Андреевский флаг (фрагменты)
Шрифт:
– Ох, Крыков, Крыков!.. Лиходей ты! Некому тебя анафеме предать, таможня! Еще ёрничать будет! – усмехнулся в серые волчьи усы Иевлев; голос его звенел радостью. – Давай, Афанасий, его сюда! Немедля!
– Эгэ-гэ-эй! Господин капитан! – Крыков сорвал с головы красную, обшитую черным соболем стрелецкую шапку, призывно махнул. – Сюда-а! Сюда-а!
...Встреча двух капитанов произошла под грохот свозимых камней и ядер, под звонкий стук топоров, ржание тягловых лошадей и крики работников.
– Здравия желаю! – Морской офицер остановился перед командиром Новодвинской цитадели, отдал честь, доложил: – Капитан Лунев Григорий Алексеевич. По решению Адмиралтейской коллегии и графа Ягужинского лично предписан на воинскую службу под начало капитан-командора
– Добре, капитан Лунев! – Иевлев по-хозяйски кивнул прибывшему и протянул руку. – Рад прибытию, капитан. Врать не буду – заждались. Будем знакомы.
Лунев встретил доброжелательный, цепкий взгляд старшего офицера в преображенском кафтане, в треуголке, при шпаге и в забрызганных грязью ботфортах.
Он был немногим старше Лунева, лет не более двадцати восьми – по виду молод и по-молодому суров, открыт и резок; с нарочитой, подчеркнутой твердостью были сжаты его губы, схваченные по-волчьи серыми красивыми усами.
– Однако что ж тут в грязи стоять на семи ветрах, капитан?.. Успеется. – Иевлев обратился к Григорию, чуть приметно улыбаясь. – Бриг шведский успел разглядеть? Вот и славно. Завтре же принимать его станешь. Время не ждет. Афанасий! – Сильвестр Петрович вскользь, чтоб не обидеть вновь прибывшего, что-то шепнул на ухо Крыкову. – Так мы ждем, Афанасий.
– Одна нога тут, другая здеся!
– Идемте, Григорий Лексеич, до командирского дому. Доложишь не спеша нам, здешним моржам да медведям, – где бывал, чего видал... Как там наш отец бомбардир [54] Петр Алексеевич? Да и так, за мир, за войну покалякаем. Швед, брат, не родная тетка, верно? Идемте, капитан Лунев.
– Черта с два! Завтра же бриг примешь! Швед ждать не будет... И так уж, сволочь, припер штыком – не вздохнуть.
– Я не барышня, чтоб меня упрашивать. – Приблизив лицо к пылавшим свечам и осветив высокий лоб, строгий абрис прямого носа, Григорий раскурил трубку. – Завтра так завтра. За тем и прибыл сюда, капитан-командор.
54
Солдат-артиллерист в царской армии и флоте. Интересная деталь к портрету Петра Великого: сам он, создавая новую регулярную армию и флот, не назначил себя ни верховным главнокомандующим, ни даже генералом. Себе в своей армии и флоте государь отвел весьма скромную роль – капитана бомбардирской роты. Вот как пишет об этом А. О. Ишимова:
«Весною 1695 года тридцатитысячное войско, назначенное для осады Азова, выступило из Москвы в четырех отрядах: первым командовал генерал Алексей Семенович Шеин; вторым – Патрикий Гордон; третьим – Франц Лефорт; четвертым – Артамон Головин. В отряде последнего были царские Потешные, уже называвшиеся полками – Преображенским и Семеновским. К полку Преображенскому была прибавлена рота бомбардирская, и в ней капитаном – сам Петр! Неописанно было удивление, с коим предки наши взирали на этого Великого Государя, покорного приказаниям своего начальника! Чудесно и неотразимо действовал на них этот необыкновенный пример: он заставлял их стремительно бросаться во все мыслимые опасности! Да и можно ли было бояться сих опасностей? Петр совершенно по-братски разделял их с ними: царь без всякого страха, часто даже без всякой осторожности летел в самую гущу сражения! Так, однажды он преследовал огромные скопища турок со своими двумя полками до самых стен Азовской крепости» // Ишимова А. О. История России.
– Однако каков наш новый капитан «Тритона», а, Крыков?
– Поживем – увидим, – откашлялся в вечерней полутьме горницы начальник таможни.
– Поглядим, – трезво согласился Лунев, но тут же пыхнул порохом. – Только вот отчего «Тритон»? Ужли мы, православные, своего славного имени кораблю не сыщем?
– Молодец! В само сердце! – Крыков на радостях забыл
про рыбный пирог; в хмельных глазах его сверкнули огоньки, вздернутая кверху бровь задрожала.– А что, ежли наречь «Виват» иль «Виктория»?.. «Победа» по-нашему?
– Зело борзо! – Капитан-командор тряхнул рассыпанными по плечам каштановыми волосами, на щеке весело заиграл сабельный шрам.
Рука в алой с золотом манжете круто с ног на голову опрокинула синего стекла бутылку. Темное, как гранат, вино запузырилось в чарках.
– За «Викторию», господа! Пущай швед, сукин кот, знает, за чьей сметаной в погреб полез! Петру Алексеичу виват!
Господа опустошили чарки. Сели за стол угощаться. Афонька Крыков щерил щербатый рот; заедал утятину клюквой и подавал рукой знак Луневу: дескать, давай, не скромничай, налегай на закуску!
– Теперь у нас, слава Христу, все имеется: и капитан, и команда, и... – Здесь набранный «аллюр» командира Новодвинской цитадели сбился на ступь, но Григорий будто ждал – исправил на ходу положение:
– И государев штандарт!
– Да ну?! Прям чудеса в решете! А ну закажи, коль не шутишь.
– Таким, брат, не шутят. Сильвестр Петрович, прикажи добавить свечей. – Григорий поднялся с лавки, взял с дальнего конца стола седельный подсумок, расстегнул обе латунные пряжки.
Посыльный Авдей споро оживил еще два шестилапых шандала. Андреевский флаг сочно вспыхнул весенней свежестью в пальцах Лунева.
– У-ух ты! Сильвестр Петрович! – Крыков не мог оторвать восторженных глаз от штандарта. – Гля-ка, капитан-то наш... будто кусок неба Христова в руках держит.
Григорий зарделся верхами скул: гордясь и волнуясь своей миссией, расстелил на скобленом сосновом полу знамя.
– Эва, море-окиян!.. – зачарованно охнул Афанасий. – Почитай, всю горницу затопило. Красотиш-ша! А? Капитан-командор! Под таким штандартом одно удовольствие шведов топить да самому смерть принимать, ребята!
– Афонька! – Иевлев резанул гневным взором. – Придержи язык, ирод. Ишь ты, нашел ребят. Выпил, закусил, упал на сундук и спи, коль язычину на цепи держать не можешь.
Крыков надуто уставился в чарку: «Вечно начальство душу не даст распахнуть!..»
Командир цитадели поднялся из-за стола. Брякая ножнами шпаги, подошел к знамени, будто к кромке морской воды. Скрипя натертой кожей ботфортов, присел возле; бережно тронул шелковистую плотную ткань.
Притихший Афанасий, красный, как рак, в своем стрелецком кафтане, подбил под скамью ноги в грязных сапогах; забыв про обиду, он взирал на белое полотнище Андреевского флага, и небесная голубая гладь скрещенных полос отражалась в его карих глазах.
Григорий начал сворачивать флаг:
– Ежли завтра бриг принимать, завтра и клятву верности команда примет. Пусть каждый матрос, прежде чем водрузим на кормовой флагшток государев штандарт, с оружием, на коленях целует знамя. А уж потом, – Лунев осенился крестом, – можно и в море идти сторожить.
– А ну, погоди убирать сию красоту, капитан! – Иевлев, одергивая камзол и полы кафтана, подошел к Григорию, подхватил край знамени, словно держал в пригоршнях голубую воду. Склонился, будто собрался испить. Трижды поцеловал штандарт: как родную мать, как любимую жену, как ненаглядное чадо. А потом гордо вскинул голову, забросив за плечи длинные пряди:
– Разбили под Азовом турок, опрокинем и шведов. С нами Бог! С нами государь Петр Алексеевич! Ур-ра!
– Ур-ра! Ура! Ура!
...Бражничали офицеры третий час кряду после того, как с радостной вестью объявился начальник таможни Афанасий Крыков. Намолчавшись за долгое ожидание встречи, господа открыли шлюзы. За стуком чарок и трубочным табаком беседы-разговоры велись нараспашку, так что брало за душу: помянули не раз тех, кто сложил головы за Отечество, спорили о предстоящей войне, «долго ли быти крови» с неистовым королем шведским; рассуждали и о русском парусном флоте, о делах государственных; перемыли наново кости старому воеводе князю Прозоровскому.