Английская Утопия

У народной Утопии множество имен, она фигурирует под разными образами. Это и английская страна Кокейн и французская Кокань. Это и Помона и Горная Бразилия, Гора Венеры и Страна Юности. Это и Люберланд и Шларафенланд, Рай бедняка и Леденцовая гора. Брейгель [1] , ближе всех других великих художников подошедший к пониманию чаяний народных масс, изобразил народную Утопию на картине со многими ее наиболее характерными признаками: тут и крыша из пирогов, жареный поросенок, бегающий с вилкой в боку, гора клецок, и люди, развалившиеся в удобных позах в ожидании, когда лакомые куски будут сами падать им в рот. Пряничный домик, найденный Гансом и Гретхен в заколдованном лесу, также принадлежит стране Утопии. Можно сказать, что к ней же, но с противоположного конца, примыкает и аббатство Телем у Рабле с его девизом «Делай, что за хочешь». Народная Утопия своими корнями уходит в миф, она окрашивает собой литературное творчество, и едва ли найдется в Европе такой уголок, где бы она ни давала о себе знать. Бессмысленно доискиваться ее происхождения в каком-то определенном месте или в какой- то определенный исторический период, а тем более считать ее первоисточником какую-либо поэму или легенду. Вместо этого я решил сделать исходным пунктом своего исследования один из вариантов Утопии — описанный в английской поэме XIV века под названием «Страна Кокейн», и, основываясь на этой поэме, проследить историю Утопий в предшествующий период и в последующих веках, провести параллели между Утопиями, мифами и легендами и, наконец, проследить, как изменялось представление об этой благословенной стране с XIV века вплоть до наших дней.

1

Питер Брейгель (Старший) — знаменитый нидерландский живописец, рисовальщик и гравер, один из основоположников реалистического голландского и фламандского искусства. Родился между 1525–1530 гг., умер в 1569 году. Гуманистическое и демократическое по своему характеру творчество Брейгеля сыграло большую роль в развитии передового искусства в Западной Европе XVI–XVII ве ков. — Прим. ред.

Принятый метод я считаю наиболее целесообразным, потому что народная Утопия на протяжении многих веков сохранила поразительно постоянный характер и все ее главные черты наиболее полно отразились именно в поэме «Страна Кокейн». Последняя состоит примерно из двухсот стихов. В ней описаны существующий на земле и вполне земной рай, остров сказочного изобилия, вечной юности, вечного лета, веселья, дружбы и мира.

В учебниках литературы, где упоминается поэма «Страна Кокейн», это произведение трактуется как антиклерикальная сатира или же как забавное высмеивание тех, кто хочет все получать даром. Она, конечно, антиклерикальна и подвергает осмеянию монашеское обжорство и распутную жизнь. Очень возможно, что автор хотел использовать популярный сюжет для критики злоупотреблений своего времени. Но если это и так, то приходится признать, что тема очень скоро отошла от замысла, а сатира утонула в Утопии. Автор начинает со сравнения страны Кокейн с раем. Оно складывается далеко не в пользу последнего.

Пускай прекрасен и весел рай, Кокейн гораздо прекраснее край. Ну что в раю увидишь ты? Там лишь деревья, трава, цветы… Нет ни трактира и ни пивной, Залей-ка жажду одной водой!

Зато в стране Кокейн:

Там совсем не нужна водица, Для виду разве да чтоб помыться.

В дальнейшем поэт всецело увлекается описанием наслаждений, окружающих людей в этой благословенной стране. Лишь в самом конце поэмы он как будто вспоминает намеченную тему и дает забавный отрывок о монашеских проделках. Но и в этом отрывке чувствуется, что осуждение сильно смягчено чем-то похожим на восхищение.

Прежде всего интересно местоположение острова:

В море на запад от страны Спейн [2] Есть остров, что люди зовут Кокейн.

Самое упоминание о том, что остров находится где-то на западе, дает нам полное основание связать рассказ о нем с земным раем кельтской мифологии. На протяжении всех средних веков люди твердо верили в существование такого рая, но церковь всегда утверждала, что рай находится на востоке, и усиленно боролась с западным раем, усматривая в нем языческое суеверие. Несмотря на противодействие духовенства, эта вера сохранилась. На побережье Атлантического океана часто находили обломки деревьев неведомых пород, орехи, изредка даже челны индейцев или эскимосов, унесенные в океан неблагоприятным ветром. Это укрепляло веру в существование волшебного острова, причем эта вера настолько утвердилась, что западный рай в конце концов признала и церковь, канонизировав его под названием «острова св. Брандена». Из Ирландии и других стран было отправлено на запад несколько экспедиций для поисков этого острова. Как бы ни было, тот факт, что страна Кокейн является западным островом, служит доказательством того, что тема этого сказочного острова народная и дохристианского происхождения. Более того, размещение страны Кокейн в Западном полушарии следует рассматривать как одну из специфических антиклерикальных черт этой поэмы.

2

Spain (англ.) — Испания. — Прим. ред.

В описании страны Кокейн много общего с языческим Островом Яблок, или Помоной, где, как говорит Баринг- Гулд [3] :

«Изобилие всего и золотой век длится вечно. Коровы дают столько молока, что им заполняют большие пруды.

Там есть также стеклянный дворец, летающий по воздуху. В прозрачных стенах его поселены души блаженных».

В одном ирландском описании говорится:

«Некоторые ручьи там текут молоком, иные струятся вином; там, несомненно, существуют реки виски и портера».

3

Сабин Баринг-Гулд (1834–1924) — английский церковный деятель и писатель. — Прим. ред.

Помона описана сходно с островом Кокейн не только в отношении изобилия. Такое же сходство усматривается в изображении колонн:

Из хрусталя колонны стоят, На солнце, как яркий свет, горят. Из яшмы зеленой у них капители, А низ из кораллов, чтоб все глядели.

в отношении разнообразия драгоценных камней или окон из стекла, превращающегося, когда это нужно, в горный хрусталь. Как известно, дворец или холм из стекла представляют неотъемлемую черту земного рая во всех мифологиях.

Итак, Кокейн прежде всего такая страна, где все сбывается. Это — Утопия изнуренных тяжелым трудом крепостных людей, которым все достается ценой больших усилий, тех, кто должен непрерывно бороться лишь для того, чтобы добыть скудные средства к жизни. Если этот аспект ее преобладает над ясным представлением о классовой борьбе (за исключением одного случая, к которому я вернусь ниже), то это следует признать вполне естественным, принимая во внимание условия того времени. Классовая борьба, несомненно, существовала в средние века. Угнетение и эксплуатация проявлялись тогда в совершенно неприкрытых и жестоких формах. Контраст между условиями существования крепостных и жизнью дворянства и богатого духовенства был разительным. Очень возможно, что одной из задач рассматриваемой поэмы было указать на этот контраст между сервом [4] и монахом. Нам, тем не менее, следует всегда помнить о всеобщей бедности в средние века, обусловленной чрезвычайно примитивной техникой производства: оно давало лишь очень незначительный товарный излишек после того, как были удовлетворены насущные потребности трудового населения.

4

Сервы — крепостные крестьяне в средневековой феодальной Европе. — Прим. ред.

Следовательно, люди значительно сильнее, чем теперь, испытывали на себе гнет необходимости и чувствовали, что, по-существу, жестокость этого гнета заложена в самой природе вещей. Человек был настолько далек от того, чтобы быть господином всего, что его окружало, что был склонен считать последнее своим господином. Он зависел от погоды не только потому, что плохая погода неприятна, но и потому, что плохое лето могло повлечь за собой абсолютный голод. Более того, даже при самых благоприятных обстоятельствах длинный рабочий день и скудное существование оставались тем уделом, от которого не было избавления. Если даже допустить, что свержение крепостными своих господ было вообще возможным, то и оно все-таки не принесло бы сколько-нибудь значительного облегчения их участи. Нам приходится считать уже некоторым движением вперед то обстоятельство, что к XIV веку люди стали сознавать, что они несут тяжелое бремя. К этому времени завершилась эпоха переселений и вторжений, постоянно дробившая формирующееся общество на малые, разрозненные группы. Сотрудничество между людьми и разделение труда распространялись все шире, а с развитием торговли росли и города, завоевывавшие себе известную долю самостоятельности (самоуправление в городах и т. п.). Происходило медленное, но в целом значительное развитие техники, а крепостничество, во всяком случае в Англии, клонилось к упадку и утрачивало свои наиболее жестокие черты. То, что люди раньше повсеместно переносили безропотно, без надежды на перемену, в результате этих сдвигов стало восприниматься ими как обуза и гнет: крепостной начал отдавать себе отчет в том, что он порабощен, — и XIV век сделался великим веком крестьянских восстаний.

Именно эта обстановка, это пробуждение надежды и привело к созданию «Поэмы о стране Кокейн». Без такой надежды эта поэма вообще едва ли могла появиться на свет. Но, если бы эта надежда была крепче и зиждилась на более прочном основании, она не приняла бы фантастическую форму причудливого сна об устройстве общества — желанном, но реально недостижимом. Именно эта фантастическая сторона мечты о Кокейне и обусловила то, что эту тему стали рассматривать как грубую, неуместную шутку. В самом деле, ничего нет легче, чем подвергнуть осмеянию такое представление о большом аббатстве:

Из пышек пшеничных на крышах дрань, На церкви и кельях, куда ни глянь, Из пудингов башни стоят по углам — Сладкая пища самим королям.

Или

Широкие реки текут молока, Меда и масла, а то и вина.

А также:

Гусей жареных летает стая, На вертелах все, — ей-богу, клянусь! Гогочут: «Я — гусь, я — горячий гусь!»

Наконец:

А жаворонки, что так вкусны. Влетают людям прямо во рты, Тушенные в соусе с луком, мучицей, Присыпаны густо тертой корицей.

Но если, не принимая во внимание примитивность языка, сравнить это описание с рассказом Малори о первом появлении Грааля, то вряд ли в приведенных выше строках окажется больше основания для высмеивания, чем в следующем отрывке:

«Тогда они внесли в зал Святую чашу, покрытую белой парчой, так что никто не мог ее видеть, даже те, кто ее нес. И тут весь зал наполнился вкусным ароматом, а каждый рыцарь имел те яства и напитки, какие он любил больше всего на свете».