Андрей Миронов и Я

– Возьмите, возьмите… – говорит она и сует мне такую сумму в руку – ой! – купите себе такого же, как у меня… раз хочется.

3 января на дачу звонит Мария Владимировна:

– Таня, я вам хочу сказать очень неприятную вещь… приготовьтесь…

– Что случилось?

– 1 января умерла Лариса Петровна, мне звонила ее дочка.

А я думаю: «Царствие ей небесное, и как хорошо, что они помирились!»

Похоронили ее в Троицке, недалеко от дачи Марии Владимировны. И в один холодный ветреный январский день я отправилась к ней на могилу. Пешком, километров семь. Постояла у свежей могилы, потом посидела на пеньке, посмотрела на портрет Ларисы Петровны, моей крестной дочки, – а она с него смотрит на меня такими ясными глазами… На каждой могилке – рюмочка с водочкой… Не дай Бог, покойники выйдут из могил прогуляться, а им опохмелиться нечем! Иду обратно. Вернулась домой. Вот, Андрюша, – дни нашей жизни.

Звонок из Петербурга:

– Таня, все ленинградские родственники в бешенстве!

– Почему? – удивляюсь я. – Хотела позвонить Саше Белинскому…

– Не звони. Ни в коем случае, он обезумел от злости!

«Господи, – думаю, – и они тоже… не могут простить, наверное, разницу между больным воображением и действительностью. Хотя писала о них с любовью, не желая причинить вреда. Вероятно, книга вызывает у „близких“ еще одну бессознательную причину для негодования: в жизни ты был любимцем, баловнем публики и, конечно, женщин, которые компенсировали за счет твоего таланта, обаяния, удачливости не встреченный в жизни идеал, невстреченную любовь. Им и в голову не приходило, что ты можешь плакать, уткнувшись в дерево, и повторять: „Как мне не удалась моя жизнь!“ Очевидно, в жизни счастье не измеряется бешеной популярностью в кино и на сцене. Как говорили древние: „Мы есть то, о чем мы думаем, и то, что нас окружает“. „Как мне не удалась моя жизнь!“ – наверное, компромиссы привели тебя к такому трагическому признанию. И это не отменяет любви к тебе. Ведь ты так хотел все изменить. И книга, которая появилась, вновь вызвала шквал любви к тебе. И опять ты в центре жизни. Это тоже причиняет „близким“ страдания, негодование вспыхивает в завистливых сердцах, и они кричат на всех поворотах – „она все врет!“

Андрюша, вот позвонила Наташа… Наташа Фатеева:

– Таня, я нашла ваш телефон… прочитала книгу… это удивительная книга… там все правда, и Андрей такой живой, и просто лесковская Мария Владимировна… я все помню… Я хорошо знала их семью, Таня, и я хочу в эти трудные дни быть вам другом. У вас будет очень много врагов, главным образом из-за вашего таланта…

А тут меня приглашает Ксения Ларина на «Эхо Москвы». Это большая честь и огромная поддержка для меня, так как талант и ум Ксении Лариной никто не может отрицать. У меня открытый эфир – после Садальского эта встреча мне показалась аристократическим взаимообщением. Ксения Ларина в течение недели – утром, днем и вечером – читает текст, который она сама написала – 4 минуты в эфире.

Привожу этот текст:

«Тане Егоровой, автору книги „Андрей Миронов и я“

Как будто бы железом,Обмокнутым в сурьму,Тебя вели нарезомПо сердцу моему!

Это – любовь. Любовь – отвага, любовь – полет, любовь – наваждение, любовь – смерть. История двух семей перемешалась в одну пульсирующую массу, посылающую в мир сигналы бедствия и предостережения. Таню Егорову я впервые увидела на похоронах Марии Владимировны Мироновой. Стройная женщина, забранные назад волосы, темные спокойные глаза. Рядом Маша Миронова, чем-то похожая на нее, может, этой спокойной печалью в глазах. Я спросила шепотом – кто это ? И мне так же шепотом ответили – тайная жена Андрея. И вот теперь она сама вышла к освещенной рампе, оставив позади себя группу близких друзей, родственников, жен и женщин. И все перевернулось, все встало на свои места, все названы своими именами – правильно это или нет, но тайная жизнь Андрея Миронова раскрыта перед нами – судите! В этой жизни много моцартианства и мистики, в ней нет ничего случайного, в ней явственно прослеживается судьба – и в этой глухой закономерности бьется отчаянно мотылек, пытающийся пробить это пуленепробиваемое стекло времени и места. Все пре-до-пре-де-ле-но! – завывает ветер за окнами. Поцелованный Богом получает в награду стремительную и яркую жизнь на сцене и в наказание – невозможность счастливой любви. Вот они двое мечутся, то под дождем, то под солнцем, то под снегом– они смеются и плачут, читают друг другу стихи и поют серенады, они сплетаются в объятьях и бьют друг друга наотмашь – и кровь хлещет из разбитого носа, а потом из разбитого сердца, и исчезают в небесах нерожденные дети, и женщины переживают своих возлюбленных, и матери переживают своих сыновей, и снятся пророческие сны, которые разгадываются через десятилетия – и рядом хохот, смерть, удача, зависть и проклятья, и нет сил быть рядом, и нет сил расставаться – как две скоростные кометы, мчатся они сквозь время, и огненные их хвосты то касаются друг друга, то разлетаются в разные стороны, искря и взрываясь. Я не знаю, какая она актриса, но талантом любви она, безусловно, отмечена – и это тоже крест, не менее, а может быть, и более тяжкий, чем талант творца. Убийственная, опрокидывающая откровенность этого романа срывает маски с актерских лиц и топчет воздвигнутые ими мифы. Ах, какое право она имела! Ах, это же прочтут их дети! Дети прочтут и проклянут эту правду вместе с ее автором, но у их родителей появится уникальная возможность расплатиться с долгами при жизни, не таща с собой в небытие этот грязный скарб – грехов, предательств и вранья. Им повезло. Все субъективно, и оборвать волосок может только тот, кто его подвесил. – Но никто не берется судить. Таня Егорова такой же участник этого циничного актерского карнавала, и в этой смертельной пляске она не жалеет себя и в сотый раз повторяет – ах, если бы, если бы, если бы…

Ты так же сбрасываешь платье,Как роща сбрасывает листья…

Суета, лицедейство, провоцирующее, соблазнительное и убивающее. Глаза пусты, движенья бесконтрольны, слова ничего не значат. Суета. Настоящее – солнечные зайчики от маленьких зеркал на предсмертном костюме Фигаро. Вот они бегают по лицам, соединяя объекты с отображениями, – какая нищета.

История КПСС, искорененная вместе с шестой статьей, живет и здравствует в истории советского театра. Мифы, мифы… Вам, что ли, ребенок нужен, который придет и скажет, смеясь, – а король-то голый! И несказанно удивится, когда на него все зашикают.

Она не одна против всех. Рядом с нею – ее Андрей, его мать и отец, его сильная талантливая дочь. И, кажется, сам Марк Анатольевич Захаров – великий Магистр, разбрасывающий ныне свой талант, как когда-то его ученик и друг.

Так баловень судьбы, растиражированный на пленках и открытках с застывшей улыбкой застывшего обаяния, обрел плоть и кровь, в него вдохнули жизнь, дыхание стало ровным, а взгляд спокойным.

Но кто мы и откуда,Когда от всех тех летОстались пересуды,А нас на свете нет.

«Ах, это же прочтут их дети!» – Милые родители, ахающие в гневе, ваши дети, маленькие и повзрослевшие, прочли такие страшные книги с вами в главной роли, которые вы им и писали безумными поступками своей жизни, так что не ахайте, ваши дети закалены… они видели сцены намного страшнее».

«… Рядом с ней сильная талантливая дочь Андрея…» – Нет, Ксения, к сожалению, вы ошиблись, она не рядом и даже не напротив, она – против. Во всех средствах массовой информации она высказывается – «я такие глупости не читаю», «Егорова – одинокая несчастная неудачница», или, еще лучше: «но не избить же мне ее!» И опять «там все неправда!» Откуда же ей знать, правда или неправда. Первый раз ты исчез из этой семьи, когда ей был год, а второй раз – уже навсегда, когда ей было 14 лет. Ох, как книга ударила по печенке: это мой каравай по фамилии Миронов и никто не смеет отхватывать ни ломтя! Вспоминаю, как после смерти Марии Владимировны, передавая ключи директору Губину в присутствии музейных работников, поверенных Марии Мироновой, я заявила: «Вот комодик, здесь лежат все драгоценности Марии Владимировны, теперь они должны принадлежать Маше Мироновой, внучке Марии Владимировны и дочери Андрея. Сейчас мы все это перепишем на бумагу». Какой стоял крик: «Это все наше, наше!» – кричали музейные дамы. В итоге Маша получила все с моей помощью. Но как говорят у меня в деревне: не кормя, не поя, ворога себе на шею не повесишь. А уж если говорить дальше правду – Маша не выполнила ни одного условия, которые поставила ей Мария Владимировна, оставляя дачу, хотя клялась! С Марией Владимировной шутки плохи – она и с того света достанет.

После того как я добилась от архитектора восстановления решетки на могиле Андрея и Марии Владимировны, ни одна из «горячо любящих» дочерей не позвонила и не сказала спасибо. Вероятно, больные «страницы» жизни ее матери притягивают больше, чем правда об ее отце. Ну что ж, подобное тянется к подобному.

А Марк Анатольевич на четвертом месяце празднования дня рождения Ширвиндта высказался: «Эта книга – энциклопедия театральной жизни!» Подозреваю, что мужской шовинизм пышным цветом цветет в определенной части общества, которую Мария Владимировна называла «элитёнкой». И несмотря на такое количество врагов и супостатов, я – не одна. Со мной вся страна. У меня уже несколько мешков писем. Они летят изо всех уголков нашей страны, и даже из Америки, Германии, Израиля, Австралии, Греции.

Вот, например: «Здравствуйте, Татьяна Николаевна! Я уже прочел вашу замечательную книгу, написанную ярким, сочным, живым, метким, афористичным и метафоричным языком. Это настоящий национальный русский язык, это великолепная русская литература. Ваше произведение мне дорого и интересно прежде всего тем, что сквозь беспощадное озорство гремучей смеси памяти и правды всегда видна особая тень печали по тем, кто ушел в мир иной.

Игорь Быков».

А вот еще: «Уважаемая Татьяна! Ваша книга потрясла нас! По своей силе воздействия она сравнима с произведениями И.А.Бунина, нашего любимого писателя.

Приблудова Ольга, Сафронов Евгений».

«Татьяна Николаевна! Это Ольга Козина, спасибо вам. Я впервые плакала, читая книгу. Спасибо вам за вашу искренность, необыкновенную доброту и душевность…»

«Таня, здравствуйте. Это Тамара Буканова. Если Виссарион Белинский назвал „Онегина“ энциклопедией русской жизни, то ваш роман можно назвать энциклопедией жизни 60-х годов. Ваша книга – явление уходящего века».

«Жаль, что нельзя людям объяснить, кричать – берегите друг друга, жизнь очень коротка. Деньги, вещи остаются, пропадают, а люди с израненными душами, неуспокоенные, обиженные – преждевременно уходят. И прежде всего такие необыкновенные, как Андрей Миронов. Спасибо зато, что вы сумели вырваться из обстоятельств, изменить свою жизнь и написать замечательно поэтическую книгу о любви двух людей – мужчины и женщины. Спасибо! Ревенко Зинаида».

А вот какое письмо из Латвии от писателя-драматурга Юрия Сергеевича Скопа и его жены – легендарной певицы Маргариты Вилдане:

«…все произошло на интуитивном уровне… я абсолютно не интересуюсь подобного рода литературой – что-то буквально заставило меня приобрести вашу книгу. Татьяна Николаевна, я, а потом моя жена были буквально потрясены вашей исповедью. Я профессиональный писатель, член всех творческих союзов, но… все это не важно. Важно то, что ваша книга достала меня. Ах, какая вы умница! Ах, как вам удалось переложить на слова то, что сегодня почти разучились делать: так написать о своей любви! Под вашим пером живет вся и все. Вам удалось взять словом засловесную неуловимую сущность пережитой вами жизни и человеческих отношений в ней. После того, что произошло с вами, вы чудом не потеряли того, что было и есть в вас, и не остались в пустоте, которую не заполнить никакими воспоминаниями. То, чем вас наградил Господь, физики называют „плотностью зоркости“. И вы почти стереоскопично показали всю эту мразь, в которой вам пришлось побарахтаться. И что самое интересное, ваша любовь к Андрею оберегла вас от срыва в „сведение счетов“, И ваши оценки всех этих Галош, Чеков, Шармёров и прочих не подлежат сомнению. И несводимы ничем. Я убежден, что ваша книга наделала грохоту в столице. Я убежден, что вы своей любовью крепенько отхлестали того же Ширвиндта. Не мне вам говорить, что мы живем в сфере всепроникающего присутствия и нарастания абсурда, спорадически возникающего в самых, казалось бы, устойчивых сферах человеческого бытия.