Ангелы на кончике иглы

Заместитель коменданта остановился, попросил подождать. Прислонив «дипломат» к дивану, Сагайдак утонул в мягком кресле. Алла, сложив руки на стиснутых коленках, скромно села рядом. Однако долго не пришлось ждать. Едва майор успел распахнуть створки дверей, человек с густыми бровями вышел, поспешая навстречу, и развел руки, готовясь обнять поднявшегося Сагайдака.

– Здравствуй, родной! – воскликнул он. – Очень рад! Спасибо, что не забываешь меня.

Гостю пришлось немного нагнуться, а хозяину – встать на цыпочки, чтобы их роста совпали, и они обнялись.

– Мадам! – повернувшись затем к Алле, молодцевато проговорил хозяин и поцеловал ее узкую, как дощечка, руку.

Алла трогательно заморгала длинными ресницами. Стал красить брови, отметил Сизиф Антонович, продолжая улыбаться.

– Вы у меня здесь не бывали? – спросил хозяин. – Тогда пройдемте, покажу.

Он открыл дверь и движением руки пригласил их, заботливо пропустив вперед. В длинном помещении со стенами, обитыми красным деревом, вокруг бесконечного стола, крытого зеленым сукном, были аккуратно расставлены стулья, обтянутые зеленой кожей. На столе возле каждого места лежали аккуратно заточенные четыре карандаша и чистый блокнот.

– Здесь заседает Политбюро, – сказал хозяин. – Как пишут газеты, ленинская традиция, так что мы ее не нарушаем.

Сагайдак внимательно посмотрел на собеседника. В душе Сизифа Антоновича непонятным образом сочеталась заботливость с отвращением, человеческое неприятие отдельных людей с врачебным долгом лечить их. Как больной зуб сводит на нет пышное здоровье тела, это страдание было единственным изъяном в его счастливом, абсолютно циничном существовании. Разве этот твой больной виноват, который раз спрашивал он себя, что на свете Божьем для него не нашлось должностенки помельче? Разве он не хочет спрятаться в деревне, нянчить внуков? Разве он не в трагическом положении?

– Извините, дорогой! – Сагайдак заставил себя отрешиться от этих неуместных раздумий, потому что хозяин что-то говорил ему. – Я не расслышал…

– Я говорю, вон там, во главе стола, сидит товарищ с густыми бровями… – он смеялся и приглашал смеяться над собой. – Здесь он выступает с докладом. А вот здесь проверяет и подписывает важные документы в присутствии членов Политбюро. Тут выясняется, кто может и кто не может ничего сказать.

– Ясно! – сочувственно улыбался Сизиф Антонович.

Хозяин тоже засмеялся, глаза его заблестели. От смеха он наклонялся вправо и влево, бриллиантовая заколка на его красном галстуке засверкала. Алла вежливо присутствовала. Она все понимала по губам, но обладала способностью пропускать мимо то, что ей было неинтересно.

– А эта дверь куда? – спросил Сагайдак.

– Это ореховая комната. Зайдите, не бойтесь. Тут сидят и обсуждают вопросы до заседания. Демократия!… Ну, прошу в мой кабинет.

– Отсюда я руковожу, – устало произнес он и обвел рукой круг.

– А мне можно попробовать? – улыбнулся Сизиф Антонович и вежливо пробрался к креслу.

Часть письменного стола занимало стеклянное полушарие с вдавленными в него золотыми монетами. Рядом лежали «Известия», «Правда» и «Трудовая правда», а за ними шариковые ручки немецкой фирмы «Вульф».

– Что это? – Сагайдак ткнул в блок с телефонами на маленьком столе.

– Связь с любым пунктом страны.

– А кнопочки? Их тут штук пятьдесят…

– Верхние – любой член Политбюро, ниже – секретариат ЦК, остальные – Совмин, Госплан, министры…

– Ясно! А вон тот красный аппаратик? – Сизиф Антович повернулся во вращающемся кресле.

– Красный телефон – прямая связь с руководителями стран Варшавского договора.

– А это?

Под стеклом лежали две трубки – серая и красная. А ниже – раз, два, три… пятнадцать кнопочек. Хозяин замялся.

– У-у! – не обиделся Сагайдак. – Да вы, я вижу, имеете связь с самим Господом и его апостолами…

– Вот именно!

– Ну а я? Гожусь на это место?

– Сидеть в кресле – годишься, Сизиф Антоныч, – охотно согласился хозяин. – А дальше что? Как управлять? Что конкретно делать? Дома в кресле легко анекдоты про вождей рассказывать. А вот как крутить руль? Чуть что – сам знаешь… Пойдем-ка лучше выпьем по чашечке кофе, дорогой мой доктор!

Он раздвинул гардины и открыл потайную дверь, похожую на книжный шкаф. В соседней комнате по-домашнему стояли кровать, лакированные кресла, зеркало. Диван был застелен цветастым ковром. На коричневой тумбочке возле телевизора лежали зажигалка и сигареты. Алла взяла со стола цветную фотографию. На ней был изображен человек с густыми бровями в очках за рабочим столом. Он что-то писал.

– На фотографиях они меня омолаживают, – сказал хозяин. – Но ведь это неправда!

– Бывает! – неопределенно протянул Сагайдак.

– Бывает? Но кто их заставляет писать чепуху? Мы требуем, прорабатываем, а толку чуть! Ведь иной раз в газете и почитать нечего.

Осторожно постучав в дверь, вошел официант и стал быстро сервировать стол.

– Коньячок ставить?

– Ни в коем случае! Можешь быть свободен…

Хозяин проводил его глазами, приложил палец к губам и только тогда подошел к дверце сейфа, скрытой в стене.

– Пить не будем, – строго сказал он. – Но по глоточку, по случаю встречи… Ведь еще недавно много пил, много ел и был здоров, как бык. А ты смотришь на меня с укором: толстеть нельзя, сидеть целый день нельзя! А как же руководить страной?

Сизиф Антонович в тон собеседнику предложил:

– Может, руководить стоя?

Генсек усмехнулся и погладил ногу, в которой у него сидела пуля. Сагайдак знал о ее происхождении. На героической Малой Земле полковника, у которого тогда еще не было таких величественных бровей, другой офицер застукал на диване со своей женой. Полковник хотел выпрыгнуть в окно, но пуля его догнала.

– Болит? – заботливо спросил Сизиф Антонович.

– Поднывает…

– Тогда перейдем от международных дел к внутренним.

– Сагайдак поднялся, открыл «дипломат» и вынул оттуда мятый белый халат. – Где тут у вас раковина? Помочитесь! Я проверю напор струи.

– Разве это важно? – с опаской спросил хозяин, покосившись на Аллу.

– Очень! Она отвернется. Так… Напор пока ничего, неплохой…

– Ну вот! Я говорю, я еще кое-что могу! Послушай, Сизиф Антоныч, скажи мне как другу: а какой напор у… ну, ты знаешь, того, который всегда в тенечке?

– Так ведь… – начал было Сагайдак.

– Знаю, знаю! Медицинская этика… Но мне-то, по дружбе, можешь сказать? Хуже или лучше? Я ведь никому!

– Что поделаешь? Конечно… – стал выкручиваться доктор. И наконец нашелся. – Должен прямо сказать: у вас у обоих с этим делом хорошо. Оба вы готовы хоть сейчас на субботник… Впрочем, посмотрим… Снимайте штаны – и на четвереньки, как всегда в позу лошадки. Алла, девочка, мне перчатку и вазелин.

Покорно спустив брюки, больной взобрался на диван. Верхняя его часть в рубашке и галстуке все еще оставалась Генеральным секретарем, а нижняя, покрытая бледной кожей, оказалась обыкновенной частью рядового члена партии. Сизиф Антонович опытными движениями натянул на правую руку резиновую перчатку. Алла открыла баночку. Зачерпнув указательным пальцем порцию вазелина и пошлепав другой рукой больного, доктор заставил его подвинуться и присел на край дивана. Пальцем он провел по телу, разделяя его вдоль на две половины, будто намечая место для резекции, затем нащупал нужную точку и резким движением ввел палец.