Ангел

Кто, кроме него, способен был наблюдать это чудо преображения неживого в живое? С кем он мог разделить свои бездыханную очарованность и немое благоговение перед этим волшебством? Март вглядывался в лица находившихся рядом людей – туристов, посетителей музеев… Нет, только мёртвые копии, слепки – жалкие карикатуры отражались в их глазах, только любопытство и досужий интерес читались в их мимике. Март был единственным свидетелем чуда.

Он жалел их – тех, кто лишён света, он желал донести до топтавшихся вокруг слепцов сияние истинных черт его Ангела! А ведь кто, в конечном счёте, кроме него самого, единственного зрячего, действительно имел возможность поймать этот неуловимый фантом? И, вдохновлённый и раззадоренный, Март брался за карандаш: глаза… профиль… линия шеи, плавно переходящая в изящный жест руки… Но и тут его ждала неудача: никак не получалось собрать воедино все, по-отдельности верно вроде бы схваченные, фрагменты. Разочарованный собственной бездарностью, в порыве отчаяния Март рвал рисунки. Однако, остыв, расправлял измятые листы, подклеивал и собирал обратно в альбом.

Март устал гадать, каким неведомым путём настолько разные, принадлежащие отдалённым друг от друга эпохам и цивилизациям персонажи сводятся в его глазах к одному – единственному, важному лично для него. Каждый из рукотворных объектов поклонения содержал в себе частицу будто разбросанного по миру и времени образа – это открытие стало неоспоримым фактом, и складывалось впечатление, что художники и скульпторы, что бы ни создавали, вдохновлялись совершенством одной и той же модели – навсегда покорившего их творческое воображение эталона. Но какой же силой обладала – и обладает – эта мистическая муза, если малый намёк на неё настолько одухотворил лики давно позабытых цариц и богинь, что те до сих пор притягивают к себе восхищённые взгляды смертных? И почему, как ни старается Март поймать и зафиксировать знакомый, буквально стоящий перед глазами облик, ему никак этого не удаётся? Может, причина кроется в том, что истинной основой ускользающего образа как раз и является его неполнота, недосказанность? Он, подобно айсбергу, даёт знать о себе, являя лишь видимую, физически воспринимаемую вершину, однако большая часть его остаётся погружена в глубины неясных и невыразимых ощущений – настолько невыразимых, что даже рука гения не в силах отобразить сей идеал в полной мере? Да возможно ли в таком случае в принципе передать столь нематериальные характеристики художественными средствами материального мира?!

Март не видел ответов на возникшие вопросы. Может быть, именно это вынуждало его продолжать бег, и он упрямо бежал – уже ни капли не сомневаясь, что в любом уголке мира найдёт Её. И – действительно не переставал находить!

Инфернальная картина огненных церемоний на Ганге и поражающий невиданной роскошью золотой колокол Мьянмы, величественная тройка «небесных старцев» Гизы и их щедро политые кровью безымянные братья с другого края света… Известные всему миру храмы и монастыри, омываемые полноводной рекой паломников, и изолированные от мира и постороннего взгляда поселения адептов эзотерических культов… Грандиозные празднества, впечатляющие своим масштабом (когда-то имевшие сакральный, истинно мистический смысл, но теперь – всего лишь подобия карнавалов, которые больше привлекают туристов, чем действительно верующих), и тайные мистерии, испокон веков доступные лишь избранным… Глубокий экстатический транс в многотысячной толпе – настолько слаженной, словно та управляется единой незримой рукой, и сугубо индивидуальные, контролируемые собственной волей эксперименты с изменёнными состояниями сознания… Странный и непредсказуемый путь выходил у любознательного искателя проблесков незримого мира в его колебаниях от безликого участника массовых действ до единственного свидетеля того, к чему не допускают случайных людей.

Люди… Удивительные, неординарные, странные: недостижимые лидеры харизматических сект, бродячие мудрецы, случайные наставники и просто безымянные попутчики… Видные и безвестные учителя, признанные и самопровозглашённые, что замечали они в глазах не усидевшего в гнезде птенца, кроме одержимости своим то ли полётом, то ли падением? Чем, каким таким знанием, не владели они, маститые знатоки человеческих душ и гении манипуляций, что не в силах были всерьёз заинтересовать и остановить хаос метаний неопытной птички?

Чудеса и загадки переполняют мир – Март прочувствовал это на себе. Однако никакие чудеса, никакие загадки внешнего мира – древние и современные, равно как и ошеломляющие эффекты практик познания внутренней вселенной – всего их спектра, вплоть до самых экзотичных и экстремальных, – не могли затмить той исключительной, единственной в своём роде энигмы, которую выслеживал Март и которая сама преследовала своего охотника неотступно!

Поворот головы, фигура, особенный жест… Время от времени Март улавливал самой периферией зрения что-то невероятно знакомое, и его будто током пронзало: Она! Она сама, собственной персоной – прямо здесь и сейчас! Где-то среди стаек любопытных туристов… или в хаосе праздничного шествия… или в потоке погружённых в собственные мысли прохожих… Март вскидывался, бросался в толпу, расталкивал недоумевающих людей… Снова ошибся. Или – не успел?..

Иногда, если путь его проходил через вовсе глухие места, где и собаку-то редко встретишь, Март ловил себя на том, что стоит неподвижно, без мыслей, созерцая в абсолютной тишине заходящее солнце. Круг расплавленного золота – идеальная форма, затмевающая все остальные формы и смыслы в этом мире, – захватывал дух и сознание! Этот вполне физический, но абсолютно недостижимый объект ещё сильнее, нежели скульптуры и картины, – до острой боли в груди! – напоминал, кричал о Ней! И Март впитывал, принимал в себя горячий золотой свет, словно тот являлся бесценным даром его Ангела, пока не утолял свою боль. И – снова двигался вперёд.

Города, пустыни, горные тропы… Далеко не сразу, но Март пришёл к пониманию, что, сам того не осознавая, продолжает начатую им однажды – ещё тогда, на студенческой вечеринке, – погоню за ангелом. Это открытие порядком озадачило Марта, закономерно приведя к раздумьям о том, следует ли ему остановиться, или…

2

Невысокие холмы, заросли кустов в низинах между ними и голые скалы вдали. Сухая и плотная, будто камень, почва, местами густо засыпанная искрошенной скальной породой. Острые кромки врезаются в подошвы видавшей виды обуви, постепенно превращая их в труху…

…Март недовольно повертел в руках ботинки и снова надел, потуже завязал шнурки. Вздохнул: «Если так пойдёт и дальше, скоро буду топать босиком… Где же эта треклятая дорога?» Затем взобрался на валун, в тени которого сидел, и повернулся вокруг своей оси, осматриваясь: ни дороги, ни тропинки…

– Заблудился? – произнёс он вслух, и звук собственного голоса придал немного уверенности. – Да нет, вряд ли… По-моему, посёлок должен находиться где-то… там!

Март спрыгнул с валуна и направился к проходу между двумя скалами, торчавшими бессменными часовыми этих земель, быть может, с самого сотворения мира…

Шаг за шагом, шаг за шагом… Март брёл, уставившись себе под ноги. Даже мысли куда-то исчезли – будто отстали нечаянно да так и потерялись, заблудившись где-то среди разбросанных по земле одинаковых серых камней.

Камень за камнем, камень за камнем… Будто нарочно выложенные с равным интервалом – как раз, чтобы сделать шаг и увидеть ещё один, точно такой же, похожий на пропылившийся череп обломок. И ещё один. И ещё… Бессчётные в своей нескончаемой, подобно муравьиной тропе, веренице, невзрачные и ничем не примечательные, они мало выделялись на фоне нищей бесцветной земли, но сознание, раз зацепившись за их однообразный и точный, как отсчитываемый метрономом, ритм, уже не отпускало этот бесконечный пунктир.

Март напрочь потерял счёт и времени, и расстоянию. Сколько он уже прошагал так, бездумно переставляя ноги? Несколько минут? А может, время заклинило, и Март идёт уже целую вечность, повторяя и повторяя один и тот же шаг… Один и тот же… Один и тот же…

«Стоп!» – тревожное чувство кольнуло внутри, однако увязшее в переборе каменных чёток сознание Марта не в силах было расстаться с усвоенным ритмом – навязчиво-размеренным, но оттого предсказуемым и уютным, ведущим без рассуждений всё дальше и дальше, до самого конца существования… и ноги продолжали идти сами по себе, словно жили своей, независимой от воли человека, жизнью.

Нечто похожее бывало с Мартом, когда он, просыпаясь вдруг среди ночи от дурного сна, разлеплял глаза, видел свою комнату, но не способен был двинуть и пальцем. Однако сейчас выходило несколько иначе: тело Марта, наоборот, двигалось, но сознание, вялое и будто отсаженное в мутную стеклянную банку, точно так же не владело им, вопреки всё возраставшему пониманию ненормальности происходящего.

Март вдруг испугался не на шутку, и приступ паники, родившись где-то в районе живота, сжимающим нутро холодом в мгновенье ока взобрался к горлу. Дыхание прехватило. Перед глазами суматошной звенящей толпой забегали искры.