Андрей Ярославич
Шрифт:
— Амлед! — внезапно воскликнул Саксон Грамматик, — Амлед — безумец! История твоя странно соотносится в моем сознании с историей принца по прозванию Амлед…
И рассказал Андрею историю ютландского принца… В те давние времена королем Ютландии был Хорвиндал, а Рорик был королем всех датских земель…
— Рорик! — перебил Андрей. — А имя первого князя русских земель — Рюрик, и он происходил с Севера, варяг был…
— Ты умен без хитрости, тебе трудно будет жить в этом мире…
— Я так часто слышал о своем бесхитростном уме, что сам почти поверил в это. — Андрей усмехнулся. — А жить мне трудно и сейчас. Неужели будет еще труднее?
Но не стоило отвечать на такой вопрос, и старик не
Рорик провозгласил своего единственного сына наследником земель Ютландии и всей Дании. Но Хорвиндал сговорился с Фенгоном, братом Рорика, и вдвоем они убили короля. И после этого убийства Фенгон женился на вдове Рорика и лишил его сына наследства… Принц опасался, что убьют и его, и потому притворился безумным, и его стали называть «Амлед» — «безумец»… Но на самом деле он вовсе не был безумен, он просто прикидывался безумным, смеясь над миром Фенгона и Хорвиндала…
— Так он был салос, уродивый! — Андрей снова прервал рассказчика и вспомнил, как Ефросиния переводила на русский, славянский язык житие Андрея Константинопольского, и Саксон поразился, узнав, что наставляла Андрея в книжном учении юная девушка…
— Так трудно поверить…
— Но тем не менее это так и было. И она говорила мне о книгах: «Се бо суть рекы, напояющие вселенную…»
Саксон, не возобновляя своего рассказа, покачал в задумчивости головой.
Андрей увлеченно продолжал:
— Я читал о византийском императоре Михаиле III, жившем четыреста лет назад, и он притворялся безумцем и творил смехотворные и дерзостные деяния, но почему он так поступал, я не знаю. Однако ныне имею основание полагать, что правитель, ведающий свои права и не будучи в силах быть бесчестным для отстояния их, невольно делается таким чудаком, салосом, уродивым, или, как ты говоришь, «амледом». Я сам это чувствую, я сам невольно становлюсь таким… Но я прервал твой интересный рассказ, прости и продолжай, прошу тебя!..
И Саксон рассказал далее о том, как подослали к безумному принцу девушку, чтобы испытать, настолько ли он безумен. Однако он перехитрил своих гонителей и сумел получить наслаждение, не открыв им своего разума… И слушая об этом, Андрей смеялся… Далее рассказывал Саксон, как отослал Фенгон принца к британскому королю, чтобы тот убил принца. Но Амлед склонил короля на свою сторону, и тот отдал ему в жены свою дочь… И принц воротился в свои родные земли, убил Фенгона и стал королем…
— Это хороший конец, — заметил Андрей после недолгого молчания и заговорил горячо: — Нет, суть, смысл не в победе или возвращении власти; суть в этом состоянии обиды и боли, которое растравляет мои чувства до крайности и заставляет меня видеть больно всю тщету и боль этого мира!..
Он встал из-за стола, взволнованно прошелся по комнате, сел на край постели. Внезапно голова его склонилась, тело простерлось на медвежьей шкуре. Он уснул легко и крепко, как дети засыпают…
Правитель свейских земель и датский король не понимали этого. Один лишь старый Грамматик понимал. Безумие принца Амледа из прежних записей Саксона было совершенно притворным; можно было бы сказать, что вполне осмысленным безумием. Наследник Рорика умел добиваться своего и в конце концов добился своего. Но потомок Рюрика из русских земель, было ясно, что никогда ничего не добьется; во всяком случае, того, чего добился Амлед… И все же… внутреннему взору старика открывался теперь иной Амлед, не тот, которого он описал прежде… Иной, безумный этим безумием особым; должно быть, русским безумием, проистекающим от неимоверной глубины мысли… Амлед… не хитромудрый и удачливый, а думающий странно… И в который раз принимаясь переписывать свою рукопись, старый Грамматик пытался придать легендарному принцу черты
русского юноши…Наутро Андрей проснулся успокоенный, с облегченной душой. Король снова принял его, выслушал его историю и сказал, что хотя и не может оказать ему действенную помощь, однако рад видеть его гостем при своем дворе. И Андрей прожил три дня в столице Вольдемара, и тот подарил изгнанника богатыми подарками. А помощи Андрей и не ждал. Уже и ни от кого, пожалуй, А самыми дорогими для Андрея подарками были несколько латинских книг, поднесенных ему Саксоном Грамматиком. И на прощание Саксон Длинный, исповедник датского короля, вот что говорил русскому конунгу;
— Правда твоя, мир искривился. Неведомая третья сила, власть над всеми, явилась в искривленном этом мире. Брат родной старший обманул, оклеветал и предал. И клевету свою о тебе желает передать в века. Но поверь мне, старику, сыщется голос и скажет слово в твою защиту! А слово — оно и есть слово! В слове этом защитном оживешь, тебя пожалеют и полюбят… — И он обнял юношу…
И отпустили Андрея с честью…
Год смерти Саксона Грамматика в точности неизвестен. Называют произвольно различные даты — от 1208-го до 1220-го. Но каким образом тогда Андрей Ярославич мог встречаться с ним в начале пятидесятых годов XIII столетия? Однако сообщение о поездке «конунга Андерса» в датские земли, о его встрече с королем и беседе с королевским исповедником, которого Андрей Ярославич поразил своей ученостью, имеется в первом, парижском издании «Деяний датчан» 1514 года, осуществленном Кристьерном Педерсеном…
Дочь короля Богемии прибыла в Данию в самом начале XIII века. Карта Клаудиуса Клавуса начерчена была где-то в середине сороковых годов того же столетия…
Андрея проводили к ярлу Биргеру с таким почетом, будто он важное что-то сотворил. Подарки Андрей приказал отнести в свой дом, а самого его тотчас позвали в замок, где из беседы с ним Биргер понял то же самое, что из письма датского короля, писанного исповедником Саксоном Грамматиком, — никаких потайных намерений и злоумышлений против ярла «маленький конунг» не имел, а просто, сраженный дурными вестями из своих родных земель, пустился наугад, чтобы душу всполошенную угомонить… Но человек, способный на такие внезапные странные поступки, представлялся Биргеру даже более опасным и неудобным, нежели заядлый интриган и устроитель разных козней. Однако священник Энсиас, исправлявший при ярле нечто вроде должности письмоводителя, поскольку знал грамоте, полагал, что пребывание Андрея в королевстве еще принесет свою пользу…
Андрей понимал, что после своего такого странного исчезновения и внезапного возвращения он обязан повидать жену. Он не хотел ее видеть, не хотел видеть ее жалостные глаза и терпеть это нарочитое, по его мнению, нежелание делать ему упреки и эти робкие попытки приласкать его… Но как избежать встречи — не знал… И тут ближние его люди оказали ему услугу. Константин, Алексич и Василькович просто-напросто набросились на него, говорили о болезни Марины и наперебой упрекали его в отсутствии у него «христианской совести», как они все выражались… Андрей в ответ молчал. И в конце концов замолчали и они.
— Здорова ли княгиня сейчас? — сухо спросил Анд-рей.
Константин понял, что Андрей в очередной раз пытается говорить с ними, как правитель со своими дурными подданными. И он действительно был правителем, конунгом, пусть и в изгнании.
— Да, — коротко отвечал сын дворского, — ей легче…
— Я рад ее здоровью. — Он обернулся к Петру, давнему своему слуге. — Возьми привезенные книги и то-то и то-то из моей одежды, и то-то и то-то из подарков привезенных. Отнесешь сам знаешь куда. И скажи там, что я сейчас буду!..