Ангел тьмы

— Исходя, разумеется, из того, что она положила глаз на сеньору с Аной именно здесь, — говорил мистер Мур, — а не в парке.

— Как, Джон? — съязвила мисс Говард. — Ты вдруг назвал девочку по имени? Это, безусловно, прогресс. Однако, боюсь, предположение твое маловероятно. Если мы придерживаемся той версии, что похитительницу впервые привлекли живость и непоседливость Аны, по всему выходит, что заметили девочку именно здесь, где ей больше всего нравилось.

— Точка зрения Сары вполне обоснованна, Джон, — поддержал ее доктор. — Это место почему-то было ее персональной игровой площадкой. Интересно другое: что привело сюда оклеветанную сестру милосердия? — И он посмотрел по сторонам на эту помесь мавзолея и зверинца. — Что именно тянуло сюда Элспет Хантер?

Вопрос повис в воздухе без ответа и висел так добрых четверть часа, пока все мы не признали, что ответить на него не в состоянии, и не решили перейти к следующей точке, которую, как нам было известно, навещала сестра Хантер: строительной площадке рядом с Пятой авеню, где она предположительно подобрала кусок свинцовой трубы. Выбравшись на воздух и пройдя немного к востоку, я помахал извозчику, сторожившему наш экипаж, давая понять, что мы скоро вернемся. После чего я догнал доктора и мисс Говард, шедших по мощеной дорожке, пока Айзексоны, мистер Мур и Сайрус, развернувшись небольшой цепью, прочесывали замусоренный и заросший травой участок, прилегавший непосредственно к стройке. Которая на тот момент представляла собой просто огромную яму.

— Вы уже видели эскизы нового крыла? — спросила мисс Говард у доктора.

— М-м? — отозвался тот, погруженный в раздумья о другом. — Ах да. Я видел оригинальные эскизы еще до смерти старшего Ханта. И последнюю редакцию сына тоже… весьма эффектно.

— Да, — кивнула мисс Говард. — Моя подруга у них работает. Это действительно будет нечто… множество скульптур…

— Скульптур?

— Они украсят фасад.

— Ах… ну да.

— Я знаю, доктор, прозвучит нелогично, — засмеялась мисс Говард, — но связь между тем, что мы обсуждаем и на что смотрим, действительноесть. Все эти аллегорические статуи на фасаде — четыре основополагающих направления искусства, четыре величайших его эпохи — все они будут женского пола. Не заметили? Только небольшие каменные медальоны будут мужскими — портреты знаменитых художников.

Доктор подступил ближе к ней:

— Я усматриваю здесь смысл, Сара.

Та пожала плечами:

— Боюсь, немного затасканный. Символы — женщины, люди — мужчины. И то же самое — у статуй в том зале. Случайная богиня или какой-нибудь безымянный идеал красоты и женственности, произрастающий из мужской головы, — вот и все женские формы. Фигуры же с именами, изваяния личностей, оставивших след в истории? Одни мужчины. Скажите мне, чему это может научить маленькую девочку, когда та вырастет?

— Ничему путному, боюсь, — смущенно улыбнулся доктор, нежно обнимая ее за локоток. — А совокупный эффект минувших тысячелетий только усугубляет положение. Женщины на пьедесталах… Перемены близятся,Сара, хотя и, как мне представляется, со скоростью ледника. Но они придут. Не век вам пребывать идеализированными, поверьте.

— Но это же извращеннаяидеализация, — воскликнула мисс Говард, слегка топнув ногой и вскидывая свободную руку. — В ней столько же диффамации, сколько и преклонения. Послушайте, доктор, я не воспринимаю это как сугубо философское обсуждение. Я пытаюсь понять, что же могло привести сюда эту Хантер. Вавилоняне и ассирийцы с их богиней Иштар, матерью всего сущего, — и в то же время богиней войны, жестокой карающей стервой… — Она мельком глянула на меня. — Ой, извини, Стиви…

В ответ я мог только заржать:

— Будто бы я ничего хлеще не слыхал.

Она тоже ухмыльнулась и продолжила:

— А греки и римляне с их богинями-интриганками, изменницами? Или индусская Кали, эта их «Священная Матерь», сеющая смерть и порок? Эта извечная дву-ликость…

Глаза доктора сузились:

— Вы думаете о явных противоречиях в поведении Элспет Хантер?

Мисс Говард кивнула, хоть и медленно:

— Полагаю, что да. Хотя я не до конца уверена в такой связи. Но… сеньора Линарес сказала, что женщина в поезде, как ей показалось, являла искреннюю заботу к Ане. И при этом походила на хищное животное. Сейчас мы выясняем, что она была сестрой милосердия и работала в одной из самых трудных — и уважаемых — областей. Врачи считали ее героиней, другие сестры — убийцей.

В этот момент к нам трусцой приблизился Сайрус, оставшаяся троица шла за ним.

— Ничего интересного, доктор. Хотя детектив-сержант желает пройти до конца.

— Хорошо, — ответил доктор. — Передайте, что мы к его услугам. — И, уже обращаясь к мисс Говард: — Пока что запомните все, о чем сейчас размышляли, Сара. Я тоже что-то ощущаю, однако все еще слишком смутно.

Тут к нам присоединились Айзексоны и мистер Мур. Люциус занял место в центре круга, по-прежнему записывая.

— Так, — начал он, указывая на ступени «Метрополитэна». — Сеньора Линарес с Аной покидают музей около пяти часов. — Он показал на гигантский котлован строительной площадки. — Рабочие уже ушли или уходят. Это четверг, так что они намерены вернуться утром, а значит, не особо утруждают себя уборкой, как перед выходными, следовательно вокруг больше беспорядка, чем сейчас. — Он шагнул к сваленным в кучу водопроводным трубам, частично огороженным бесполезным деревянным заборчиком. — Сестра Хантер знает, что собирается делать, — по крайней мере, в общих чертах. Она ищет оружие и замечает кучу труб. Это уводит ее в другую от сеньоры сторону, что объясняет, почему ей удалось не попасться на глаза жертве. — Здесь Люциус двинулся на запад, обратно к египетскому обелиску. — Она выжидает, когда сеньора достигнет обелиска. — Мы последовали за детектив-сержантом. — Это единственное место, где есть хоть какая-то растительная маскировка, — единственный шанс атаковать, если ее вообще заботит предстоящее отступление. И вот — начало шестого. Через пятнадцать, максимум тридцать минут здесь пойдут люди — с работы или же просто на вечернюю прогулку; хотя вроде собирался дождь, значит, последний вариант скорее всего отметается. Но в любом случае — весна и достаточно тепло, множество людей с зонтиками наверняка будут возвращаться домой через парк. Стало быть, ей нужно действовать быстро.

К концу его речи мы уже почти достигли восьмигранника скамеек, окружавшего 70-футовый монумент. По сути, это было единственное место, целиком укрытое растительностью: обелиск из красного гранита (так нам сообщил Люциус), стоявший здесь с 1881 года, когда его подарил Соединенным Штатам глава Египта.

— Тучи удерживают людей от этого места, — продолжал Люциус. — Оно в стороне от привычных маршрутов, сюда приходят только отдохнуть — мимоходом здесь не пройдешь, придется идти специально. — И он был прав — обелиск стоял на холмике, в стороне от главных парковых дорожек. — Сестре Хантер известно, что у нее есть только одна попытка. Она заходит за спину сеньоре, когда та готова присесть на скамью, и наносит ей единственный удар в основание черепа. Хватает ребенка и уходит — куда? — И детектив-сержант с любопытством осмотрелся. — Быстрее всего будет вернуться на Пятую авеню, однако не исключено, что ей не хочется раньше времени быть замеченной. А чтобы вернуться на Бетьюн-стрит, ей необходимо добраться до Вест-Сайда — до станции линии Эл на Шестой либо Девятой авеню, при условии, что ездит она обычно поездом.

— Если она теперь безработная, — добавил Маркус, — то поезда — просто экономическая необходимость.

— Да, но сеньора видела ее на линии Третьей авеню, — возразил мистер Мур. — А это говорит о том, что с Бетьюн-стрит она съехала.

— Возможно, Джон, — медленно произнес доктор, разглядывая обелиск. — Однако мы тут с Сарой обсуждали кое-что, возможно имеющее отноше…

Тут доктор осекся, взгляд его уперся в подножие гранитного шпиля. Он медленно приблизился к памятнику, не сводя глаз со щели у основания огромного каменного блока. Заглянул внутрь, занес руку, словно желая запустить ее внутрь; затем обернулся к братьям Айзексонам.

— Детектив-сержанты… — Голос его выдавал начинавшееся волнение. — Вас не затруднит подойти сюда? Внутри,похоже, что-то есть.

Братья кинулись к доктору, Маркус на бегу извлекал из складок платья маленькие стальные щипцы. Он заглянул в щель, медленно ввел туда инструмент, зажал в нем что-то и, наконец, вытащил на свет. То был крохотный комок легкой бумажной ткани.

Он положил находку на дорожку, огибавшую основание обелиска, и быстро натянул на руки тончайшие перчатки. Мы все сгрудились вокруг, глядя, как он разворачивает желто-белый, грязный и влажный комок. Форма предмета становилась все более очевидной.