Ангел для Кречета. Запретная

— Обороты сбавь. За забором будешь свой тон и взгляд применять. Понял меня? Иначе прямо сейчас уедем. Нашелся мне тут, гроза горшков и самоваров. Быстро лоска лишу, — мама встала между нами и начала отчитывать его, как мальчишку, за что я была ей благодарна. Мне срочно понадобился перекур.

— Мне нужно только имя. Какой-то козел вскружил ей голову, заделал ребенка и бросил. Никто не посмеет так с ней обращаться. Так что молчи, и, если так хочешь помочь, сама скажи. Мне в принципе без разницы, кто расскажет.

И тишина. Они мерились силой во взгляде. Каким бы крутым отец не был, а вот пересмотреть маму ему вряд ли удастся. Честно, во всяком случае, у него минимальные шансы не победу. Не хочу, чтобы они ссорились. Тем более, из-за этого. Каждый из них желает мне добра.

— Нил, — высовываюсь из-за маминого плеча и замечаю, как нервно дергается его глаз. — Но он не знает о малыше. И я не хочу, чтобы он узнал это от кого-то, кроме меня. Я люблю его, пап, и он любит, точно знаю. Но и тебя уважает. Ему было сложно принять тот факт, чья я дочь.

Не могу больше стоять. Силы резко покидают тело, поэтому сажусь на диванчик у окна. Несколько секунд родители стоят, а потом садятся рядом, готовые выслушать.

— Мы познакомились с ним до того, как выяснилось чья я. Это было в день твоих похорон.

И я начала рассказ. Папа слушал не перебивая, рассказала все, даже для мамы некоторые моменты были шоком, ведь о многом я умалчивала. За это мне еще предстоит выслушать множество нотаций, но это будет потом. Сейчас главное — не накликать беду на Кречета.

Закончив, боялась смотреть на Князя. Но когда решилась, увидела непроницаемую маску. Из него сейчас ни слова не выпытать, не узнать решение относительно парня. Поэтому, когда он встаёт и уходит, могу сказать лишь вдогонку.

— Он дорог мне. Я люблю его не меньше, чем ты любишь маму.

— Я понял, малышка. Я все понял.

И ушел, оставляя меня с ворохом вопросов. Стоило двери за его спиной закрыться, слезы потекли по щекам. Это была не истерика, ведь меня не лихорадило, не было жутких всхлипов. Только слезы и мамины руки, успокаивающие шепотки и неизвестность.

Как бы авторитет не относился к Нилу до этого, сейчас все кардинально изменилось. Он для уже не парень, которого он вырастил, а тот, кто покусился на дочь, и плевать ему, что мы встретились намного раньше, чем знали кто я.

Глава 34

Нил

— Готов к выписке? Смотрю, плечо заросло, как на собаке. Врачи ставили на пару недель позже полное выздоровление, — интересуется Глеб.

Не верится, что три недели провалялся в больничке. Да я через неделю готов был уехать отсюда, но меня практически приковали к кровати и делали ежедневные капельницы, говоря, что после такого серьезного ранения и большой кровопотери, к тому же на фоне общего переутомления и истощения организма, нельзя так беспечно относиться к здоровью.

А мне было плевать, хотелось домой, к той, которая рисковала безопасностью, лишь бы увидеть меня в тот же день, убедиться, что выжил. Значит, мне не показалось, что слышал голос своего ангела на задворках сознания. Не видеть и не слышать ее столько времени было тяжело. Но в тоже время это было моим спасением, ведь как бы не хотел оказаться рядом, понимал, что должен оставить девушку.

Поэтому, когда Она не звонила, я не решался. В голове было много вопросов. Что ждет нас дальше? Захочет ли она связывать свою жизнь с таким, как я, ведь подобное может повториться? И много чего еще. Но самым главным был всего один. Смогу ли я подвергать ее жизнь опасности ради счастья? Ответ на него каждый день менялся. Ведь на одной чаше весов — жизнь в страдании с вопросом «А сели бы остался, могло бы все закончится иначе?», на другой — счастливое бытие, способное оборваться в любой момент.

Нет, не имею права. Может, оно и к лучшему, что в общении тишина, нет поводов сорваться и перестать думать трезво. Уверен, если увижу ее, не смогу отпустить. Поэтому и не хочу возвращаться туда, где она. Но так желает поступить разум, сердце готово рисковать, срываться в бездну, биться до конца, защищать и охранять. Как же это сложно.

Еще и Глеб ходит странный. Спрашивал напрямую, он просил не держать зла, но он связан и не может всего рассказать. Злился, конечно, но слово надо всегда держать. Раз его рвет, новость ошеломляющая, и заставить его держать язык за зубами явно было не просто. Единственное, что смог выпытать, что со Снежкой все в порядке и уже её здоровью ничего не угрожает.

Незнание, почему ей стало плохо до такой степени, что пришлось ставить капельницы, убивало, но ответа к счастью не знал и друг.

— Готов. Но вот куда пойду, пока не определился, — он удивленно вскидывает бровь.

— Не дури. Она ждет тебя. Я же вижу. И ты к ней хочешь. Вы будете страдать вдали друг от друга.

— Знаю. Но и со мной ей будет опасно. Борзого нет, но ведь никто не мешает появиться новому врагу?

Новость о заключении Алексея была слаще меда, правда без ложечки дегтя не обошлось, а то и ведра. Ведь Снежану снова похищали. Младший сын Борзого сильно удивил. Решиться на подобное — огромный риск. Не думаю, что он все просчитал, скорее, действовал на голых инстинктах, но цели достиг.

Все семейство уехало из страны, чтобы уровень жизни не пострадал. Совру, если скажу, что не рад. Больше они не вернутся. То, что рассказал Глеб — гарантия безопасности без срока давности. Князь был тем еще жуком и защищает нас даже с того света. Вот что значит лидер. Мне таким не быть, потому что есть слабость — его дочь. Для меня всегда главным будет она.

— Бред. Ей плохо одной, а будет еще хуже. Не бросай ее, она умрет без тебя, не физически, морально.

Только хочу ответить, как дверь в палату отворяется и у меня перехватывает дыхание, потому что вижу Князева с непроницаемой маской. Был бы послабее нервами, рухнул бы на пол, как подкошенный, а так лишь на мгновение пошатнулся.

— Вы живы? — не узнаю собственный голос.

— И здоров. Нужно поговорить. Глеб, оставь нас, — и кивает в сторону выхода.

Друг повинуется, но замечаю, что он облегченно выдыхает. Вот что он хранил в таком секрете. Да, расскажи он об этом, не поверил бы. А если бы и поверил, то рвался бы встретится. Натворил бы глупостей, ведь еще несколько дней назад не сомневался, быть ли мне в жизни Снежки. Когда за другом закрывается дверь, мы садимся за небольшой обеденный стол в одинаковых позах: руки на столе сцеплены в замок, спины напряжены. Все же часть повадок я перенял у него, а значит, сейчас будет серьезный разговор. Он все узнал. Но только у меня тоже есть претензии и вопросы.

— И как давно воскресли? — с печальной ухмылкой задаю самый безобидный вопрос.

— На следующий день, когда в тебя стреляли. Кто-то же должен был спасать мою дочь. Ничего сам не хочешь сказать? — собранный, деловой и опасный, в этом весь Князь.

— А может, начнете вы? Почему вы разыграли свою смерть? Кто знал об инсценировке? То, что Зорвот в курсе, можете не говорить. Я еще в день похорон удивлялся его спокойствию. Потом, во время оглашения завещания, о н ни разу не нервничал. Персеньев? Скорее всего, тоже, слишком спокойно озвучивал пункты завещания. Кто еще? Кому вы доверяли, как самому себе? И самое главное, что я сделал не так, раз оказался недостоин быть в курсе аферы?