И убожество стиля, и убежище в каждом дворевозбуждает во мне состраданье и страх катастрофынеизбежной. Бежать за границу, в сады или строфы,отсидеться в норе —но любая возможность омерзительна, кроме одной:сохранить полыханье последнего света на стенке,да кирпичною пылью насытить разверстые зенки —красотой неземной!1973
Стихи на День Победы 9 мая 1973
Шоколадное дерево праздника слабой фольгой шелестит.Отзвенел патриот, возвратился домой постояльцем.Что за сладость растаять, прильнуть к обескровленным пальцам,что за липкие дни! – и о чем очевидец грустит?Клейкой – как говорится о зелени мая,будто правда приклеенной птичьим полетом к стволам, —клейкой зеленью, значит, но с голубизной пополампраздник полит обильно, и толпы текут, омываяисполинские ноги с угрюмым упором ступней.Как
шевелятся пальцы – и люди снуют между ними —кто по ногтю скользит, кто с колена сползает… Пустымивсех обводит глазницами вышняя груда камней.Что же грустен стоит очевидец в сторонке?Шоколадное дерево праздника плавится, тает за ним…Вот оркестр полковой прошагал пауком площадным,но еще напряженно дрожат барабанного дня перепонки.Май 1973
Наследующему – 9.5.75
Наследующий ложь, на следующий деньпосле пожара в розовом дому.Послушай плач по гробу своему!Платки со смертью пограничных деревеньсбиваются, сползают обнажитьмладенческой макушки слабину —и темя освещает сединутеплом и светом внутренним… Лежитапрельский снег на голове старух.Наследующий ложь находит по следамсвой материнский дом, где голубиный пухкружит по комнате, слетается к устам.Забьется в глотку столько тишины,что рад заговорить, воспомянувминувшую войну – ее железный клюв,вскормивший смесью крови и слюныгрудное сердце! Рад бы обсказать,заговорить огнями, словно Куст, —но полон рот, но слышен хрусткостей – и голубиная тетрадьдля записи единственной чиста.Раскроешь – там лежит Наследующий ложь,он площе фотографий, он похожна дырку в основании креста.Вокруг него, истекши из ступней,извечной крови струйки запеклись…Как дерево креста, лишенное корней,он вырос из земли, где мы не прижились,но блудными детьми вернемся к ней.Он только след и ржавчина гвоздя —насквозь его, все явственней сквозя,все чище и бедней,минуя речки, пристани, мостки,ведя наверх и вдаль послушные зрачки,растет земля холмов и невысоких гор —так незаметно голос входит в хор,условный разрывая волосок —границу горных – горниихъ высот.Май 1975
Стихи на День авиации и космонавтики
Крошево или судьба? Украшение прахабольно рисуют – как послевоенные дети,голубые от недоеданья и страха,синими карандашами по рвущейся возят газете.Сквозь разрывы клеенка цвететколокольчиками и васильками —тысячекратный букетик, осколок высот,полузатерт, а иного себе не искали…Крошево или судьба? Неочиненный грифельне оставляет следов – только в тучах просветы.Синий сквозит самолет – и в прекрасную гибель,словно морская звезда с бугреватым излучьем, – воздета!Так любить неживых не даноникому – как любили! Как если бна клеенке прожженная дырка сводила в одноместо всех, кто еще не воскресли.Если же это судьба, то житейского крахане убегают – но сгорбясь и голову в плечи,как выходящая из-под воды черепахаили же летчик – земле, что рванулась навстречу.Как мелькает! как мельком! как мелсиневы нутряной не скрывает,если яркое солнце и ясно увидеть успел —чем кончается боль роевая!Как я давно превращен, как надолго я вдавленточкой невидимой в тонкослоистую почву,где и любовь неземная питается давним —дафниями сухими да мотылем непорочным!Рисовали бы царствие рыблибо цельный брикет океана,или только детей, синеватых и ломких на сгиб,или водоросли, аэродромы и аэропланы…Нет! не судьба, не аквариум – нечто напротив!Автопортреты меня окружают, как точку зиянья.Стол пробуравлен. В отверстие воздух выходит.Все нарастающий свист. Разбеганье созвездий. Сиянье.12 апреля 1975
Тринадцать строк
Как забитый ребенок и хищный подросток,как теряющий разум старик,ты построена, родина сна и господства,и развитье твое по законам сиротства,от страданья к насилию – миг,не длиннее, чем срок человеческой жизни…Накопленье обид родовых.Столько яду в тяжелом твоем организме,что без горечи точно отвыкдаже слышать, не то чтобы думать о чем-то,кроме нескольких горечью схваченных книг,где ломается обруч, земля твоего горизонта,как Паскалев тростник!Январь 1976
Запись видения
(фрагмент баллады)
Полигоны отчаянья и озарения,полуграмотные правдоискатели(палец на тексте),встретимся – обязательнов эвакуации, в море гражданского населения,два свидетеля бедствий.Я не бредил.Я в полноте сознанья своегосначала не увидел,но ощутил: четыре дня путии голода чужое существо.Шоссе – в направлении Пскова.У обочины, возле дренажной канавы,я вижу отчетливо нас:капли эвакопотока людского,капли
пота на лбу, или брызги великой державы,мы – свидетели бегства,и смертные наши теламеньше наших расширенных глаз.Да, я знал его перед войною.С вечной Библией и деревянной гримасой,с проповедью косноязычнойв ожиданьи Судного часа,он казался нелепым и скучным.Но столкнула судьба —словно зренье вернулось двойное.– Мы глаза, – он сказал, – не свои:нами смотрит любовь на страданье земное…Я сидел на грязной земле.Я шептал – не ему – «смотри».ЭТО медленно двигалось:люди, машины, тележки.Город пенсионеров и служащихвытекал без единого слова,с молчанием жертвенной пешки.Длинный гул на Востоке.Шоссе в направлении Пскова,а у самого горизонта,над лесом, – крест и крыло.– Это ангел, – сказал он, —ангел смерти, карающий зло.Я разулся.Я ступил голубыми ступнямив полужидкую прорву канавы.Я – черствая тварь, – я ответил:– Это ангел, конечно,это памятник чьей-то воинственной славы,эта баба чугунная над головоюподняла автомат.Если издали кажется: крест,значит, истинно: КРЕСТв небо выставлен предгрозовое…Мы тронулись дальше.Февраль 1978
«Хиромант, угадавший войну…»
Хиромант, угадавший войнуиз ладоней, где линии жизнипресеклись посредине, —о, я помню о нем, прилипая к окну:Подо мною круги световые повисли —над макушками трех алкашейи мента, говорящего с ними.Это видно и больно.Только под ноги можно смотреть, не рискуянатолкнуться на лица, покрытые марлейили тряпкой рогожной… толькопод ноги, падая в пыль золотую…Да и то невозможно!1978
Стихи, написанные в Станиславе. 1979
«кто защитит народ не взывающий к Богу…»
кто защитит народ не взывающий к Богунепрестанноо защите себя от себя же если ползут из туманаболотаи кусты высыпают на слишком прямую дорогукто же расскажетв именах и событьях историю этого плоского блюдас вертикальной березойнад железной дорогой над насыпью желтоволосойв небе красного чудаснова стянуты к западу сизые длинные тучии круглое солнце над нимиздесь на сотни поселков – одна синева и плывучийгул – одно непрерывное имядля картофельной почвы – сплошная вибрация, Боже!или силы подземнойнапрягаются мускулы и на холмах бездорожьявырастают вечерние синие стеныдаль открытую сердцу замыкая в единыйщит всевидимый – в незащитимыйдиск печали1979
«Есть и у целого народа…»
Есть и у целого народатрудноскрываемый порывк самоубийству. Затворивходы, и выходы, и входы,дыхательная несвободасвое пространство сотворитпо карте, скатанной в рулон,когда материки шершавына ощупь – ни одной державыне угадаешь, только сломкартона или же бумагиразрыв проходит посредикакой-то – лучше не гляди,какой земли! пускай во мракетеряются ее зигзагикак неразгаданные знакитвоей же собственной судьбы
«Энергичные жесткие лица старух…»
Энергичные жесткие лица старух.Обесцветшие губы теряются в складкахотмирающей кожи… Корнями тяжелыми рукпогружаются в землю. Скрипит, надрываясь, песокпод ногтями такой желтизны,словно мозг пожелтел и усох,словно мир, что вокруг, не опомнится после войны,не распустит хотя бы слегканапряженный по ниточке рот,где улыбка старух синей судорогой губы сведет —и отвалится, геометрично-горька…Сгорбленные в очередях,в толпах памяти, в топях засохшего тестанеподвижно сидятвечерами у тусклых подъездов…Связками голосовымипереплетаясь, похрустывают и скрипятпетли дверей в коммунальной квартире,всхрапывает водопровод – и затихает опять, —и в такой тишине, что дрожанье вольфрамав электрической лампочке стиснуло слух —отовсюду мне слышатся скрипы и хруст — голоса и суставы старух —и чужие, прошедшие жизни гноятся на мне, кровоточа – раскрытые раны.
1980-е
«возможно ли? победа из побед…»
возможно ли? победа из победпобедою пораженопоколение послевоенных летжелезной кружкою никто не обнесенпьют победители квадратное виностекающее со знаменвсе меньше праздника все тише толчеякак бы сквозь вату бухнул барабани вот победа – словно бы ничьямрачнее пьяного не пьющий ничегоно лучше бы он был смертельно пьяно, лучше б вовсе не было б его!1981