Ангелы над Москвой

— Извини, Кроу, этого я не знаю.

— Да что там знать, — воскликнул раздосадованный сложностями Плюх. — Если плоскость — это лист, а сфера — это мячик, нужно дернуть лист посильнее, мячик и укатится!

— Вообще-то, да, — кивнул Кроу с непомерно умным видом. — Если только сечение плоскости не приходится на геометрический экватор сферы, любое приложенное к ней усилие заставит векторы сил складываться в отличную от нуля равнодействующую, заставляя тем самым мячик скатываться с листка.

Оля представила ворона в очках и галстуке, с мелком в крыле вещающим с кафедры ученого собрания, и чуть не прыснула смехом.

— А еще, — предложила Нюша, — мячик можно подопнуть с другой стороны.

— Кстати, — оживился призадумавшийся Кроу, — эти двигательные зеркала — они же выпуклые?

— Конечно, — ответил кентавр.

— И очень напоминают сферу, попытавшуюся пересечь плоскость?

— Похоже на то, — согласился кентавр.

— Тогда нам нужно просто как следует дернуть наше трехмерное пространство, и чужеродное четырехмерное вылетит из продавленной им дырки.

— А что, очень может быть… Подожди-ка, ворон, я своим передам твою идею… — и кентавр снова ненадолго умолк.

— И как ты думаешь тряхнуть пространство? — поинтересовалась Нюша, с интересом глядя на Кроу.

— Ну, я не знаю, — глухо ответил ворон. — Пусть люди Ксора чего предложат, они все ж таки умная цивилизация, запросто между галактиками летают.

— Мы как раз об этом и говорили, — подал голос кентавр. — Способов несколько. Первый — устроить на выпуклой поверхности большой взрыв. Но это нереально, так как на ней нет свободного места: выпуклая поверхность зеркала лежит в основании корабля. Способ второй: расположить одно зеркало в фокусе другого…

— Ага, ага, — раньше всех сообразил Плюх. — Потом его как включить, оно как даст разрядом по выпуклости, и вышибет его…

— Эй, вышибалы, вы поторопитесь, — как ни в чем не бывало улыбнулась Оля. — Амдиэль выводит свой корабль на орбиту, одновременно фокусируя его зеркало на нашем острове. Если пилотам не очень повезет, возиться с переориентацией они будут часа полтора. А если дело пойдет как по маслу, времени нашей с вами жизни остается максимум полчаса.

Отец и сын

Очнулся маршал внезапно. Будто и не было этого говорящего по-амдиэльски зверя, вырванной коленной чашечки, растоптанной ладони. То есть и рука, и нога были, и даже болели, но совсем тихонько, глухо и не очень надоедливо, почти не мешая работе мысли. Куда больше боли раздражала беспомощность. Оказаться в лазарете в такой момент, упустить время для атаки… Что может быть досадней?

Маршал застонал и потянулся здоровой рукой к лицу. Голова тоже перевязана, что ли? И грудь давит…

— Отец? Ты пришел в себя?

О, господи… Еще и старший здесь. Зачем? Разве мало медперсонала?

— Здравствуй, сын. Тебя вызвали, значит, я был плох?

— Не знаю. Раз говоришь со мной — все, похоже, в порядке. Как ты себя чувствуешь?

— Как почувствовать себя при обезболивании? Ощущения приходится ловить, как радиосигнал с обратной стороны планеты — то есть прием, то нету, — улыбнулся маршал. — Какой теперь день?

— Ты без сознания оставался трое суток. Все это время велась интенсивная терапия. Я рад, что она дала результаты.

— Позови мне дежурного врача. А лучше передай ему: пусть срочно вызовет ко мне начальника штаба.

— Да, папа.

Сын вышел. Маршал попытался шевельнуться. С трудом ему удалось немножко приподняться. Хорошо хоть младшего не стали вызывать: он парень нервный, горячий, ему такие переживания не нужны. Впрочем, чего там… Уже солдат, боевое крещенье прошел. Указ о его награждении медалью собственноручно подписывал…

Скрипнула дверь.

— Это ты, сын? Помоги мне подняться повыше, подмости подушек. Ага, вот так. Ну, как там у вас на севере?

— Как будто ничего не происходит. И в то же время не отпускает ощущение затягивающейся петли. Только встали лагерем — насекомые летучие взялись за нас, все мелочь, но жалит больно. И схлынуло вдруг…

— Возможно, сезонная активность?

— Возможно. Диэльцы наши все как один бросились рыбу ловить — рыбы полно! Но зверя, кормящегося рыбой, нет — а так не бывает! Где корм, там и…

— Да-да, я помню. Пищевая пирамида.

— Вот-вот. А еще те же диэльцы издалека увидели животное — свою точную копию, только раз в двадцать больше. Рвались с ним познакомиться, но оно на них только посмотрело, говорят — пристально так — и ушло. Это ненормально, обычно все живые интересуются себе подобными. Хотя бы и на предмет сожрать…

— Точно, сынок. Ты там, в кулаке держи своих диэльцев…

— Держу. Я контроллер изобрел. Вот, на руке.

— Этот браслет?

— Да. Он контролирует мой пульс. Как только мое сердце сокращается, контроллер посылает сигнал отмены.

— Отмены чего?

— Взрыва. В мышечные ткани каждого диэльца вшита капсула со взрывчаткой и радиовзрывателем. Замедление — десять секунд. То есть импульс от моего контроллера позволяет начинать отсчет заново. Если диэльцы взбунтуются и убьют меня, через десять секунд они все погибнут.

— Или если ты снимешь с руки браслет… Который хоть с виду и цельный, я уверен, снимается без труда.

— Да, папа.

— Остроумно. Они с тебя должны пылинки сдувать теперь.

— Ну, отец, ты же знаешь диэльцев: они о себе заботятся не слишком сильно.

— Ошибаешься, сынок. Заботятся они как раз только о себе. А тебя они с удовольствием бы съели: ты в их вкусе. Но у нас тоже есть маленькая секретная кнопочка. Планетарного масштаба. Так что едят они в основном кашу… Ладно. Регистрируй изобретение, внедрим — получишь вознаграждение.

— Спасибо, папа.

— Совсем устав забыл?

— Служу Амдиэлю!

— То-то же… А теперь отправляйся к себе. Пришел начальник штаба? Официальный приказ догонит тебя в пути. Но знай: я объявляю режим «все живое». Серьезность ситуации ясна, капитан?

— Так точно, господин маршал!

— Ну, езжай. И это… если со мной вдруг что — младшего заберешь в свое подразделение. Начальник штаба пусть войдет. Все. Пока!

«Остров — уничтожить!»