Ангел в камуфляже

Курицу с пивом мне принесли, а хромого здесь не было. А когда наелась и достала на десерт сигарету, часы за стойкой бара показывали уже половину шестого.

Вот тебе, Танечка, материал для размышления о том, как могут развиваться на деле заранее планируемые действия.

Время для выжидания пока есть, а там, делать нечего, буду звонить Борису, задавать вопросы и сдавать позиции.

Господи, когда начинаешь дергаться, все кажется вдвойне тяжким! Не пришлось мне выжидать, а тем более звонить кому бы то ни было. Хромой стоял на улице и, завидев меня, сытую и встревоженную, выползающую из гостеприимного подвальчика, отвернулся и пошел потихоньку прочь. Ну, нет, милейший!

Одет в этот раз он был совсем неплохо. Не для светского раута, конечно, но для тарасовского ресторана вполне подходяще — никаких линялых маечек и кепок с козырьками.

— Почему ты не явился в бар?

Он только носом фыркнул, невежда! Я шла рядом, чувствуя к нему неприязнь и легкое отвращение к себе из-за необходимости набиваться в собеседницы к этому типу.

— Знаешь что, пошел ты к черту!

Это было сказано слегка громче необходимого, и прохожие стали смотреть на нас с интересом.

Развернуться и пойти в обратную сторону было просто. Сложнее не оглянуться, интересуясь, следует ли он за мной. Помог характер.

— Стой! — прозвучало за плечами.

Слово было произнесено не человеком, а материализовавшейся злобой. Я обернулась со смехом. И не изменила выражения лица, имея его перед глазами. Обратилась весело:

— Помнишь детскую сказочку, «Журавль и цапля» называется? То она к нему, то он к ней! — И попросила, сделала усилие, как человека, уже вполне серьезно: — Хватит дурака валять, а? Мы делом связаны!

— Пойдем куда-нибудь, где не так людно! — впервые за уже две наших встречи сказал он нормальную фразу.

— У меня машина неподалеку, — предложила я.

— Годится!

В машине дело пошло веселее. Он заговорил по-людски, хотя и с бесконечным ехидством:

— Я что, дурак, в твою забегаловку лезть! Кто там у тебя был, откуда мне знать! Не верю я тебе, понятно?

— Не верь! — пожала я плечами. — А дело делай!

— Дело! — хмыкнул он насмешливо. — Сегодня утром у тебя другие дела были?

— С другими, — поправила, выводя машину из укромного двора и пустив ее по одной из самых тихих улочек городского центра.

Хромой поозирался было с тревогой, но, видя, что мы катаемся просто так, продолжил все на ту же тему.

— Быстро ж тебя купили! Сколько дали, если не секрет?

— Ты свои деньги считай! — посоветовала я. — И давай договоримся: надо сделать дело, а взаиморасчетами займемся после.

— Займемся! — Он кивнул и улыбнулся как бы в предвкушении приятного. — Насчет дела я согласен. Это разумно.

Он оглянулся назад и повозился, устраиваясь удобнее, а я выбирала место для стоянки, наименее людное и не во дворах, где чувствуешь себя гостьей при повышенном внимании хозяев. Хромого предстояло обламывать, подчинять своей воле хотя бы на время, и делать это, отвлекаясь на управление машиной, было непросто, если возможно вообще.

— Ты для себя учти, я тебе не Серега! — Он помолчал и, мотнув головой, продолжил: — Не знаю, на чем ты его взять сумела? Но меня тебе не грохнуть, кишка тонка! А грохну тебя я! — Он повернул ко мне голову, некоторое время находясь в таком положении. — После дела!

— Не похваляйся, на рать идучи! Старинное русское правило.

— Мы академиев не кончали.

Пришлось сдержаться и промолчать.

Место для стоянки нашлось само по себе — между глухим высоким забором, ограждающим стройку, и рядком мусорных баков на малохоженной, судя по ее состоянию, дорожке, коротким путем ведущей с одной улицы на другую.

— Куда ты привезла?

— На помойку. Не беспокойся, моих здесь нет. А ты стреляный воробей!

— Я осторожный! — поправил, успокаиваясь. — Я жить еще хочу.

— Зачем?

Он начинал меня занимать как тип человека, очень редко встречавшегося мне раньше. Неужели мне с ним не договориться?

— Чего «зачем»?

— Жить зачем?

Он, не ответив, отвернулся с презрительной улыбкой и опять, как у консерватории, громко фыркнул носом.

— Я же говорю, тебе меня не грохнуть! Лучше и не думай об этом. Давай так: ты отдаешь мне девчонку, а остальное — мое дело.

Скорохват, нечего сказать!

— Что смеешься, я не анекдоты рассказываю.

— Ее убить просто, как воробышка! — начинаю втолковывать ему свой взгляд на проблему, без особой надежды на понимание. — Дело в обстоятельствах, которые надо расположить особым образом. Ведь не смерть ее нужна, а то, как ею воспользуются заказчики. А для этого надо сконструировать обстоятельства. Ты меня понял? Или опять скажешь, что академиев не кончали?

— Как воробышка, да! — Сравнение ему понравилось. — Вот так?

Движение его было не слишком быстрым, но неожиданным. Левая рука, вынырнув откуда-то снизу, запястьем ударила меня под подбородок и придавила горло, прижав затылок к подголовнику. Я вцепилась в нее ногтями, но рвануть не успела — ловко развернувшись ко мне корпусом в тесноте машины, хромой ребром ладони правой руки не сильно, но резко, без малейшего замаха, стукнул меня чуть ниже солнечного сплетения. В глазах потемнело от боли в точно пораженном нервном центре. Хотела бы я посмотреть на человека, не согнувшегося в три погибели от такого обращения! Он позволил мне это с доброжелательной готовностью, потому что так и нужно было ему, и опять же не сильно, но резко щелкнул меня рукой в основание черепа. К боли в животе добавилась мутная пелена, заволокшая глаза и разум. Сознание побежало вглубь, и я упорно боролась с этим, стараясь сохранить контроль над исчезающим восприятием окружающего.

Он завел мои руки назад, кистями вверх, и там соединил их чем-то. Сквозь звон в ушах я еле различила два металлических щелчка. Встав коленями на сиденье, достал сзади мою сумку, легко оторвал от нее ремешок и, откинув меня на спинку, чем добавил боли в животе, захлестнул ремешок петлей на шее, привязав голову к подголовнику.

— Ну прямо как воробышка! — проговорил удовлетворенно, осматривая дело рук своих. — Потерпи, сейчас легче станет.

Я закрыла глаза и принялась пересчитывать слонов, пролетающих перед моим мысленным взором. А когда они все улетели и полностью восстановилась способность дышать, не морщась от усилий, подумала, не торопясь шевелиться, что проиграла ему по всем пунктам уже во второй раз, и поздравила себя с этим достижением. Он убил бы меня, если б хотел, и именно как воробышка.

Щелкнула зажигалка, потянуло зловонным, дешевым табачным дымом, которым, судя по воздушной струе, дунули мне в лицо, и прозвучало почти ласково:

— Хватит притворяться, давай открывай глаза и рот, кого дурачишь-то? Поговорим.

Он сидел, повернувшись ко мне, устроив колено на сиденье, и курил, сбрасывая пепел вниз.

Ремешок не стягивал шею, лежал свободно, но двигаться я почти не могла. Болели запястья, схваченные, очевидно, наручниками и придавленные спиной к спинке сиденья. Я шевельнулась, желая поправить руки, и петля сразу врезалась в шею. Хромой, негромко выматерившись, воткнул окурок в зубы и одним движением подвинул меня, вернув в прежнее положение.