики», не сопровождаемые закадровым авторским текстом. Вот, наверное, почему циклу, со временем дополненному в издании 1854 года до тридцати трех «вечеров», автор дал труднопереводимое на русский язык (да и на датском языке невнятное) название, которое, по-видимому, следует переводить как «Книга картин без поэтических образов, или О чем рассказывал месяц». Среди картин есть жанровые сценки, как, например, в кратком «Вечере XXVI». Приводим его полностью:

«Это было вчера поутру, на заре! — говорил месяц. — В большом городе не дымила еще ни одна труба, а я на трубы-то как раз и глядел. Из одной из них высунулась сначала чья-то голова, а потом и туловище по пояс; руки держались за края трубы. „Ура!“ Это был мальчишка-трубочист; он впервые в жизни пролез через всю трубу и теперь глядел из нее на божий свет. „Ура!“ Да, это небось не то что карабкаться по узким коленам каминных труб! Ветерок так приятно освежал лицо трубочистика, а уж что за вид открывался ему оттуда! Весь город был как на ладони, а вдали виднелся зеленый лес. Вдобавок в ту же минуту взошло солнце. Его круглый, румяный лик глянул на лицо трубочистика; оно все светилось от радости, даром что порядком было замазано сажей. „Теперь весь город может любоваться мной! И месяц, и солнце!“ — сказал он и замахал метлой» ^[94] .

94

Пер. А. и П. Ганзенов. Там же. С. 334.

В «Вечере XXVIII» Андерсен, напротив, создает настроение, которое тоже как будто определяется не автором, а самой живописью картины:

«Море как будто заснуло! — рассказывал месяц. — Волны его спорили прозрачностью с волнами чистого эфира, в котором я плыл. Взор мой проникал в водяную глубь и ясно различал там причудливые растения; их саженные стебли тянулись ко мне, точно какие-то гигантские древесные стволы; над вершинами их проплывали рыбы. Высоко в небе парил лебедь. Взгляд его печально следил за удалявшейся воздушной вереницей, а сам он, широко распластав неподвижные крылья, плавно опускался вниз, как опускается в недвижном воздухе мыльный пузырь. Вот лебедь коснулся морской поверхности. Спрятав голову под крыло, долго покоился он на лоне вод, точно белый лотос. Вот потянул ветерок и зарябил морскую поверхность, сиявшую той же прозрачной лазурью, как и синее небо; казалось, это катило свои волны не море, а самый небесный эфир. Лебедь поднял голову и встрепенулся; голубыми искрами заблестели стекавшие с его груди и спины капли воды. Утренняя заря зарумянила облака, и лебедь, освеженный и подкрепленный, плавно поплыл навстречу восходящему солнцу, туда, где виднелся вдали синеющий берег. Туда направилась вся воздушная вереница, туда же направил свой полет и одинокий лебедь. С тоской в груди один-одинешенек медленно летел он над голубой водяной равниной!..»

Как видим, Андерсен все же прибегает к традиционным поэтическим метафорам, его слова в названии цикла об отсутствии их скорее указывают на принципиальный отказ от навязывания автором идеи читателю. Он хочет, чтобы тот сам искал ее или же наслаждался создаваемым самим рисунком настроением. По сути своей в этом цикле Андерсен стремился к созданию словесного импрессионизма. «Книга картин без поэтических образов» была сдержанно встречена в Дании и имела очень большой успех в Германии. Отдельные «Вечера» из нее еще долго перепечатывались в немецких сборниках произведений Андерсена и на страницах немецких литературных журналов. Успех «Вечеров» в Германии докатился и до России. Во всяком случае, первую обнаруженную до сих пор публикацию произведений Андерсена на русском языке в петербургском журнале «Маяк современного просвещения и образованности» за 1840 год составляют именно они. Учитывая, что «Картины» впервые появились в оригинале в 1839 году, оперативности русских издателей XIX века можно только позавидовать. Более полно некоторые «Вечера» из них печатались у нас в отдельных номерах детского журнала «Игрушечка» за 1881, 1883 и 1886 годы, а отдельной книгой 25 «Вечеров» в переводе с немецкого Семена Моисеевича Брилианта, автора ряда биографий из серии «Жизнь замечательных людей» Ф. Павленкова, при участии поэтов К. Льдова, К. Трифонова и К. Фофанова были изданы в 1890 году.

Впрочем, известность «Картин без поэтических образов» не пережила в длительной перспективе судьбы большинства стихотворений поэта, созданных, как правило, на случай, хотя некоторые из них считаются в современной Дании классическими и входят в большинство датских школьных хрестоматий. Это по-своему объяснимо. Слава Андерсена-сказочника не может не затмевать его известность как поэта и романиста.

Но вернемся к его поэтическому сборнику под скромным названием «Стихотворения», вышедшему 2 декабря 1830 года. Главным событием оказались не стихи, в целом положительно встреченные публикой, а, как выяснилось гораздо позже, помещенная в конце сборника сказка со страшноватым названием «Мертвец».