Андрогин. Новая эра
Шрифт:
Жанна вопросительно кивнула головой.
– Он смог достичь ощущения депрессии, сидя сгорбившись на стуле, смотря в пол и повторяя раз за разом:
«Я пропал, никто мне не поможет, все потеряно, это конец».
Вот и все. Он призывал депрессию, и она не заставила себя ждать, окутав его в свою пелену.
Таким образом, ему удалось ощутить себя, так сказать, в шкуре настоящего больного. Но затем он сделал еще более сложный поступок. Полностью вышел из этого состояния. Знаете, это как в экспериментах, когда известный спортивный тренер с идеальной фигурой набирает от сорока килограмм веса, азатем показывает, как он с этим борется. Так вот, наш профессор сменил роль, в попытке вернуть себе былое нормальное состояние. Он стал снова заниматься спортом: бег трусцой, теннис, пешие прогулки, и вообще активный
– Зачем вы мне это рассказываете?
– Я говорю это лишь к тому, что если вы здесь по собственному желанию сюда попали, то и выйти отсюда можете так же.
– Я этого не хочу.
– Не хотите чего?
– Отсюда выходить.
– От себя ведь не скроетесь, Жанна. Даже здесь.
– Не надо казаться таким добрым и разговаривать со мной так. А еще не задавайте вопросы, которые вас на самом деле не интересуют, да и поспешных выводов не делайте.
– Ой, как все серьезно. Прямо столько ультиматумов! Но ведь я должен приблизить ваше выздоровление.
– Я здорова.
– Мы все здоровы, – подмигнул ей врач.
– Напомните, как вас зовут.
– Обращайтесь ко мне просто Иннокентий.
– Хорошо, Просто Иннокентий. Я хочу, чтобы вы сразу поняли, что мы с вами на двух разных полюсах.
Доктор едва скрыл ухмылку, пробормотав про себя: «так и есть», но Жанна не услышалаэто либо просто не обратила внимания.
– Я хочу, чтобы вы знали и понимали мою позицию. В страшном сне я не могла себе представить, что окажусь в доме для душевно больных. Теперь я понимаю, что и я сама – эта самая душевно больная. И никогда не стоит зарекаться от подобных вещей. Недавно, если не ошибаюсь, в 2014 году, я была на выставке «Психиатрия – индустрия смерти». И этой фразой, этим названием я хочу ознаменовать все мое отношение и к вам, и ко всему, что вы делаете.
– Что вы имеете в виду? – нахмурился Иннокентий.
– Я считаю, что тот факт, что психиатры хотят разобрать личность человека на маленькие кусочки, это просто преступление, нивелирование внутренней реальности и личной свободы человека. Если что-то кажется другим нерациональным или нереальным, это уже называют отклонениями психического здоровья. Человек уже, видите ли, психически болен.
Все это лишь покрывает жестокое обращение с пациентами во время их, так называемого, лечения. Еще с самого начала появления этой вашей науки к больным применялись прямо таки орудия пыток, это вы называете лечением? Инсулиновый шок, ледяная ванна, электросудорожная терапия, лоботомия? Это, по-вашему, гуманно?
Сейчас же это простая индустрия наравне с продажей курток. Психиатры наживаются на продаже наркотиков людям в целях излечения, армия антидепрессантов делает из людей зомби, а трудных подростков, которых просто не пытаются понять, называют ненормальными и лепят им психические расстройства. Все это шарлатанство и верх антигуманизма.
– Все? Что же, тогда скажите мне, Жанна, вы когда-то видели по-настоящему душевно больных?
– В смысле?
– В прямом. Больных людей. Тем, которым правда необходимо лечение. Которые устали от себя или вообще не отдают отчет тому, что они делают. Вы видели, как они отравляют жизнь и себе, и своим родственникам? Понимаете, что такое неадекватность? Кого вы собираетесь судить? Тех, кого вы не знаете? Тех, кто помогает спасти семьи, жизни? Да, я не скрою, все то, что вы говорите, было и есть. Но ведь всегда есть добро и зло, плохая и хорошая стороны монеты. Вы знаете, что, допустим, шизофрения бывает не только наследственная, а приобретенная из-за наличия воспалительных, гнойных процессов в организме? Больной не знает, что происходит, но он полностью перестает себя контролировать. Куда всем от него убежать? А ему кто поможет? Может быть, по-вашему, поистине гуманным будет убить его? Избавить от него общество? Или как?
– Вы ничего не понимаете.
– Конечно. Вы понимаете все. Я не спорю.
В комнате воцарилась тишина.
–
Вы все равно меня не переубедите.– А я и не стремлюсь. Скоро вы сами убедитесь в том, что не правы.
– Никогда.
– Не зарекайтесь, Жанночка. Не существовало бы нас, вам было бы некуда убежать, не так ли? И вообще, радуйтесь, что ваши родители позаботились о таких достойных условиях вашего пребывания. По-другому вы бы запели в местной государственной больнице.
Жанна хмыкнула.
Врач покачал головой и добавил:
– А что вы скажете, если здоровый мужик в два раза больше вас, который обычно выглядит очень дружелюбно, в один момент превратится перед вами в чудовище? Если при вас он станет буйным без всяких на то причин? По крайней мере, понятным нам с вами. Какие-то нарушения в психике спровоцируют его, и он начнет обладать недюжинной силой, как в моменты аффекта и во время экстремальных ситуаций люди, которые перепрыгивают заборы, переворачивают машины. Он может нанести вред не только себе, но и всем, кто будет находиться вокруг него. Что вы предложите? Уничтожить всех таких особей? Или продолжать спокойно наблюдать, как он крушит все вокруг? Нет, вы не правы, и в скором времени это осознаете. Психиатрия достаточно гуманна. Бывают такие случаи, когда она просто необходима. Вы мало сталкивались с этим, я могу вас понять. Все ваше субъективное мнение построено на базе фильмов, в которых культивируют насилие и прямо-таки делают всех врачей, санитаров и медсестер жуткими монстрами.
Чего только стоит «Пролетая над гнездом кукушки». Но не обвиняйте этих людей. Они ведь тоже не железные. Да и в государственных лечебницах часто платят так мало, что в санитары, допустим, подаются бывшие зеки, озлобленные на жизнь, а медсестры и так сводят еле-еле концы с концами. Откуда же там взяться гуманности? Да и в Советском Союзе психиатрией пользовались часто не по назначению, а в политических целях. Вот и обросла наша медицина кучей мифов да легенд. Но если использовать ее с умом и по назначению, то все будет как надо. Только вы, Жанна, поймите: если вы в состоянии себя контролировать. Хотя бы, – поднял руку Иннокентий, – то для многих пациентов можно считать за счастье нахождение здесь.
– Так что вы собираетесь со мной делать? «Лечить»? – язвительно, с вызовом и с ударением на последнем слове спросила Жанна.
– Вы вполне вменяемы, мисс. Своим взглядом я вижу, что у вас имеются в наличии только затяжная глубокая депрессия и, возможно, деперсонализация и дереализация, но они являются последствием ваших панических атак, возникших, несомненно, на фоне ВСД. Знаете, что отличает человека с ВСД и дереализацией от того, кто нуждается в психиатрическом лечении?
Жанна вопросительно подняла на него глаза.
– А ведь когда мы чего-то ждем, не важно, будь то плохое или хорошее, оно ведь обязательно произойдет.
На этом странном моменте их первая встреча закончилась, и Жанна вернулась к себе в палату.
Прошло две недели. Больница жила своим режимом, а Оксана все молчала. Жанну постепенно стала одолевать скука. Родители не навещали ее, и она не понимала причины этого. На ближайшей встрече с ее лечащим врачом девушка твердо намерилась поинтересоваться у него насчет причин этого. Может быть, это он попросил их не приходить, чтобы ее не тревожить, а, может быть, это было их собственное решение. Жанна не могла остановить свои мысли об этом. Они съедали ее и не давали сосредоточиться ни на чем другом.
Дни протекали вяло и неинтересно. К больничному распорядку девушка уже привыкла.
Начиная с семи утра под гул медсестер и больных,начинался прием лекарств, затем все подтягивались на завтрак часам к восьми. С девяти начинались терапевтические лечебные процедуры, иногда сменяющиеся трудотерапией на улице, на которую ни Жанну, ни Оксану не водили. Вообще, за пребывание в больнице Жанна еще на улицу не выходила. В первую очередь, по своему собственному желанию. Так что до обеда она не присоединялась к тем больным, которых выводили на прогулку. После обеда больница превращалась в царство морфея: всех отправляли на тихий час. Почти никогда Жанна не могла заснуть в это время, подслушивая каждый вздох Оксаны и наблюдая за ее движениями: та чаще всего лежала к ней спиной, возможно, она не хотела встречаться с ней глазами, думалось Жанне, а, быть может, не хотела, чтобы она видела ее лицо.