Ангел иллюзий
Шрифт:
Что ещё усугубляло наш развод, что Нюра оказалась беременной третьим ребёнком. Естественно, признавать его я не собирался категорически. Развод и девичья фамилия! Увы, моё требование не выполнили, тогда я сменил фамилию, взяв у моей матери её девичью, довольно оригинальную, редчайшую и звучную: Рюмин-Крапивницкий.
И ударился в загул. Да в такой загул, что наверняка чертям в аду тошно стало. Они заранее оформляли себе пенсии к моменту моей предсказанной смерти. Потому что боялись появления подобного грешника в своём котле или на подотчётной сковородке.
Ох, я и загулял! Буквально
Чуть не умер от испуга.
Но больше всего поразился, что во время такой разгульной жизни умудрился не вылететь из университета. Прежние знания помогли, наработанный авторитет, знакомства и личное обаяние. Ну и прежняя репутация, само собой. Помнится, что для некоторой взаимопомощи даже двух аспиранток в кровать заволок. Ага! Ещё и всех приличных лаборанток поимел. Ах да! Ещё и половину студенток… кажется…
Ну и спасло, что пик загула подоспел весьма быстро, месяца через три – три с половиной. Потом чуток наверстал, сдал хвосты, вытянул сессию. Ну и год целый считался самым брутальным, непостоянным и забойным мачо нашего университета. А там и на пятый курс перешёл, слава тебе господи. И опять стал выбиваться в отличники. Учился-то я всегда легко, в охотку.
Ну а моя «бывшая» завершила основное образование и осталась там же, в аспирантуре. А чуть позже и преподавательской деятельностью занялась. Причём ходила всегда с гордо поднятой головой и даже хвасталась, что сама ставит троих детей на ноги и плевать хотела на всяких дегенератов мужского пола. Со мной всегда здоровалась подчёркнуто вежливо, а наедине старалась общаться мило, по-родственному, словно между нами и не было никогда каких-то разногласий.
Честное слово, я от такого её поведения худел! И никак не мог понять, где я что-то упустил и в чём кроется готовящаяся для меня западня?
Но детей-то я любил. И к ним ходил довольно часто. А когда самая младшая пампушка стала подрастать, даже с ней смирился, стараясь относиться и к ней с лаской и пониманием. Хоть и знал, что она – плод измены. Но! Ребёнок-то в чём виноват? Это у неё мать такая… Слов нет!
В общем, я опять всё стал успевать: и детей регулярно проведывать, и учиться на отлично, и деньги зарабатывать, и флиртовать со всеми встречными-поперечными. Лишь бы у этих встречных женщин мордашка была симпатичная да фигурка достойная.
И тут моя «бывшая» взяла на подмену нянечке одну студентку с первого курса. Звали её Надежда, несла она себя невероятно высоко, и я даже поражался вначале, как это она согласилась подрабатывать, стирая пелёнки чужих детей?
– Вроде из обеспеченной семьи, – удивлялся я в беседе с Нюрой. – Одевается шикарно, лучше всех на курсе. И учится на зависть другим.
– О-о!
Ты никогда не угадаешь, кто её родители! – хвасталась моя «бывшая» так, словно речь шла о её родной дочери. – Причём девушка она воспитанная, с накрепко привитыми моральными ценностями…– С какими такими ценностями?
– Например, и на одном гектаре не присядет с таким развратным типом, как ты! – вспылила Нюра.
– Ой, кто бы говорил! – не удержался я от ехидства. – Все вы одинаковые! Перед любым кобелём на спину падаете и ноги раздвигаете.
– Это ты правильно признался о своей сути, – язвила она в ответ. – Но не надо всех попрекать случайными ошибками молодости. Потому как среди нас полно гордых женщин, не позволяющих даже пальцем притронуться таким, как ты!
– Ха! Ну ты меня рассмешила! – искренне веселился я. И без задней мысли похвастался: – Да эту матрёшку я за один вечер разложу в любой позиции! – на что последовало утверждение:
– Никогда! Ни при каких обстоятельствах и ни за какие деньги!
В общем, слово за слово, но я пригрозил, что отделаю эту Наденьку как полагается и на всю глубину. Но моя «бывшая» только с презрением хохотала и утверждала, что у меня ничего не получится. Вот я и решил попробовать. Тем более что ничего не терял, потому что… Я ведь уже упоминал, что самый великий в мире пофигист? Только не уточнял, что стал таким именно после первого развода. Так что, если бы у меня ничего не получилось с ухаживаниями, забыл бы о своей неудаче уже через семнадцать секунд.
Ну и попытался претворить свою угрозу в жизнь.
Квартиру я снимал чуть ли не в соседнем с университетом здании. А столкнувшись случайно в перерыве между парами с этой гордой Надечкой, ляпнул без задней мысли:
– Слушай, пошли ко мне! – причём говорил это ради прикола в тот момент. – Ты ведь марками увлекаешься? – осторожный кивок мне в ответ. – А у меня вчера приятель такой альбом шикарный забыл, что даже я в него пялился с отвисшей челюстью. И марок можешь десяток-два для себя отобрать, там их много, совсем незаметно будет…
– Да ты что! – заблестели глаза у гордячки. – Это же не твоё! Как у тебя только мысли такие появились?!
– Ладно-ладно, просто пошутил неудачно! Но глянуть-то будет точно интересно! Хоть поверхностно.
– Ладно, пошли, – согласилась она. – У меня ещё есть минут двадцать.
Наивный чукотский юноша! Кобель безмозглый! Кролик без задних лап! (Это я всё о себе, если кто не догадался.) Это я-то грозился разложить матрёшку за вечер? Это я заносчиво не поверил в неприступность какой-то там (которая со мной на одном километре не присядет!) девочки? Это я, который шёл домой и думал:
«Тьфу! Что такое двадцать минут? Да пока идём, вообще десять останется… Даже чаю предложить не успею… Тютя! Да и вообще надо будет притвориться простым как стенка и беззаботным как щенок. А то неизвестно, что у неё на уме. Прикоснись к такой, и она тут же заявление об изнасиловании накатает! Вот если бы мы с ней в баре посидели, да подпоить барышню как следует шампанским… Мм!..»
Говорю же: наивный! Хоть сердце и чувствовало беду, но такой подлости предвидеть не могло при всей моей буйной фантазии.