Андреевский кавалер

– За всем не уследишь, – вяло оправдывался он. – Вокруг поселка весь лес вырубили, приходится возить издалека, а ваши солдаты сами виноватые: зарезали поросенка и в один присест всего сожрали. В Германию ребятишки не хотят ехать, родители прячут их по деревням-селам, поди сыщи!

Бергер смотрел на могучего старика и думал, что зря послушался Карнакова и назначил его старостой. На вид хоть куда – чтобы ему в лицо взглянуть, даже рослому Михееву приходилось голову задирать, а Рудольф Бергер считал для себя унизительным снизу вверх смотреть на Абросимова, может, потому и не замечал насмешливых искорок в серых колючих глазах старосты. Ох как не хватало сейчас жесткой руки Леонида Супроновича! В Климове немецкое начальство весьма им довольно: выловил в районе нескольких коммунистов, население держит в страхе и покорности перед немецкими властями, а Абросимов, хотя на вид и грозный, даже парабеллум, который ему выдал комендант, не носит на поясе, не надел и форму полицая. Может, отобрать оружие, публично выпороть перед комендатурой и прогнать в три шеи?.. Но кого поставишь взамен? И потом все-таки его рекомендовал Карнаков, а этот бывший русский офицер в чести у немецкого командования… Бергер не знал, что Ростислав Евгеньевич и думать забыл об Абросимове, у него сейчас своих забот было по горло…

– У меня отличный идей! – сказал гауптштурмфюрер. – У тебя, староста, много внук. Как верный слуга великий Германия, ты один внук отправишь в Дойчланд вместе с теми, которые бежаль. Надо ездить по деревням и ловить их, как мышонок.

Андрей Иванович заерзал на заскрипевшем стуле, глаза его недобро блеснули.

– Мои внуки еще под стол пешком ходят… Зачем великой Германии молокососы?

– Население будет больше уважайт своего старост, – развивал мысль комендант. – Будет слюшаться тебя. А немецкий командований вынесет благодарность.

– Нужна мне ваша благодарность, как собаке пятая нога… – в бороду пробурчал Абросимов.

– Пятый нога? – не понял смысла Бергер. – Зачем собаке пятый нога?

– Внуков не отдам, – тяжело поднялся Андрей Иванович.

Вовремя предупредил он об отправке молодежи в Германию, парней и девушек быстро спровадили подальше от поселка, не спешил Андрей Иванович отправлять и строевой лес. Сердце кровью обливалось, когда лесорубы валили сосны и ели вокруг поселка… Дмитрий Андреевич упрашивал отца не ерепениться, не испытывать терпение Бергера, дескать, прогонят его, Абросимова, поставят другого, который будет выслуживаться… Но ведь свою натуру тоже не переделаешь! Эти гады тащат и тащат все в свою проклятую Германию! Дорвались до дармового пирога! И он, Абросимов, должен помогать им грабить свою землю!

– В пятница твой внук и остальные здесь, в комендатур, будут ждать отправки Дойчланд, – ледяным тоном произнес комендант. – И не вздумай сделать маленький хитрость! Со мной плохой шутка.

Андрей Иванович сутулясь вышел из комендатуры. Яркое солнце ударило в глаза, но хорошая погода не радовала его. У калитки он столкнулся с Тимашом. Скорее всего, настырный старик поджидал его тут. Недавно начальник станции Моргулевич прогнал его из переездных сторожей: старик заснул на посту и не услышал сигнала селектора, из-за него чуть было не произошло крушение поездов. Не избежать бы Тимашу петли, да Андрей Иванович вступился за него перед Бергером.

– Низкий поклон господину нашему старосте, – громко пропел Тимаш. Правая скула его была залеплена кусочком зеленого подорожника, живые темные глаза довольно поблескивали, видно, Евдокия угостила.

Рослая, статная Евдокия приглянулась привередливому Бергеру. Это она совала русским пленным горбушки хлеба и луковицы – тогда-то он ее и заприметил. После первого же допроса перепуганная Евдокия отправилась топить баню для господина коменданта. Переводчик Михеев ей популярно растолковал, что грозит сердобольным женщинам, помогающим врагам третьего рейха, так что ей, Евдокии, надо бога молить за доброту, которую ей оказал господин комендант…

После горячей парной баньки Бергер отведал самогона ее собственного изготовления и признал, что он, пожалуй, не хуже шнапса. С тех пор Евдокия, не таясь, когда хотела, гнала самогон и торговала им. Кстати, и за Тимаша она тоже замолвила словечко, сказала Бергеру, что без старика – специалиста по самогоноварению – она как без рук.

– Чего надо-то? – спросил Андрей Иванович. Не то у него сейчас было настроение, чтобы с хмельным стариком разводить тары-бары.

– Хучь тебя и поставили на собачью должность, человек ты хороший, Иваныч, – тихо сказал Тимаш.т – Об энтом все знают. Дело-то вот какое: не мне от тебя чегой-то надоть, а беда к тебе пришла…

– Беда нагрянула ко всем к нам, грёб твою шлёп! – не сдержался и брякнул Андрей Иванович.

– Леха Супронович ночью опять прикатил из Климова, ну и прямиком к Любке Добычиной, то бишь Михалевой! Кольку-то он и раньше ни во что не ставил. Пошлет в баньку – тот и сидит там как приговоренный… Так вот, у Кольки в энто самое время человек из лесу находился. Стрельнул в Леньку, да не попал, а тот уложил его наповал, сердешного! Колька кинулся было бежать, да Ленька его уже у речки догнал, врезал как следоват, а потом помакал башкой в воду, чтобы, значит, очухался, и запер в евонной же собственной бане… Я там у окошка маленько послухал… Зверь – молодой Супронович! Хуже дьявола. До чего додумался, паразит, оттяпал топором пальцы Кольке Михалеву! Ну тот орать, по полу кататься… В обчем, ляпнул Колька, что человек энтот от партизан, у которых командиром твой Дмитрий.

У Андрея Ивановича все замельтешило, поплыло перед глазами, непривычно остро кольнуло под левой лопаткой.

– Чё с тобой, Иваныч? – забеспокоился Тимаш. – Аль худо стало?

– Погоди, Тимаш, – едва выговорил он, – Ты меня будто оглоблей по башке…

Это полный провал! Почему же Бергер отпустил его из комендатуры? И даже парабеллум не потребовал вернуть? Играют с ним, как кошка с мышью? Лютая ненависть, до сей поры с трудом сдерживаемая, грозила прорваться наружу… Так запросто Андрей Иванович не отдаст им свою жизнь! Кроме парабеллума у него припрятаны отобранные в свое время у Вадика две немецкие гранаты.

– И про Архипа Блинова, которова по весне в лесу застрелили, пытал, – будто издалека доносился до него голос плотника. – С кем, мол, завклубом тута якшался? Кто ему помогал? Грозил всех нынче же у комендатуры перевешать… Вот ведь жизнь! В Климове губит людей и нас, прорва ненасытная, не забывает!

– Где он сейчас-то, сучий сын? – спросил Андрей Иванович.

– Кольку запер в бане, а сам – к Любке евонной… А ты двигай к сыну, Иваныч, покудова не схватили, – посоветовал Тимаш. – Леха-то все пытал у Кольки, где ховаются партизаны. Да тот, видать, не знает.

Куда среди бела дня бежать? И потом, надо Ефимью предупредить, чтобы немедленно уходила подальше, Вадьку и Павла отправить в лес… Знает или еще не знает про Дмитрия комендант?..

Бергер ничего не знал даже про приезд Леонида Супроновича, а тот, напав на след партизан, и не собирался делиться славой с комендантом. Он лишь приказал Любке сбегать в комендатуру и сказать Афанасию Копченому, чтобы тот во что бы то ни стало задержал в комендатуре до его, Ленькиного, прихода Абросимова. Ему хотелось на глазах коменданта изобличить старосту. Не выдержав зверской пытки, полуживой Николай Михалев рассказал все…

Андрей Иванович вспомнил, что Вадик и Пашка собирались на пожню за земляными орехами. Дай бог, чтобы они еще не вернулись домой.

– Тимофей Иванович, родимый, беги на пожню, там мои внуки, – торопливо заговорил Абросимов, может впервые назвав старика по имени-отчеству. – Накажи им ни в коем разе не вертаться в поселок. Чтобы и носа сюда не казали…

– Господину старосте мое почтение! – услышали они хрипловатый голос Леонида Супроновича. – Погодь, дай хоть руку пожму большому человеку и единомышленнику!