Ангел пустыни

– Почему же не пояснить. Это вещи не мои, а одного моего приятеля.

– Из Кишинева, - майор чуть приоткрыл свои карты.

– Да, оттуда, - спокойно подтвердил Карякин.
– Вы, смотрю, даром времени не теряли.

– Так же, как и вы, Карякин, - усмехнулся майор.
– Фамилия этого приятеля?

– Воронков Олег Георгиевич. Очень солидный человек, между прочим, его там многие знают. Коллекционер. Я у него дома несколько раз бывал. Попросил меня сдать. Здесь продать легче.

– Прекрасно, Валентин Семенович, - одобрительно произнес Голубев. Такой разговор мне пока нравится. Откуда у вашего приятеля эти вещи?

– Я уже показывал, что он - коллекционер, причем знающий. А коллекционерам такие вопросы не задают. Одно могу сказать - он их не украл. Вещи светлые. А остальное меня не интересовало.

– Что еще, кроме сданных вами в комиссионный магазин вещей, передал вам Воронков?

– Да так, кое-какие мелочи. Я ведь собираю старинные доски и прочее.

Майор выдвинул ящик стола, достал лампаду:

– Например, вот это?

Карякин не проявил радости при виде пропавшей лампады, скорее, наоборот - был неприятно удивлен.

– Она самая. Откуда она у вас?

– Скажите лучше, как попала она к Летинскому?

– Какому Летинскому?
– искренне удивился Карякин.
– Первый раз слышу эту фамилию... А дело было так. Звонит мне однажды домой какой-то человек, говорит, что врач, коллекционер, называет фамилию нашего общего знакомого и просит разрешения посмотреть мою коллекцию. Я не возражаю. Приезжает вскоре, носатый такой, сразу не понравился он мне, однако показываю вещи. Он восхищается, увидев эту лампаду, вытаскивает четыреста рублей и говорит: "Это вроде аванса, сейчас времени нет, я на дежурстве, а вечером продолжим разговор". Звонил он в тот день несколько раз, говорил, что не может вырваться, сложное дежурство выпало, несколько операций пришлось сделать. Наконец, уже часов в одиннадцать, позвонил, назначил встречу возле поликлиники, сказал, чтобы я захватил с собой потиры, чаши и другие вещи, которые он отобрал днем. Подозрительно мне это показалось, однако хватаю такси, еду. Этот носатый возле "Жигулей" стоит. Пальто расстегнуто, белый халат виден. И машина медицинская, с надписью. Значит, думаю не соврал, действительно врач. Говорит, поедем к нему домой. Долго ехали, куда-то по Ленинградскому шоссе, я номера дома не помню. Заезжаем во двор, он берет сумку и говорит: "Извините, ко мне домой нельзя, жена болеет и все такое. Я сейчас, только посмотрю еще разок вещи, выйду и рассчитаемся. Шофер наш, больничный, в машине останется, не беспокойтесь". И ушел. А минут через двадцать шофер включает мотор. "Ты как хочешь, а я ждать больше не могу". И поехал. Тут я и понял: да это же чистое динамо. Как фраера меня провели. Уехала машина, а я остался. Дом огромный, где его искать, носатого, куда пойдешь?

– В милицию, например, - подсказал Шатохин.
– Почему вы не заявили, Карякин?

Тот смешался, но только на секунду:

– У вас и так работы хватает, - лицо Карякина расплылось в ухмылке, да и все же дал он четыреста рублей, этот доктор.

– Допустим. А сколько вам заплатили американские дипломаты за икону?
– Голубев приоткрыл еще одну карту.

Ухмылка мигом слетела с лица Карякина.

– Какие дипломаты?
– растерянно пробормотал он, - не знаю никаких дипломатов.

– Те, с которыми вы сидели в "Звездном небе". Неужели забыли? Такая теплая компания. Могу напомнить.
– Майор снова полез в ящик и вытащил несколько фотографий.
– Хорошо получились, между прочим, особенно ваша дама. Фотогеничная.

Карякин с минуту разглядывал снимки, потом небрежно отложил их в сторону:

– Так бы сразу и сказали, гражданин майор, какие же это дипломаты. Обыкновенные джоны-фирмачи. Как же, помню, случайно познакомились. Хорошо посидели.

– Однако машина была с дипломатическим номером.

– Я к номеру не присматривался, они сами сказали, что фирмачи, а мне, гражданин майор, какая разница - джоны, и все. А разговор о досках был, не стану отрицать. Показал им несколько. Не понравилось, видите ли. С тем и разошлись. За это ведь срок не дают?
– Он снова ухмыльнулся.
– Да и где доказательства? Я вам все честно показываю, а вы не верите. Да же если вещи Воронкова темные, то я тут при чем? С него и спрашивайте.

"Да, в логике ему не откажешь, - размышлял Голубев, - однако если он и говорит правду, то не всю, далеко не всю. Признается в частностях, умалчивает о главном". Такой отвлекающий маневр был достаточно хорошо знаком оперативникам. Карякин ни словом не обмолвился о том, что ездил на свидание к "врачу" не один, а с любовницей Не хотел впутывать Почему? Из джентльменских побуждений? Однако на джентльмена он совсем не похож Именно с ней, с Татьяной Рагозиной, видимо, и связано то главное, что пытается скрыть Карякин Приемщица художественного комбината узнала на фотографии в "Звездном небе", которую показал майор Карякину, ту самую молодую женщину, что сдала икону Николая Угодника. Не очень уверенно, правда, но узнала. И то, что Карякин о Татьяне умалчивает, лишь усилило подозрения. И Голубев решил пойти ва-банк:

– Вы требуете доказательств, Карякин, - майор взглянул прямо в его белесоватые глаза.
– Это ваше право. Вы их получите. А сейчас объясните нам, как попала к вам икона Иоанна Крестителя, или Ангела пустыни.

На лице Карякина в первый, пожалуй, раз за время допроса мелькнула тревога. Он отвел глаза и пробормотал:

– Какого Крестителя? Их много, этих досок с крестителями. В моей коллекции штук семь наберется.

– О вашей коллекции мы еще поговорим, а пока я спрашиваю о доске, которую сдала на Большую Полянку Рагозина. Той самой, что по новой записана, под Николая Угодника.
– Голубев встал, открыл сейф и извлек из него "Ангела пустыни".
– Узнаете?

Карякин бросил косой короткий взгляд на икону и ничего не ответил. В комнате воцарилось молчание, которое длилось довольно долго. Наконец он тихо произнес:

– Ваша взяла, гражданин начальник. Слышал я такую поговорку: лучше быть хорошим свидетелем, чем плохим обвиняемым. Так вот, я предпочитаю первое и потому прошу учесть мое чистосердечное признание.

– Мы все учитываем, Валентин Семенович. Продолжайте.

– Было дело, записал я этого Ангела. Упросил меня один фирмач, очень уж ему понравилась эта доска.

– Что за фирмач, как с ним познакомились?

– Фамилию не знаю, англичанин он. Татьяна на выставке одной работала переводчицей, там и познакомились.
– И, предупреждая неизбежный, весьма не приятный вопрос о паспорте, добавил.
– А паспорт я нашел, в переходе метро на Дзержинской, выронила какая-нибудь дуреха. Вот и все.

– А икона эта у вас как оказалась?
– задал вопрос и Чобу.

Карякин удивленно взглянул на него, как бы увидя впервые.

– А разве я не сказал? У Воронкова взял, у кого же еще. Его надо потрясти, а то все обо мне да обо мне.

– Машина у этого Воронкова имеется?
– снова спросил Чобу.

– Имеется, получше моей старой тачки. "Жигуль" у него новый.

– Какого цвета машина?

– "Коррида", красный такой... А при чем тут цвет?
– удивился Корякин.

Степан промолчал. Не станет же он в самом деле объяснять этому типу, что ни один из свидетелей машину красного цвета на месте происшествия не видел.

– И еще один вопрос, так сказать, неофициальный.
– Голубев снова вступил в разговор.
– У вас, Валентин Семенович, интересная работа, и заработок - дай бог, как говорится, каждому. И мастер вы настоящий, так все о вас отзываются. Зачем вам вся эта возня с куплей-продажей? Неужели ничему не научились? Было, кажется, время...

– Как зачем? Странный вопрос. Деньги лишними никогда не бывают. А у меня семья и... подруга, вы знаете... Кормить-поить и одевать надо. И потом, - продолжал он после паузы, - скажу вам откровенно: сами вроде деньги эти в руки шли, без особого труда. У одного купил, другому продал, у третьего выменял... Всегда что-нибудь останется. Трудно удержаться, а риска почти никакого. Нет состава преступления, как у вас говорят.

– Это как сказать, Валентин Семенович. По крайней мере в эпизоде с записанной доской состав преступления налицо.