Анизотропное шоссе

– Ты действительно участвовал в экспедициях первопроходцев? – спросил Андрей.

– Да, – кратко ответил тектотон. И когда Андрей уже было решил, что больше ничего не услышит, тектотон добавил: – Поэтому я знаю ценность кофе в космосе, и попросил во время капремонта вмонтировать в меня кофеварочный аппарат с набором кофейной посуды из небьющегося фарфора.

Глава третья. Киберы и тектотон

Раскопки продолжались, и Андрей первое время не мог нарадоваться происходящему. Быт наладился. Чистота, порядок, всегда горячие и аппетитные завтраки, полдники, обеды и ужины, чистое выглаженное бельё, тщательно вычищенные от песка дохи и унты, а так же, что скрывать, – собеседники, с которыми можно поболтать о всяческом, что не относилось ни к внеземной археологии, ни к ее наиболее проблемному направлению – марсианской. И если раньше археологи регулярно задерживались на раскопе с поводом, а чаще вообще без повода, ибо возвращаться в бесприютный купол станции никому особо не хотелось, то теперь уже часа за два до окончания дневных работ каждый тайком начинал посматривать на часы и готовиться к отбытию домой.

Домой!

И никак иначе!

Именно так Андрей незаметно для себя стал называть экспедиционный купол, а затем без особого удивления обнаружил, что Максим с Аглаей именуют его так же. А как называть место, где тебя всегда ждут? И пусть это всего лишь киберы и тектотон, и выполняют они, в общем-то, незамысловатую работу – готовка, стирка, уборка, – но им, космическим археологам, есть с чем сравнивать.

Вечера на станции больше не превращались в безнадежную битву с энтропией, а становились тем, чем и должны были быть – временем покоя и отдыха, когда после сытного ужина, приготовленного киберкухней по одному из бесчисленных рецептов, вкушенного к тому же за красиво сервированным столом – со скатертью и сервизом на три персоны, можно, опять же, смаковать чудесное кофе по-венски или по-турецки, сидя на диване и блаженно вытянув ноги.

Да и тектотон, в обязанность которого входило столь редчайшее умение готовить эспрессо, латте и совсем экзотический «особый старательский», оказался на редкость приятным собеседником. Он рассказывал об экспедициях, в которых побывал под началом таких легендарных первопроходцев, как Мартынов, Гансовский, Громова, Варшавский. К тому же он был докой в кофе, настоящая ходячая энциклопедия.

Слушая его рассказы об особенностях выращивания кофейных деревьев, сбора и сушки ягод, обжарки и помола зерен, Андрей даже жалел, что судьба в лице отца, потомственного археолога, занесла его на исторический факультет Института космонавтики, а не на бразильские или галапагосские кофейные плантации. А ведь помнится ботаника являлась в школе его любимейшим предметом, а вовсе не история.

В это время Максим горячо обсуждал с тостером и хлебопечкой соревнования Лунной Спартакиады, которые он, будучи на раскопках, столь досадно пропустил, но которые, к счастью, тостер и хлебопечка ему с удовольствием транслировали в записи да еще и со своими комментариями, которые, на удивление археолога, оказались весьма квалифицированными.

Аглая, в свою очередь, направлялась к новообретенной подружке – стиральной кибермашине, усаживалась на низенькой табуретке и под уютное фырчание стираемого белья обсуждала с ней нелегкие проблемы гендерной космонавтики. В ответ кибермашина делилась историями о непростой женской доле прошлых веков, когда права и обязанности женщин не шли дальше домостроя, то есть детей, кухни и домашнего хозяйства. Аглая кивала, но порой задумывалась: а так ли это плохо? И в чём оно – женское счастье?

Первый беспокойный звоночек прозвучал для Андрея тогда, когда он, оторвавшись от обсуждения с тектотоном тонкостей искусства органолептической оценки качества бодрящего напитка, осмотрелся вокруг и внезапно осознал, что уже и забыл, когда с Максимом и Аглаей устраивали вечерние посиделки, с жаром обсуждая последние достижения археологической науки.

А ведь было, было!

Собирались!

Сидели!

Обсуждали!

Да еще с каким жаром – до хрипоты, призывали на помощь цитаты из трудов светил археологии, тыкали в толстые тома «Археологического ежегодника», писали совместные статьи, оттачивая каждый тезис о перспективности марсианской археологии, хотя за последние двадцать лет дело в ней не сдвинулось дальше найденных в кавернах каменных плит то ли с письменами, то ли следами причудливой игры процессов вымывания подземными водами.

Глава четвертая. Тектотон и кофе

После возвращения с раскопок Андрей предложил Максиму и Аглае собраться в кают-компании, обсудить свежий выпуск «Вестника космической археологии». Там появилась статья Фролова, где он полемизировал с академиком Ефимовым о перспективах археологических изысканий в Поясе астероидов.

Однако Максим отговорился тем, что безмерно устал, статью не читал и вообще к Фролову относится более чем скептически.

Аглая говорить ничего не стала, лишь демонстративно широко зевнула, поправила намотанный на влажные волосы тюрбан из банного полотенца, и столь красноречиво взглянула на Андрея, что он почувствовал себя виноватым.

Окружающая обстановка тоже не располагала к научным дискуссиям. Чересчур чисто, ухожено. Не археологическая экспедиция, не палатки, не брызжущий через край энтузиазм и азарт, а размеренная жизнь внеземного филиала солидного академического учреждения. Впрочем, после вежливого отказа от предложенной Андреем темы дискуссии, Аглая отнюдь не отправилась спать, а вернулась к обсуждению со стиральной кибермашиной извечных вопросов женского счастья, а из кухни тем временем донесся торжествующий вопль Максима, знаменующий очередной гол «Венерианского земледельца» в ворота «Марсианского строителя». В этом сезоне «Земледелец» имел все шансы выйти в четвертьфинал Кубка Солнечной системы.

– Чашечку Сан-Кристобаль? – предложил тектотон-бариста, и Андрей понял, что глаза его скользят по страницам «Вестника», совершенно не воспринимая содержания статьи. Он с облегчением отбросил журнал, принял чашечку, сделал крохотный глоток и зажмурился. Напиток имел землистый привкус, столь характерного для кофейных зерен, прибывших на Марс с Галапагосских островов.

Даже в чае не ощущался столь ярко вкус и аромат далекой и прекрасной Земли. Именно поэтому кофе и стал традиционным напитком всех, кто работал в дальнем и ближнем космосе, при том, что диетологи и врачи предупреждали о необходимости строго ограничить в рационе космонавтов долю этого стимулянта.

– Интересно, – сказал Андрей, – а никто не пробовал выращивать кофейные деревья вне Земли?

Тектотон тихонько звякнул, обращаясь к базам данных, и сообщил:

– Подобные попытки имелись, но не привели к удовлетворительному результату. Растения взошли, но не дали плодов.

– На Марсе?

– В орбитальных оранжереях, – ответил тектотон. – Высадки кофейных деревьев на планетах и спутниках не проводились.

Ну, да. Кому придет в голову и у кого найдется время заниматься еще и кофейными плантациями? Андрей заглянул в чашечку, где кофе оставалось совсем на дне, сделал еще глоточек. Их жизнь с появлением бытовой кибертехники замечательным образом преобразилась. В ней появилось то, от чего они давно отвыкли – свободное время. Время, которое можно посвятить не сну, а такому вот расслабленному существованию, столь непривычному в условиях другой планеты. И одновременно хотелось заменить эту расслабленность каким-то общественно полезным занятием.

– Гм… а если нам попробовать? – задумчиво спросил Андрей. – Так, в порядке эксперимента… Ростки попрошу прислать через «Клуб знаменитых капитанов», где-нибудь наверняка найдутся…

– Это было бы замечательно, – сказал тектотон, и в его голосе Андрею почудилась еле сдерживаемая механическим бариста радость. Впрочем, откуда у железного механизма она могла появиться?

Не откладывая дело в долгий ящик, Андрей бросил клич и получил немедленный ответ, и не откуда-нибудь, а с «Гагарина» – орбитально-транспортного кольца вокруг Земли. ОТК «Гагарин» еще достраивался, но многочисленные оранжереи работали и давали обильные гидропонические урожаи фруктов и овощей в закрома Солнечной системы. Неутомимые мичуринцы в очередной раз посрамили вейсманистов-морганистов. Выращивали самые экзотические растения и гибриды, но кофейные деревья не желали приживаться в условиях орбитальных питомников. Руководитель гидропонического хозяйства с радостью ухватился за предложение Андрея опробовать высадку растений на Марсе и пообещал прислать несколько превосходных образцов.

– Вы же понимаете, Андрей, – говорил руководитель гидропонического хозяйства, вытирая обильно потеющую лысину и сам немного походивший на лягушку от долгого пребывания среди цистерн с питательной жидкостью, – никого не попросишь сделать пробы на Марсе или Венере, на Амальтее или Титане. У всех свои программы исследования, все заняты по горло, не до ботаники. Ваше начинание – очень благородно, очень! – Руководитель даже промокнул глаза, словно расчувствовавшись до слез.

Андрей слабо отбивался от изливающихся в эфир благодарностей, а через несколько дней – поразительная оперативность для межпланетных грузопотоков – уже держал тщательно упакованный контейнер с ростками. С помощью тектотона и под скептическими взглядами товарищей, зеленые растеньица были высажены в импровизированной оранжерее, ради чего пришлось вынести несколько десятков коробок с научной литературой в чухлому, как Аглая почему-то называла склад для хранения всего того, что им вряд ли понадобится, но что категорически запрещалось выбрасывать.