Андрей Капица. Колумб XX века
Шрифт:
Потихоньку комплектовался состав: транспортный отряд, авиационный отряд, строительный, научный… Но все это было медленно. А надо было начинать с быстрых заявок. В то время все можно было сделать только по заявкам. Заявки подавались в министерства — они их обрабатывали, передавали в главки, главки — на заводы. Эта сложная бюрократическая процедура обычно занимала несколько лет. А нам нужно было сделать за три месяца! И вот, нам дали необычные полномочия, чтобы мы подавали заявки сразу, минуя все эти препоны.
В Антарктиде я собирался изучать толщину льда сейсмическим методом. Значит, мне нужно было научиться взрывать. А я не умел взрывать. Так что пришлось пройти школу взрывников — я ее окончил ускоренным методом за месяц, овладевая взрывным делом по вечерам. Но самым сложным оказалось получить разрешение на покупку взрывчатки. По закону надо было указать склад, где будет находиться взрывчатка. Тогда в Главное управление милиции города Москвы пошло такое письмо: „Советская Антарктическая экспедиция просит
…Один раз по молодости я тогда совершил страшную ошибку. Хотя другие, может быть, так бы не посчитали. Сомов мне особенно доверял — молодому, непьющему, крепкому, спортивному. Я тогда был кандидат в мастера спорта по десятиборью, поэтому Михал Михалыч доверил мне самое сокровенное. Сомов сказал мне: „Заявку на спирт составишь лучше ты. Опроси все отряды — авиационный, строительный, научный — сколько кому надо“. Ну, я опросил — получилось порядка 800 литров. Михал Михалыч посмотрел: „Сократи вдвое, все хитрецы — завышают“. Ну, 400 литров. Я заполнил форму, а я понимал, что заявка у нас министерская, — и отправил. Когда мы прибыли в Калининград и началась погрузка, а я как раз грузил взрывчатку, привез ее на самолетах, в крюйткамеру — это специальное помещение на корабле, где хранится взрывчатка, раздался звонок с местного спиртзавода: „Прибыл ваш спирт“. — „Ну, мы сейчас пришлем машину“. Чего там — четыре бочки! Приезжаем с нашим начальником хозяйственной службы Якубовым — оказалось, для нас лежит сорок тонн! Что такое, почему?! Выяснилось, что министр выписывает спирт не в литрах, а в гектолитрах, и нашу заявку выполнили в столитровой размерности! Надо сказать, наш хозяйственник не растерялся. Сбегал на корабль, заказал сразу десять грузовиков, выкинул всю мою взрывчатку из крюйткамеры и запер туда спирт. Ключ забрал, естественно, себе. А взрывчатку мою погрузили в спасательные шлюпки. Якубов сказал: „Все равно тонуть будем в Антарктиде, спасательные шлюпки не потребуются“» [174] .
174
Аудиозапись. Семейный архив А. П. Капицы.
О том, как другие попадали в ту экспедицию, рассказал большой друг Андрея, известный мерзлотовед и гляциолог, доктор географических наук, почетный член Русского географического общества Борис Иванович Втюрин: «Я был на курс старше Андрея, как раз оканчивал аспирантуру, и он пригласил меня в Антарктиду. Они с Юрой Моделем тогда вынудили меня досрочно защитить кандидатскую диссертацию: „Давай, мы тебя сейчас освобождаем от всего, защищай досрочно!“ Я должен был это сделать осенью, а защищался в мае. И вот помогал Андрею. Помню, как он энергично взялся за подготовку. Достать приборы не так-то просто было. Но тут уж он старался. Конечно, сыграла роль фамилия — отказов ему не было. Как только обращался — обычно сразу: „Пожалуйста!“ Поэтому подготовились мы неплохо.
Вообще-то меня не пускала туда медицина — у меня была основательно повреждена рука (Б. И. Втюрин воевал командиром взвода и роты на Воронежском, Степном, 1-м Украинском и 1-м Белорусском фронтах, был трижды тяжело ранен, награжден орденами Отечественной войны I степени и Красной Звезды. — Прим. авт.). Но, оказалось, начальник экспедиции имел право брать под личную ответственность. А с Сомовым я познакомился раньше: в 1954 году мы с Шумским (Петр Александрович Шумский, доктор географических наук, один из основателей советской школы гляциологии, исследователь Арктики и Антарктики. — Прим. авт.) были на станции „Северный полюс — 3“. Нас туда пригласили изучить льдину, на которой дрейфовала эта станция. И летели мы туда все вместе. Поэтому Сомов меня уже знал. И Шумский тоже его уговорил меня взять. Так я попал туда».
Когда на Первой конференции по Антарктике, проходившей в Париже 6–10 июля 1955 года, распределяли места между странами для постройки антарктических станций, Советский Союз на правах первооткрывателя Антарктиды, как наследник Российской империи, претендовал, разумеется, на Южный полюс. Но советская делегация к началу конференции опоздала. Она приехала, когда все места были уже разобраны, и Южный полюс «отошел» к США. Советским людям не положено было искать легких путей, поэтому на Второй Антарктической конференции в Брюсселе в том же году руководитель советской делегации Михаил Михайлович Сомов указал на две самые труднодоступные точки внутри континента — Южный магнитный полюс и точку, равноудаленную от всех морских берегов Антарктиды — так называемый Полюс относительной недоступности, или ПОН (Полюса недоступности как географический термин ввел канадский полярный исследователь Вильялмур Стефанссон в 1920 году). Ближайшая к этим точкам береговая база, от которой было бы удобно осуществлять снабжение, должна была быть построена в Восточной Антарктиде напротив Австралии, прямо посреди ее антарктического сектора, учрежденного еще в 1933 году.
А дипломатических отношений между СССР и Австралией тогда не было. Вернее, они были с 1942 года, но 23 апреля 1954-го все испортил третий секретарь посольства СССР в Канберре Владимир Михайлович Петров, сообщивший австралийским властям о наличии в стране советской агентурной сети. Но Австралия тогда не стала препятствовать строительству «у себя» береговой научной станции Советского Союза, сделав жест доброй воли.Первую советскую экспедицию в Антарктиду решили сделать комплексной, сформировав для нее семь научных отрядов: аэрометеорологический, гидрологический, гидрохимический, геологический, геофизический, гидрографический и биологический. А сама экспедиция получила название Комплексной антарктической экспедиции (КАЭ).
«И вот настал день, — написал в своем дневнике Андрей Капица, — когда два корабля экспедиции „Обь“ и „Лена“ отошли от причала Калининградского порта. Мне не верилось, что я плыву в Антарктиду, страну моих детских мечтаний. А по пути еще заходы в Голландию, Южную Африку… В экспедиции я всегда веду дневники» [175] .
175
Семейный архив А. П. Капицы.
30 ноября 1955 года три судна — дизель-электроходы ледового класса «Обь» и «Лена» и рефрижератор № 7 — вышли в дальнее плавание из Калининграда. Сохранились фотографии в порту. Улыбающиеся молодые мужчины в черных тяжелых драповых пальто с грубыми лицами недавних фронтовиков. Провожающие их жены в беретках, кургузых шляпках и кубанках c «мехами» на плечах. Море черных ушанок, морских фуражек и телогреек. Андрей Петрович Капица — на голову выше всех!
16 декабря пересекли экватор, устроив традиционный праздник Нептуна. Сделали остановку в просто немыслимом для советского человека Кейптауне — столице апартеида. «Интересно там было, — впоследствии вспоминал Андрей, — но больше всего нам хотелось попробовать бананов. Тогда в Советском Союзе бананов было даже не увидеть — шел 1954 год! А в Кейп-Тауне на набережной связка бананов килограммов, наверное, в двадцать стоила центов пять — одну двадцатую доллара. Ну, накупили, сели, куда кожуру? — в океан! Сидим, едим бананы, кожуру кидаем за спину. А мимо нас ходят белые и как будто над нами смеются. Наелись мы бананов от души, пошли гулять, быстро познакомились с местным населением, и мы их спросили: „А чего над нами все смеялись?“ — „Так у нас бананы едят только негры и мартышки“. Таким было наше первое знакомство с расовой дискриминацией в Южной Африке» [176] .
176
Аудиозапись. Семейный архив А. П. Капицы.
В ночь на 5 января 1956 года «Обь» бросила якорь в бухте Фарр с координатами 66° южной широты, 77° восточной долготы. Участник КАЭ, тракторист монтажно-строительного отряда Василий Денисович Щур вспоминает: «Антарктида встретила нас айсбергами, отвесными ледяными стенами, пингвинами и необычайно ярким солнцем… Без темных очков было невозможно ходить, и мы пользовались… засвеченной фотопленкой. Так получилось, что контейнер с очками находился на теплоходе „Лена“, который пришел позднее „Оби“» [177] .
177
Захаров Г. Горит звезда на мысе Хмары // «Правда Севера». 2004. 3 сентября polarpost.ru/forum/viewtopic/php?f=6&t=1198
Советские люди впервые в истории ступили на Южный материк. Возглавляли первую группу высадившихся на берег метеоролог Алексей Михайлович Гусев и гляциолог Петр Александрович Шумский. Однако справа в бухту Фарр выходил выводной ледник Хелен со сплошными ледоломами, и подходящего места для строительства большой базы там не нашлось. Поэтому к 15 января «Обь» перешла ближе к островам Хасуэлл, открытым австралийской антарктической экспедицией Д. Моусона в 1912 году и известных своей колонией императорских пингвинов.
Во время разгрузки «Оби» 21 января один из тракторов, «Сталинец-80», с прицепленными волокушами левой гусеницей прорезал лед и с заглохшим дизелем повис над промоиной. Двери кабины по технике безопасности движения по льду полагалось держать открытыми, и тракторист успел выскочить из кабины. На его место первым прыгнул прямо со льдины двадцатилетний Иван Хмара, запустил мотор, врубил передачу и сдвинул трактор назад. Но лед сломался и трактор в мгновение ока исчез в полынье вместе с санями. Все были потрясены. Может быть, Иван пытался выплыть, но его убило упавшими сверху волокушами. Антарктида забрала свою первую жертву, а на берегу появилась первая географическая точка с советским названием — мыс Хмары: вертикальная гранитная глыба на скале, увенчанная пятиконечной металлической звездой (теперь это мыс Мабус, а камень Ивана Хмары из-за необходимости проведения строительных работ на мысу в 1974 году переместили на 2,7 км к северу, на остров Буромского, где находится кладбище полярников).