Андроид

Защитник, не говоря ни слова, согласно кивнул головой и опустился за стол.

«Ну что за бараны эти защитники», – подумал Шприц, предоставляя последнее слово подсудимому.

Глава 8

Там чудеса

Машка с утра бродила по комнатам и совала свой нос во все щели – то кресло передвинет, то столик журнальный, то поднимет с пола невидимую пылинку и отнесет ее в мусоросборник, а то вдруг вцепится в пылесос.

– Кажись, крыша у нее поехала, – говорила Софья Степановна, сидя в столовой вместе с Федором Ильичем. – Не узнать робота.

– У нее же программа, – удивлялся Федор Ильич, – она же не может сама по себе изменяться.

– А скажи ей – опять засвистит: «У меня права! Наступают на горло!»

– Да уж…

– Слава богу, на дачу ей ходу нет…

Софья Степановна осеклась на полуслове, потому что снова послышались шаги; в столовую вошла Машка – с видом, будто ее только что опять оскорбили.

– Что приготовить на обед? – спросила она, глядя как-то вбок, мимо Софьи Степановны.

– А сама-то чего ты хотела бы? – с дуру спросила Софья. И тут вдруг началось: Машка вылупила глаза и понесла ахинею, типа, какие же вы недалекие и какие же вы упертые!

– Да будет вам известно, – говорила она, – андроид существо не ядящее, а только дышащее!

Софья Степановна молчала, поскольку каждое ее слово теперь могло обратиться против нее самой.

Отведя душу, Машка вышла в коридор и тут столкнулась с Кошкиным.

– Что у вас происходит? – недовольно спросил Кошкин. – Неужели так сложно немного помолчать? Я же работаю… У меня заказ…

– Ну и работай… – Машка, склонив голову, обошла его и спряталась в зале.

– Что у вас, мама? – сказал Кошкин, заглядывая в столовую.

– Что у нас? У нас ничего, – ответила мать. – Это у вас надо спросить.

Кошкин вошел внутрь, сел на стул и склонил голову, упершись локтями в колени.

– Никто не знает, что эта сволочь опять выкинет, – неожиданно произнес он.

– Я и говорю, – откликнулась мать. – Совсем с катушек съехала…

– Я не о ней… Я о Центральном банке…– уточнил Кошкин, а потом вдруг продолжил: – «Многоуважаемый Лев Давидович, Центральный банк уведомляет вас о прекращении финансирования социальных программ, призванных повысить деторождаемость… Основание – полное отсутствие финансовых средств на Ваших счетах».

– Приехали! – воскликнула Софья Степановна. – Я же говорила: Большов доведет нас до ручки своими прожектами – ему только волю дай… Он же не может ничего, кроме как плавать…

– Ходить, – поправил ее сын. – На кораблях ходят.

– Не важно! Его не для того туда поставили, потому что после его избрания мы, выходит, приплыли… Но тебе-то откуда известно о прекращении финансирования?

– Мне-то?

– Откуда известно?

– Оттуда… – Кошкин ткнул пальцем в сторону коридора и добавил: – От клиента… Но это ничего не меняет…

Он посмотрел в сторону Федора Ильича и спросил:

– Интересно, как у вас там устроено? Я имею ввиду машину, о которой вы мне рассказывали… Нельзя ли на нее посмотреть?

– Это можно, – ответил Федор Ильич, на что Софья Степановна вдруг выкатила глаза.

– Мы же на дачу вроде как собрались… У нас там лужайка…

Начав с лужайки, хозяйка квартиры принялась рассказывать о даче в целом – в плоть до того, где она расположена, о соседях, а также про воздух, которым бы только дышать человеку.

Федор Ильич слушал ее внимательно. Воздух лесной, по его словам, был знаком ему больше всех. Этот воздух окружал его последнюю четверть века… Воздух, которым сыт не будешь.

– Пусть прогуляются с Катенькой, если охота, – щебетала Софья Степановна. – А мы на дачу…

Она знала, о чем говорила. Володеньке шел четвертый десяток, и будущее его представлялось туманным. С появлением в доме андроида, сын с головой ушел в работу: с утра за компьютер, затем прогулка, сон – и так в течение многих месяцев. Любые разговоры о том, что жизнь не резиновая, что сын может остаться один, не давали никаких результатов: сын отвечал, что он не один такой, что так живут теперь многие, а то, что население при этом редеет, так это же даже лучше: меньше народа – больше кислорода.

Софья Степановна разводила от бессилия руками, хлопала себя по ляжкам.

«Вот и возьми вас за рубль двадцать!» – восклицала она, потом шла к иконе Николая Угодника и горячо молилась, прося вразумить неопытное дитя. И вот он случай – сын притащил к себе в дом постояльцев.

«Слава тебе, господи, – обрадовалась мать, – сподобил наконец-то… »

А ближе к обеду Кошкин, Федор Ильич и Катенька, доставив Софью Степановну на дачу и взяв с нее честное слово, что она до их возвращения домой ни ногой, что она даже думать не будет об андроиде по имени Машка, уже ехали заброшенным бетонным шоссе. Местами из полотна торчала ржавая арматура, зияли выбоины, но в целом, несмотря на грохот колес, по дороге можно было все-таки ехать. За рулем сидел Федор Ильич. Перед этим он собирался остаться с Софьей Степановной на даче и пожить там до возвращения дочери, но в последний момент вдруг словно бы вспомнил о трудностях предстоящей дороги, о том, что Катенька во многих вопросах не в теме, а так же о том, что ему тоже надо бы побывать у себя дома и кое-что оттуда забрать.

Ехали они на машине довольно старой марки. Кошкин ни разу на таких не ездил: спереди у нее была лебедка, сзади запасное колесо, под капотом рокотал дизельный двигатель, на рулевом колесе значилось слово «HANTER». Федор Ильич все это время, как выяснилось, хранил машину на одной из городских парковок. Машине было лет сто. Она грохотала вовсю и казалось, что у нее совершенно отсутствует амортизация.

– Охотник, – произнес Кошкин, переведя наконец слово на руле.

– Он самый, – усмехнулась Катя. – Но главное не в том, что это Хантер, главное в том, что он до сих пор едет…

Она сидела с Кошкиным на заднем сиденье и временами оглядывалась. Возможно, это была привычка, вызванная долгой жизнью в лесу. Дорога между тем до сих пор оставалось пустынной – только буйный кустарник рос по обочинам.

– Как ты думаешь, папа, мы успеем добраться засветло? – спросила Катенька.

Вместо ответа, отец зябко повел плечами и промолчал: дорога резко сужалась, уходя вправо. Шоссе в этом месте оказалось перегорожено грудами бетонных шпал вперемешку с изогнутой арматурой, землей и валунами. Сбросив скорость почти до нуля, Федор Ильич съехал с дороги и стал пробираться грунтовой дорогой, то виляя среди валунов, то опускаясь в очередную низину.

Ревел мотор. Шумела в лужах вода. Кошкину начинало казаться, что они ходят по кругу в одной и той же местности. Он никогда ранее не бывал в подобных местах, и если бы ему сказали: «Беги отсюда, родимый!», он не выбрался бы отсюда никогда. Тем более что солнце спряталось, так что ориентира у него не было никакого.

– Вот мы и приплыли, – вздохнул Федор Ильич, останавливаясь перед широкой лужей, за которой возвышался крутой косогор. – Два в одном называется. Так что сидеть и крепко держаться…