Ангел бездны

В следующем окопе, первом на вражеской территории, они перегруппировались. Легионеры называли его рвом Аллаха. Вырытый и оборудованный исламистами, он мало отличался от европейских фортификаций. С начала войны второй пехотный брал его раз пятьдесят и столько же раз отдавал обратно, не выдержав натиска усамов. В этой узкой трубе царил тот же запах грязи, пороха, страданий и смерти, что в траншее Сент-Андре. Впрочем, слабый аромат пряностей в холодном воздухе – кориандра, перца, кардамона – заставлял предположить, что исламистские подонки питались несколько лучше, чем воины архангела Михаила.

Лейтенанты сгрудились вокруг него, чтобы обменяться первыми впечатлениями.

– Ни единой ящерки, господин капитан, – тихо произнес ближайший к нему офицер. – Даже странно, во рву Аллаха все как будто для нас подготовлено.

– Ни одной мины! – с сильным немецким акцентом воскликнул другой. – Можно подумать, что эти ублюдки не заглядывали сюда целую вечность.

– Наверное, мины взорвались при обстрелах, – предположил третий.

– Все же эта тишина настораживает, – обронил четвертый.

Они вновь перекурили и как следует взбодрились водкой. Теперь от линии усамов их отделяли два или три километра. Глаза у всех по-прежнему блестели, но уже от усталости и тревоги. Выбравшись из рва Аллаха, они ступили на лунную почву, усеянную воронками и каркасами сгоревших танков.

Поднимаясь с пистолетом в руке по небольшому холмику, он уловил в тумане какое-то движение и какие-то звуки. Дурное предчувствие заползло ему в душу, но он отогнал его, передернув плечами. Обернувшись, он увидел, что в своем пылу значительно оторвался от солдат. Лишь четверо взбирались за ним на холм. Они шли, как один человек, словно связанные невидимой нитью. Тронутый их сплоченностью, он приветливо помахал им. И увидел в их глазах ужас.

Причину он понял, когда из тумана и темноты возникли сотни черных силуэтов.

Сотни усамов. Быть может, тысячи.

Кошмар, этим ублюдкам пришла в голову та же мысль. Наверное они тоже не выдерживали сидения в траншее. И решили сделать вылазку в ночь рамадана. Хотя весь день не пили и не ели. Слишком слабы они, чтобы драться.

Огонь ненависти сверкал в их глазах сильнее голода, сильнее любого религиозного догмата. Лица под касками были искажены изумительной яростью. Свирепостью хищников.

Он хотел подать сигнал к отступлению. Крикнуть «Медведю», чтобы быстрее возвращался в берлогу. Пробившая ему горло пуля разнесла в клочья и слова его, и грезы о славе.

За его спиной четверо солдат рухнули, как подкошенные, избавившись навсегда от всех своих страхов.

31

Удары весел заглушались шумным течением реки и грохотом грузовиков на мосту. Ветер разносил ядовитые миазмы выбросов из труб химических заводов. Сидя на носу лодки, перевозчик энергично орудовал веслом, и мускулы на его оголенных руках вздувались, как узлы на виноградной лозе. Несмотря на его усилия, лодку сносило вниз, к устью Дуная.

Пиб опасался, что суденышко камнем пойдет ко дну под тяжестью слишком многочисленных пассажиров. На пристани Зелев, полуразрушенной и изъеденной ржавчиной, в лодку погрузилось около дюжины человек в плоских шапках, с недоверчивым взглядом и замкнутыми лицами. Воротники курток у всех были подняты. Они рассчитались за переправу без единого слова, отдав деньги не перевозчику, а юному официанту из ресторана, который появился за пятнадцать минут до полуночи и потребовал у Стеф оговоренные двести евро. Пибу показалось, что другие заплатили меньше, намного меньше.

– Грузовик любое направление на тот берег, – шепнул официант. – Везти, куда скажете.

Стеф показала на других пассажиров.

– А эти? Почему они не пошли по мосту?

– Они румыны, эмигранты, террористы, возвращаться к себе, чтобы воевать легионеров, понятно?

Бороться с легионами архангела Михаила было трудно в любом месте Европы, но схватка с ними в Румынии означала почти самоубийство. Стеф и Пиба окружали люди с серьезными решительными лицами – трагические маски тех, кто пересекал границу, не надеясь на возвращение. Глаза их туманила ностальгия. Они уже жалели, что покидают эту землю, где дышали, ходили, говорили, любили, ненавидели.

Разноцветная подсветка моста в Рузе постепенно уплывала все дальше. Перевозчик перестал грести и застыл, вслушиваясь в темноту. Властным жестом он приказал умолкнуть одному из румын, который тихо переговаривался с соседом, затем поставил весло поперек течения, направляя лодку к берегу. Днище заскрежетало о камни, и метров через тридцать лодку вынесло на грязный пляж. Перевозчик явно нервничал и беспокойно озирался по сторонам. В обратный путь он отправился сразу после высадки пассажиров. Румыны двинулись по узкой тропинке, проложенной в густых зарослях.

– Что будем делать? – выдохнул Пиб.

– Пойдем за ними.

Тропинка вела в бывшую промышленную зону, подвергшуюся разрушительной бомбардировке. Румыны уверенно ориентировались в лабиринте разбитых и заросших кустарником дорог. Луна показывалась временами, бросая мертвенно-бледный свет на призрачные строения, загадочные металлические конструкции, обвалившиеся крыши, опрокинутые краны.

Румыны свернули на другую дорогу, почти похожую на настоящую, и остановились около административного здания – одного из редких строений, уцелевших под бомбами. Одни расселись на ступеньках, другие прислонились к металлической ограде, и все дружно закурили.

– Что они делают? – прошептал Пиб.

– Ждут. Мы поступим так же.

– Мы даже не знаем, чего они ждут.

– Надо полагать, грузовик.

Заметив груду камней в нескольких метрах от ограды, Стеф направилась к ней и села. Пиб последовал ее примеру. Ожидание оказалось долгим, и румыны, которые поначалу не обращали на них никакого внимания, стали все чаще бросать на Стеф откровенно сальные взгляды. Глаза у них заблестели. Наверное, им пришло в голову, что они ничем не рискуют, если приятно проведут время с этой беззащитной на вид девушкой. Она была одета как болгарская крестьянка, но кожа и светлые глаза выдавали иное, более дальнее и более лакомое происхождение. Быть может, Восточная Европа. Плевать на то, что ей понадобилось в этом глухом уголке Румынии, – они просто увидели уникальный шанс исполнить заветную мечту. Смерть царила на землях архангела Михаила, и они не собирались отказываться от последнего подарка судьбы. Не сговариваясь, они стали окружать Стеф и Пиба. Ностальгия в их глазах сменилась желанием. Один из них, худой темноволосый мужчина лет тридцати, расстегнул брючный ремень и жестом приказал Стеф раздеваться. Второй схватил Пиба за руку и потащил прочь от груды камней.

Пиб не почувствовал ни малейшего признака паники. Он ощущал необыкновенное спокойствие, как если бы все происходящее его совершенно не касалось.

Мгновенное превращение товарищей по подполью в хищных зверей не возмутило и не оскорбило его. Он не оказывал сопротивления тому, кто волок его в сторону. Не пробуждать подозрений. Краем глаза он видел, как другие образовали крошечную арену вокруг Стеф – ради представления, в котором они были и зрителями, и участниками. Она держалась безучастно и равнодушно, словно покорившись своей участи. Послышались крики, и стороживший Пиба румын остановился, обернулся, привстал на цыпочки. Пиб догадался, что Стеф попыталась вытащить свой кольт, но насильники тут же выбили пистолет из ее рук.