Ангелы ада
Шрифт:
И поэтому все и всегда происходило исключительно ночью, когда я, подобно оборотню, выводил свое чудовище из стойла для совершения бескомпромиссного пробега вниз по побережью. Я мог стартануть в Парке Золотых Ворот, планируя заложить лишь несколько зубодробительных виражей для очистки собственных мозгов от ненужного шлака… но всего за несколько минут я уже оказывался на пляже, и рев мотора закладывал уши… на вздымающейся волне к небу летел серфер, и прекрасная пустынная дорога разворачивалась лентой вниз, к Санта Круз… и ни одной бензоколонки на протяжении всех шестидесяти миль. Ни одной! Единственное доказательство того, что цивилизованный мир все-таки существует, – ночная забегаловка неподалеку от Рокауэй Бич.
В такие ночи даже упоминание о
Затем – на первую скорость, забывая о машинах и позволяя своему зверю нестись быстрее ветра… тридцать пять, сорок пять… потом – на вторую, и проскочить на светофор на Линкольн Уэй, не беспокоясь, какой свет горит – красный или зеленый… один… за исключением разве что какого-нибудь другого безумного оборотня, который тоже вырвался на свободу и начал свой собственный пробег… но слишком медленно. Остается не так много… всего три полосы на широком повороте, и для тяжело едущего байка достаточно места, чтобы обогнать почти все, что движется… затем – на третью, шумную скорость, выжимая семьдесят пять, ветер уже не просто свистит в ушах, а вопит, и давление на зрачки такое, как будто ты нырнул в воду с высокого борта корабля.
Устремив свой взор вперед, откинувшись на сиденье, мертвой хваткой вцепляешься в руль, когда байк начинает подпрыгивать и вибрировать на ветру. Чьи-то задние фары, светящие далеко впереди, приближаются все быстрее и быстрее, и неожиданно -шшшшшшш – проносятся мимо и сворачивают вниз к повороту рядом с зоопарком, где дорога выходит к морю.
Дюны здесь более плоские, и в ветренные дни песок задувает через хайвей, образуя солидные наносы, такие же смертельно опасные, как и любая масляная пленка… моментальная потеря контроля, крушение, катишься кубарем… и на следующий день можешь попасть в крохотную газетную заметку: «Неопознанный до сих пор мотоциклист погиб прошлой ночью, не вписавшись в поворот на Хайвее 1».
Недурно… но никакого песка на этот раз, так что рычаг идет на четвертую, и теперь уже никакого звукового сопровождения, за исключением все того же свиста неутомимого ветра. Сморщившись, потянувшись через руль, чтобы поднять луч света передней фары… стрелка пляшет на отметке «сто», уходит вправо, и глаза, словно ошпаренные ветром, с трудом стараются разглядеть разделительную полосу пытаясь установить для себя предел, за которым на нормальные человеческие рефлексы уже рассчитывать не стоит.
Но вот в глотке пересыхает, и скудный запас прочности собственных нервов на исходе, а право на ошибку у тебя отобрала дорога. Все должно быть сделано правильно… и вот тогда начинает звучать странная музыка, и ты искушаешь свою судьбу так сильно, что страх превращается в приятное возбуждение, которое разливается по жилам и заставляет твои руки вибрировать… На скорости сто миль в час ты почти ничего не видишь; слезы сдувает так быстро, что они испаряются еще до того, как по косой попадут тебе в уши. Единственные звуки – свист ветра и глухой рев, вырывающийся из глушителя. Ты видишь белую полосу и дерзаешь… с воем несясь через поворот направо, затем – налево и… вниз с высокого холма к Тихому Океану…. Резко осадив, высматривая легавых, но это – пока не доберешься до ближайшего неосвещенного участка, и следующие несколько секунд уже летишь на пределе … Предел… Нет достойного способа объяснить, что Это такое, потому что единственные люди, которые по-настоящему понимают, в чем Он заключается, где Он лежит, – уже сгинули. Их нет. Другие – живые – те, кто начинали манипулировать умением контролировать себя, как только чувствовали, что смогут достичь Его, а потом… либо
резко поворачивали назад, либо сбавляли обороты, либо делали все, что должны делать люди, когда приходит время выбирать между Сейчас и Потом. Но пока Предел все еще где-то Там. Или, может быть, Он уже Здесь, Внутри…Ассоциации, возникающие между мотоциклами и ЛСД, – это не случайный момент, порожденный газетной шумихой. И то, и другое – средство достижения цели, способ добраться до того места, где расставлены все точки над «i»…
В День труда в 1966 году, я решил подвергнуть свою судьбу еще большему риску, и был зверски избит четырьмя или пятью Ангелами, которые, наверное, решили, что я хочу поживиться за их счет. Пустячная ссора неожиданно переросла в очень серьезное недоразумение.
Никто из тех, кто меня отделал, не принадлежал к той компании, которую я считал своими друзьями, но они были Ангелами, и этого было достаточно, чтобы побудить многих ввязаться в разборку, как только один из братков нанес мне первый удар. Меня ударили ни с того ни с сего, без всякого предупреждения, и я на мгновение подумал, что происходит один из тех пьяных инцидентов, с которыми человеку приходится смириться, пребывая в подобном окружении. Но тут же сзади меня ударил Ангел, с которым я разговаривал всего лишь несколько секунд назад. Затем на меня обрушился впечатляющий град ударов со всех сторон. Когда я падал, то успел поймать взгляд Тайни, стоявшего в стороне от нашей свалки. Он был единственным знакомым мне человеком, лицо которого я мог разглядеть… и если и есть кто-то, кого не-Ангел не хотел бы видеть среди напавших на него, так этот кто-то и есть Тайни. Я позвал его на помощь, но сделал это скорее от отчаяния. Особой надежды на то, что он выступит на моей стороне, честно говоря, не было.
Но именно Тайни выдернул меня из круга избивавших, до того как мне проломили череп и превратили в кровавое месиво мой пах. Тяжелые сапоги лупили по моим ребрам и проходились по моей голове взад и вперед, как где-то надо мной я неожиданно услышал голос Тайни: «Ладно, ладно, хватит». Думаю, он помог мне гораздо больше, чем мне казалось тогда, но, даже если бы он вообще больше ничего не сделал, я все равно был бы перед ним в неоплатном долгу – он помешал одному из «отверженных» разбить о мою голову тяжелый камень. Я уже видел, как злобная свинья пытается добраться до меня с камнем, зажатым в годзиллообразных лапах, поднятых над головой. К счастью, Тайни сумел удержать его… и затем в момент временной передышки в этой грубой работе сапог, он поставил меня на ноги и быстро поволок по направлению к хайвею.
Никто не бросился за нами вдогонку. Нападение закончилось так же внезапно, как и началось. Не было и никаких шумных последствий – ни сразу же после драки, ни позже. Я и не думал, что эта история будет иметь какое-то продолжение: это было бы равносильно ожиданию от стаи акул объяснений их кровожадного неистовства.
Я забрался в свою машину и поспешил убраться прочь, заливая кровью приборную доску и беспорядочно петляя по обеим полосам полночного хайвея, пока наконец я не напрягся и не смог сфокусировать взгляд моего здорового глаза. Далеко отъехать я не успел, когда до меня дошло, что на заднем сиденье спит Маго. Я съехал на обочину и разбудил его. Его аж подбросило при виде моего окровавленного лица. «Господи Иисусе! – пробормотал он. – Кто-то наехал на нас? Ты должен был меня разбудить!»
» Не бери в голову, – сказал я. – Тебе лучше вылезти. Я уезжаю».
Он безучастно кивнул, и пошатываясь побрел вперед, дабы достойно встретиться с врагом – лицом к лицу. Я оставил его стоящим на обочине дороги.
Моей следующей остановкой был госпиталь в Санта-Росе, почти в пятнадцати милях к югу от лагеря Ангелов. В предбаннике отделения скорой помощи толпились раненные представители «Цыганского Жулья». Самым серьезным случаем оказалась сломанная челюсть – результат драки с махавшим трубой Ангелом Ада, случившейся тем же вечером, но чуть раньше.