Ангел с мечом

Альтаир снова сделала глоток.

— Ты собираешься выбросить меня в канал или нанять?

— Вот банный халат. — Он поднял блестящие одежды. — Помочь одеться?

— Ты и на самом деле хитрый, да?

Он встал и подержал для нее банный халат. Альтаир вылезла из ванны и сунула в него руку, потом перехватила стакан и сунула в рукав вторую. Мондрагон, стоя сзади, завернул ее в халат, прикасаясь при этом к ней совсем легко, кроме талии. Альтаир оглядела себя, почти в ужасе рассматривая блестящую материю, черным и золотым покрывшую ее тело и спадавшую к ногам, и поддерживала ее коричневыми руками, мозолистыми от шеста, причального каната и бочек. Безумно. Безумно, как все остальное. Она осторожно приподняла материю левой рукой и пошла за Мондрагоном к двери, стараясь не споткнуться, чтобы не пролить вино на ткань. С волос капала вода и промочила плечи.

Небо, неужели эти богатые люди ни о чем не беспокоятся? Неужели ему все равно?

На маленьком столе у двери стоял переполненный продуктами поднос — небо, там были фрукты, и сыр с верховьев реки, хлеб и два графина с вином, красным и белым, и такие вещи, которые она даже не могла назвать, такие, как колбасы из Нев Хеттека, только экстратонкие, с темными и яркими прожилками и полосками; там лежало красное мясо, предки, красное мясо, которое канальщики видят только в витринах Верхнего города и которое Альтаир никогда в жизни не пробовала.

— Садись, — сказал Мондрагон.

Она подобрала вокруг себя ткань и почтительно села на один из хрупких на вид стульев перед этим монументом. Мондрагон подал ей знак, и она отпустила халат и схватила тонкий ломтик мяса. Снаружи оно имело привкус перца, а внутри странный вкус, и вызывало столь же много вкусовых ощущений, сколько и вино, которым она его запила.

Альтаир попробовала и разные колбасы и сыры, она взяла порядочный кусок фрукта, который при раздавливании во рту производил невероятный вкус зеленых овощей. Мондрагон сделал бутерброд, сел напротив Альтаир и занялся едой; но Альтаир целиком сосредоточилась на красном мясе и фруктах и использовала при этом пальцы — один ломтик и одну ягоду, тонкий ломтик и ягоду, так как другие вещи были хотя и редкими, но не такими редкими, как эти.

Она рыгнула. И стыдливо заморгала.

— Выпей еще рюмку, — сказал Мондрагон и пытливо посмотрел на нее.

Она восприняла это всерьез и успокоила икоту. На другой стороне комнаты стояла эта широкая настоящая кровать, вся в кружевах, и еще что-то, с чем ей не довелось познакомиться в своей жизни. Она пила вино, разглядывала кровать и чувствовала повсюду запах парфюмерии. Вдруг по всему ее телу с головы до пальцев ног и обратно пробежала теплая дрожь.

Она сжала ножку рюмки меж пальцев и посмотрела Мондрагону прямо в глаза.

— У меня лодка, я должна на нее вернуться, — сказала она. — Я вернусь на нее?

Он протянул руку, забрал из ее руки рюмку и отставил. И в упор посмотрел ей прямо в глаза.

— Джонс, они видели твое лицо. Они знают, что ты у меня. Я не знаю, что мне с тобой делать, но я пытаюсь уберечь тебя от канала, понимаешь? Я не хочу, чтобы ты была ранена. Сегодня ночью отсюда пойдет баржа. Ты и я, мы будем на ее борту. Баржа Галландри, одна из многих, которые постоянно приходят и уходят…

— Чтобы пройти мимо них?

— Если повезет.

— Повезет? У меня есть лодка, мне нужно вернуться, а они будут следить за каждой лодкой, за каждой баржей, которая идет к Галландри или отплывает от них, правда? Мондрагон, это чертовски самое глупое, что ты можешь сделать… Вызови полицию, ради Бога…

— Этого я не хочу.

Она смотрела на него. Может быть, она уже слишком много выпила.

Альтаир поймала себя на том, что таращится на него. По другую сторону закона, да? Галландри тоже?

— Куда идет эта баржа?

— К Большому Каналу. Мы высадим тебя у твоей лодки. — Он взял ее ладонь и крепко сжал ее. — Где ты захочешь.

— Вот что я тебе скажу: идем со мной, и я сделаю из тебя настоящего канальщика.

Он ничего не сказал, а только задернул занавес мыслей позади глаз на своем милом лице.

— Джонс, насколько пьяной я, собственно, должен тебя напоить?

— Для какой цели? Для этой кровати? Или чтобы вместе со мной сесть на эту проклятую баржу?

Он снова взял рюмку и вдавил в ее ладонь.

— Выпей.

Она опрокинула в себя оставшуюся треть двумя глотками. Отставила рюмку.

— Выпила.

— Проклятье, Джонс. — Он встал и взял ее лицо меж ладоней, больно сжал его и разглядывал с такого близкого расстояния, что ее глазам хотелось отвернуться. — Сколько тебе лет?

Она отпрянула назад, но не смогла вырваться из его захвата.

— Какое это имеет значение?

— Большое. — Его захват был крепким. — Чертовски большое. Эх, Джонс, Джонс, я знаю… знаю. Я вошел в твою жизнь, вообще первый мужчина. Я не должен был этого делать; л знал, что для тебя это значит больше, чем для меня… чем для меня могло значить. Джонс, ты ведь совсем молода; а сейчас ты отбрасываешь весь свой здравый смысл и идешь за мной без всякого настоящего повода, вообще без всякого повода. Ты даже не знаешь, чего тебе хочется, кроме того, что ты не готова отвязаться от этого первого раза и стать как весь остальной мир. Если ты хочешь, чтобы я тебя любил, я буду это делать. Или можешь спать вон в той кровати, пока все не кончится. Но в любом случае я опять доставлю тебя туда, где ты была.

Она слушала; ее лицо охватывало то жаром, то холодом. Глаза уже готовы были разразиться слезами, но потом она просто отодвинула эту боль прочь, захлопнула над ней крышку и уселась на нее сверху — так, как она этому научилась. Слезы бесполезны, Джонс. Реальный мир никому ничего не дает; кто сказал, что дает? Он только мил, будь он проклят.

Она подняла ладонь и ласково и серьезно положила ее на его руку.

— Мондрагон, ты и впрямь высокого мнения о себе, правда?

Он чуть отпрянул назад и опустил руки. Кажется, теперь на его лице выступила легкая краснота.

— Ну, — сказала она и овладела этим маленьким обломком власти, — чего ты достиг, так это ввел меня в ужасное смущение этими бродягами там снаружи, которые знают мое лицо, и всем остальным. И тем, что так мило назвал этим Галландри мое имя. Сердечное спасибо.

— Они ничего тебе не сделают.

— Если ты так думаешь, ты моложе, чем я.

— Они не интересуются тобой.

— Ну, теперь заинтересуются. Я очень мило ввела в смущение мальчиков Джонни и Хэла.

— Почему же ты тогда вообще вметалась, проклятье?

— Я уже тебе сказала. Нет, ты мог бы представить меня красиво. Мог бы сказать: Хэй, это Джонс, все в порядке; если вам что-то нужно сделать, вы только ее позовите. Но ты не захотел этого сделать. А теперь мы сердиты друг на друга.

— Ну, ты сама этого добивалась. Я же говорил, чтобы ты не вмешивалась в мои дела.

— Ну, а что сделал бы ты? Просто дал бы уйти человеку с треснутым черепом в чужом городе… и с животом, набитым моим завтраком, могу добавить!

Он схватил ее за руки, рванул вверх со стула так, что она встала на ноги, и встряхнул.