Аниматор

Потом их тела, слепленные сумраком в нелепую многоногую фигуру, неожиданно распались.

Одно рывком отступило и настороженно замерло.

Второе, долю секунды казавшееся окаменевшим в позе яростного непокорства, послушно склонило голову, как будто с чем-то наконец соглашаясь, а затем медленно рухнуло на неподатливый гравий.

Глава 7

Уже темнело, и машина у подъезда, оказавшаяся представительским

“Мерседесом”, казалась антрацитовой глыбой. Чуть поодаль торчал джип сопровождения.

Меня и впрямь узнали.

– Господин Бармин? – спросил широкоплечий и плотный человек в черном плаще. – Полковник Добрынин. Прошу вас.

“Бог ты мой! – подумал я. – Сколько же у нас полковников?..”

Голос у него был собранный, уверенный; за модуляциями этого голоса брезжили некие полномочия: короче говоря, это был голос человека при исполнении.

Он приглашающе раскрыл передо мной дверцу.

Я сел и нахохлился, глядя в окно.

“Черт меня понес, – думал я. – Сидел бы сейчас в “Альпине”, кейфовал… нет, на тебе: купился на бабки”.

Неизбежно чувствуешь себя скотом, когда меняешь женщину на деньги.

Деньги на женщину – это еще можно стерпеть. Это привычно. Это обыденность, как к ней ни относись. А наоборот – ну просто отвратительно. Отказаться от волшебства любви – пусть минутного! – ради проклятых денег!.. Чертова эта Инга, вертихвостка несчастная!

Тут же все поняла, разумеется… Оправданий моих слушать не стала, в

“Альпину” самостоятельно поехать отказалась (подождать, покамест я сгоняю по важным делам, чтобы немедленно затем примчаться к ней на трепещущих и влажных крыльях любви), а только насмешливо фыркнула, сказала что-то про другой раз, которого не будет, взмахнула полой плаща, мстительно обдав волшебным своим запахом, и удалилась, – и когда я глядел ей в спину, то с отчаянием понимал, наконец, насколько она, чертовка, хороша!.. И где она теперь? И кто ей плетет все то, что должен был сегодня наплести я?

Какая гадость!..

Машина летела, мелькали огни встречных, дорога под лучами дальних фар казалась покрытой мелким воробьиным пухом. Я смотрел в окно и мрачно думал, насколько все это нелепо. Я мог бы отказаться, да… но я согласился. Из-за денег, конечно… В сущности, это моя работа, да… но какая нелепая, нелепая, трижды нелепая работа!

Бог ты мой!..

Пекари! Слесари! Шахтеры, вахтеры, монтеры!..

А меня – угораздило.

Я – аниматор.

Тьфу!..

Ну посмотреть хотя бы, на чем все это стоит!..

Человек смертен. И знает об этом. И все же тупо жаждет вечности. Что говорить? Живое хочет оставаться живым. Всегда. До скончания веков.

А если это невозможно, то хотя бы незабываемым. В борьбе с забвением все средства хороши – пирамиды, монументы, названия улиц, площадей, кораблей, астероидов. И все они недостаточны – пирамиды ветшают, монументы рассыпаются, корабли идут на дно, улицы меняют названия, а до астероидов и вовсе никому нет дела… Поэтому когда обнаружилось, что идеи русского философа Николая Федоровича Федорова имеют под собой не только мистическую, но и сугубо физическую основу, мир вздохнул с облегчением.

Конечно, для того, кто именем своим дерзал посягать на астероиды, все осталось как было. Зато для тех, кто покушался лишь на предметы сугубо земные – ну чтобы могила отца выглядела самой богатой во всем квартале, – все стало гораздо проще. Возник гораздо более технологичный, наукоемкий, чистый, эффектный и – главное! – при необходимости весьма дорогостоящий способ удовлетворять свое пустое тщеславие. Слава богу, отпала необходимость гонять тяжелые самосвалы с песком и цементом; потные каменотесы отложили свои затупившиеся инструменты; сварщики смогли наконец взглянуть на мир божий не только через непроглядно черные стеклышки. К чему теперь витые ограды, полированные мрамора, зеркальные лабрадориты? Колба

Крафта! – волшебная колба Крафта! В ней вечно трепещет, бьется, нежно пульсирует дорогое пламя – бесценная тень незабвенной личности усопшего! Наука сказала свое слово, подтвердив, что это пламя имеет уникальный спектр. А значит – и цвет. Уникальный цвет пламени подтверждал уникальность незабвенной души безвременно утраченного родственника или сослуживца. Ура! Забвение побеждено! Пройдут года и столетия, рассыплется камень, истлеет железо, астероиды столкнутся друг с другом и бесполезной пылью разлетятся по Галактике – а в колбе Крафта все так же нежно будет мерцать душа любимого!..

То же, что все колбы сделаны из совершенно одинакового титанового стекла и имеют одну и ту же форму, вовсе не должно вызывать отчаяния тех родных и близких покойного, которые хотят продемонстрировать цену своей утраты всему миру. Долой штатный жестяной футляр – бездушное изобретение умников Анимацентра. Ведь хочется, чтобы все

ПО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИ! Оправим колбу в серебро или золото, усыплем рубинами, изумрудами, бриллиантами! Да мало ли еще что можно придумать! Специальные издания – вот где на глянцевых страницах роскошь скорби! Телепередачи – вот где все ее многообразие!

Аниматология, то есть критика от анимации, – вот где кипение мысли, холодные рассуждения, бесстрастные оценки наших вдохновенных потуг!

Татьяна Петрова! Василий Мизер! Конкурсы! Лауреатства!.. Короче говоря, открытия Крупицына и Крафта дали мощный толчок не только захиревшей было в связи с виртуализацией женских украшений ювелирной промышленности, но и отразились почти на всех сферах человеческой жизни. Анимация (как круг успешно решаемых прикладных задач) превратилась в мощную индустрию. В ней осталось лишь одно звено, которое невозможно было поставить на поток. Этим звеном был сам аниматор. Это от него зависело, как ярко вспыхнет пламя…

И вот я сидел в “Мерседесе”, бесшумно летевшем по темному шоссе.

Водитель молчал, полковник Добрынин тоже молчал, и оба они казались отлитыми из того же антрацита, что и сама машина. Я ехал проявлять свой уникальный талант. Благодаря ему пламя в колбе Крафта вспыхнет гораздо ярче, чем если бы сеанс анимации проводил другой аниматор. Я умел воображать – это был мой дар, мой бесценный дар; он позволял мне прочувствовать прошлую жизнь человека, безжизненное тело которого скоро будет лежать передо мной. Или вообразить, что прочувствовал. Не знаю. Не знаю. Откуда мне знать? Откуда мне знать,

Господи?..

Да и что я могу знать о них, что? Я – настолько не способный знать самого себя и настолько не умеющий собой управлять, что самые любимые люди, самые дорогие существа бегут от меня как от хищного зверя!..

Наверное, если бы я согласился с доводами Клары, она бы не ушла от меня.

Раньше я этого не понимал. А ведь и правда: она выросла в семье, где рождение ребенка было совершенно заурядным явлением. Подозреваю, оно являлось даже не плодом осознанного решения, а просто-напросто естественным итогом совместного спанья. Так или иначе Клара обладала четырьмя братьями и сестрами, а также множеством дядьев и теток как с отцовской, так и с материнской стороны. Это, в свою очередь, свидетельствовало о нешуточном детолюбии ее дедов и бабок.