Ангелотворец

Она махнула еще раз, и он произнес то же самое слово, с той же самой интонацией, и на миг ей показалось, что он все еще здесь, все еще в сознании, все еще Пол… и все же других ответов она добиться от него не смогла. Стяк, стяк, стяк, стяк… Тогда она испугалась, что теперь он не умолкнет никогда, и маленькое печальное словцо будет преследовать ее по всему поезду, но нет: сколько раз она взмахивала рукой перед его глазами, столько раз он его произносил. Когда она перестала это делать, он умолк.

Эди пошла дальше. Фрэнки, умоляю, только не говори «стяк».

У двери в отсек, который раньше явно был лабораторией Фрэнки, она обнаружила двух рескианцев, толпу солдат и горничную. Они шли вперед, мягко врезались в стены, отскакивали и снова шли вперед, словно надеялись, что стены поезда, сама его архитектура не устоит перед их упорством. Все они слегка приподнимались и опускались на ходу, и до Эди дошло, что они наступают на другого человека – или его труп, – медленно давя его и сравнивая с землей. Подойдя ближе, она увидела, что бедняга еще жив, но даже не пытается кричать; видимо, случившееся полностью лишило его чувства самосохранения.

Загвоздка: другой двери в лабораторию не было.

Загвоздка № 2: толпа потерянных душ перегородила ей путь и стерла бы в порошок всякого, кто встал бы между ними и их воображаемой целью.

Загвоздка № 3: Эди должна была каким-то чудом проникнуть за дверь, не впустив туда толпу.

А потом кто-то схватил ее за шею и ударил чем-то тяжелым. Из глаз посыпались звезды, Тед Шольт отлетел к окну, а ее кто-то начал душить.

Нет времени. Ее сейчас убьют. Задушить человека можно быстро. Перед глазами начало стремительно темнеть.

Она пришла в движение.

Перемести вес тела вниз. Неважно, что это мешает дышать. Дышать ты и так не можешь. Найди точку опоры, заземлись. Да, вот так. Теперь подберись поближе к нападающему. Отключи его руку, затем схвати под бицепс и развернись к нему спиной. На девяноста градусов и больше, отталкивая от себя этот бицепс. Выбрось руки вперед, будто хочешь толкнуть огромный рояль основанием ладоней.

Тай отоси.

Почти что Яма араси, только для душителей.

Противник перелетел через ее ногу и рухнул на стол. Тут же вскочил; по его лицу текла кровь. В этом поединке компромиссов быть не может. Нет боли, нет пути назад. Эди увернулась от следующего удара, плавным круговым движением схватила противника за шею и швырнула его спиной на острый угол полированного красного дерева. Она надеялась, что это парализует его хотя бы на пару секунд, однако противник оказался тяжелее, чем ожидалось, и она услышала хруст ломающегося позвоночника. Ирими-наге, но убивать-то зачем? Посмотрев на дряблое лицо противника, она его узнала.

Брат Деннис. Помощник Фрэнки в Аддэ-Сиккиме. Большой, добродушный, терпеливый Деннис.

– Черт! – вырвалось у Эди единственное хриплое, осипшее слово.

А потом она возненавидела себя. И возненавидела себя пуще прежнего, когда начала говорить, что у нее не было выбора, потому что выбор, конечно, был. Выбор есть всегда.

Этот фокус я освоила еще неопытной девчонкой.

Она подскочила к Шольту и обнаружила, что тот в сознании, но у него сломана левая ключица. Осторожно сопроводив его в пустой вагон, Эди велела ему сидеть на месте, открыла потолочный люк, подтянулась и вылезла на крышу поезда.

Наверху было тепло, стояла благостная тишина. Внезапно ей расхотелось возвращаться внутрь. Отчаянно захотелось не возвращаться. А потом она обернулась и увидела в хвосте поезда своих солдат. Соловей с надеждой смотрел вверх. Эди вздохнула.

Конечно. Он – и остальные – ждут, что она все исправит. Что она не испугается, не запутается. Кровавая Графиня не знает страха и упрека.

Она двинулась вперед, открыла вентиляционный люк и, затаив дыхание и молясь, спустилась в лабораторию Фрэнки.

В лаборатории было пусто. Посреди комнаты находился постамент, а на нем – выпотрошенный корпус странного устройства Фрэнки, рескианский футляр для гакотова творения. Внутри ничего. От потолка к постаменту тянулись спутанные спирали проводов и кабелей, – очень похоже на Фрэнки. В комнате царили чистота и тишина.

Эди начала неспешные, методичные поиски. Она заглядывала под столы и в шкафы, каждую дверцу открывая с ужасом: вдруг там Фрэнки? Один раз на нее выпала упаковка карандашей; она вскрикнула и швырнула их через всю комнату. Теперь у ее страха было новое лицо: а что, если Фрэнки здесь нет? Если она не в лаборатории, то где? Скитается в ночи, ничего не видя, не слыша и не соображая? Пожирает где-то снаружи трупы? Или ее забрали? Похитили? И ради этого устроили катастрофу? Эди знала одного человека, которому убийство тысяч невинных людей могло показаться отличным отвлекающим маневром.

Она осмотрелась и нашла ответ. Мелом на доске было начертано одно-единственное слово: «Эди!» Под ним лежал аккуратно сложенный листок бумаги. Записка. От Фрэнки.

Эди схватила листок и порывисто развернула.

«Эди, я знаю, что пришлют тебя. Ты приедешь и увидишь, что тут творится, и клянусь, мне очень жаль. Такого не пожелаешь никому. Знай, пожалуйста, что все это устроила я. Это не розыгрыш и не западня. Не проделки Сим Сим Цяня, русских или кого бы то ни было. С гордостью сообщаю, что это я, и я – идиотка. Со мной все в порядке. В сердце бури нашлось место, где поле было не таким мощным. Я увидела, что происходит, и сразу все поняла, мои гакотовы глаза поняли, и я встала туда, чтобы спастись. Я пыталась удержать при себе Денниса, но его забрала полутень. Думаю, он был зол на меня. Началось все с правды, и это было прекрасно. Так трогательно. Мы задавали друг другу вопросы и поздравляли друг друга, получая правильные ответы. Мы баловались с ложью, врали напропалую или украдкой, исподволь, а потом радовались, когда видели – хотя это не совсем видение, больше похоже на осязание, – что эта ложь не имеет ничего общего с объективной действительностью. Иногда оказаться в чужой шкуре очень полезно. Это отрезвляет. Например, я осознала, что очень дурно с тобой обошлась, осознала во всей полноте. Мы сперва плакали, а потом начали признаваться друг другу в своих грехах. Их было не так уж много, и они были не очень страшны. Мы все простили – искренне, по-настоящему. Я решила, что наконец добилась задуманного. И в миг, когда меня посетила эта мысль, я осознала, что была неправа. Ужасно неправа. Машина оказалась слишком мощной. Мы смотрели друг на друга и видели не только правду, но и все исходы наших будущих взаимодействий. Стоило подумать о чем угодно, о любом явлении в мире, как нам открывалось все, что можно о нем узнать. Большинству присутствовавших не доставало опыта и образования, Эди, но мне математика происходящего открылась полностью, и я поняла, к чему все идет. Мои прежние знания и те, что даровала машина, соединились и побежали рядом, обгоняя друг друга. Я закричала, велела всем уходить, но Постигатель их зачаровал. Наступила вторая стадия, Эди. Познание. Я схватила Денниса и кинулась к машине – прямо перед ней поле было слабее, – однако он оттолкнул меня, закричал, что я дура, я всех погубила… И тут воцарилась ужасная тишина, потому что все поняли. В тот миг каждый из них познал неизбежность смерти. А самое ужасное, Эди, они увидели, какой будет их смерть. Никогда не слышала, чтобы люди так кричали. Я не видела свою смерть, Эди, потому что стояла в сердце бури. Я отключила машину, когда было уже поздно. Наступила третья стадия. Они начали прозревать. Воздух сгустился. Вокруг меня – за пределами моего маленького кокона жизни – все будто застыло. Я наблюдала, как мир становится стерильным. Безжизненным. Но люди не упали замертво. Их тела продолжали функционировать. Деннис был прав, Эди. Я ошиблась. Теперь нужно придумать, как распределить нагрузку… Нет, стоп, я не стану открывать тебе все тайны. Правительство захочет прибрать к рукам мое оружие, этого нельзя допустить. Оно гораздо, гораздо страшнее, чем кажется. Пожалуйста, позаботься о моих людях. Они заслужили хотя бы этой малости. Они отдали жизнь за свою страну и за своего Бога. Имей в виду: они никогда не оправятся. Я их погубила. Сердце Постигателя у меня, я забрала его. Так или иначе я должна продолжать работу. Сейчас, представляя, как ты, Эди, стоишь у доски и читаешь мое послание, ужасаясь моей глупости и в то же время радуясь, что я жива, хоть и совершила непоправимое, я осознаю еще кое-что. Я забрала сердце машины, а свое сердце оставила позади».

Десять минут Эди стояла в лаборатории Фрэнки, уставившись на пустой постамент. Наконец она подняла голову и сообразила, что Фрэнки сбежала тем же путем, каким она сюда проникла, – через вентиляционный люк. Сколько прошло часов? Десять? Двенадцать? Фрэнки решила осуществить немедленный побег, как ее учила Эди. Взяла то, что было под рукой, и скрылась. Быть может, где-то у нее припрятана сумка с вещами, а может, нет; так или иначе, сейчас она в бегах и сделает все, чтобы не попасться.

Эди собрала бумаги, жертв и все спрятала. Спрятала даже «Лавлейс». Законсервировала свой единственный настоящий дом. Потому что таков был ее долг. Потому что она окончательно убедилась, что миру не нужна ни машина Фрэнки, ни ее одержимость, миру вообще ничего от Фрэнки не нужно – лишь бы она помалкивала. Пусть создает свои идеальные мышеловки. Чинит мельничные колеса. Но от тайн мироздания пусть держится подальше.

– Верни ее домой, Эди, – сказал в Уайтхолле Абель Джасмин. – Не дай бог кто-то доберется до нее раньше и заставит ее… Ты понимаешь. Верни ее.

И Эди поехала.

Фрэнки побывала в Зальцбурге, затем в Будапеште, в Дели и Пекине, оттуда вернулась в Европу. Она была гением. Умела водить за нос. Люди видели необычные устройства и начинали волноваться. Они восхваляли великие математические открытия местных ученых-трудяг, совершенные после недолгого общения в кафе или баре с некоей миниатюрной женщиной ученого вида. Они скупали акции по секретной наводке эксперта, владеющего некой загадочной «формулой», сколачивали состояния и отправлялись путешествовать. Сама же Фрэнки, с сумкой школьной училки на плече и тайнами мироздания в голове, подобно комете оставляла за собой хвост из блестящих решений и открытий. Она была неуловима, и все же иногда ее удавалось найти – если знать как. Эди знала. Сим Сим Цянь тоже.