Анкета

Юрий промолчал.

— Не знаешь. И хорошо. И не должен знать. Потому что если художник-примитивист знает, что такое примитивизм, то он уже не художник-примитивист. Мы вот что из этого сделаем. Мы сделаем из этого кино!

Юрий пожал плечами.

А Крахоборов засел за компьютер (за которым и Юрия заставлял работать, но он всячески отнекивался), перевел каракули Юрия в красивый текст — прямо как в книге, Юрий слов своих не узнавал — и отнес куда-то, и довольно скоро сообщил, что по сценарию Юрия совместная российско-шведская частная студия будет снимать фильм в духе русского примитивизма.

Юрия возили знакомиться с режиссером, с продюсером. Он понравился сдержанностью, молчаливостью, он сумел даже сказать несколько фраз по-английски — и ему ответили, и он понял, понял!

Там была и актриса, которой отвели роль главной героини. Женщина молодая, красивая, но словно опечаленная чем-то.

— Вы будто и не рады, — сказал ей Юрий, когда они оказались поблизости.

— А чего радоваться? Кино этого никто и не увидит. Никому не нужно это сейчас.

— Это точно. Но главное — для себя работать. Для удовольствия, — сказал Юрий.

Актриса усмехнулась, глянула на него, сказала:

— Мудер!

— Да нет… — засмущался Юрий.

Она рассмеялась, стала еще глядеть на Юрия — уже с любопытством, спросила, кто он, откуда.

Юрий взял да и выложил ей чистую правду, хотя приготовился врать. Чистую правду, всю — до нитки. Она слушала внимательно. А выслушав, сказала:

— Все-таки не понимаю, зачем ты нужен Крахоборову. Ты берегись его.

— Да что ты! — удивился Юрий. — Он для меня столько сделал! Совершенно бескорыстно!

— А сценарий?

— Да это случайно! Он не заставлял же меня, само получилось!

— А английский зачем и все прочее?

— Не знаю. Ну, хочется ему, чтобы я образованный был. Мне теперь самому хочется.

— Неспроста это, — сказала актриса, по имени Ирина. — Тоже мне, Пигмалион.

— Это как?

— Хороший ты парень, Юрий Самощенко. Смотри, не влопайся во что-нибудь.

— Приличные люди кругом, что ты! — успокоил ее Юрий.

— Скоты, — спокойно возразила Ирина, глядя на лысого и бородатого шведского продюсера. — Звони мне, если что.

— А что?

— А ничего.

И она дала ему свою визитную карточку.

Куплет восьмой

Красотка встречалась с ним тайно, И старший счастливым с ней был. Но вот он узнал вдруг случайно, Что младший ее полюбил.

А на Крахоборова опять напало унынье.

Опять он целыми днями валялся на постели, был вял и неулыбчив.

Юрий хотел его порадовать своими успехами в английском и чтении книг — он велел ему заткнуться и умолкнуть.

Как-то вечером сказал:

— Я напиться собираюсь. Тебя это не смутит?

— Нисколько, — ответил Юрий. — У меня и мыслей об этом нет, будто и не пил никогда. Кто б сказал — не поверил бы, что так бывает.

И Крахоборов стал напиваться.

Сперва он напивался молча, слушая музыку — классическую, тяжелую. Она на Юрия действовала подавляюще, он с удовольствием пошел бы гулять, но совестился оставлять одного Крахоборова в таком состоянии. Вдруг он поговорить захочет?

И Крахоборов захотел.

Он показал Юрию цветную фотокарточку, на которой была красивая женщина в красивых одеждах, и стал рассказывать о своей любви.

Юрий мало что понял из пьяного рассказа Крахоборова. Понял лишь, что любовь была высшей пробы, с взаимным огнем вначале, со столкновением характеров и борьбой самолюбий в средине, с мольбами и клятвами в финале. Все, что делал Крахоборов, он делал для нее — и квартиру вот эту создал, и коммерческие поступки свои совершал. Квартира ведь — для семьи, одному ему не нужна такая. Но…

— Никогда она не вернется ко мне, — сказал Крахоборов, поднимая от фотографии мокрое лицо. — Никогда, понимаешь ты это слово? Невермор! Я не хочу жить, понимаешь ты, брат?

— Жить надо, — не соглашался Юрий. — Надо жить, что ты…

— Зачем?

— Ну, мало ли… Ну, ради жизни, скажем.

— Примитивист ты мой! А если мне жизнь опостылела? Если она мне без нее — не нужна?

— Встретишь еще кого-нибудь.

— Никогда! Невермор! Другой такой нет!

Юрий промолчал, хотя был несогласен. Он вот тоже думал, что другой такой, какой была парикмахерша в гостинице «Словакия», нет на свете, а встретил актрису Ирину и понял — есть. Именно другая, правда, не такая, но — еще лучше. Он вспомнил о ее визитной карточке, о прямоугольничке картона, похожем на нее — белизна и гладкость бумаги, четкость букв. В ней тоже есть это — белизна и четкость. Он все собирается позвонить ей, да никак не решится.

Крахоборов, наплакавшись, уронил фотографию и уснул в кресле.

Юрий заботливо перетащил его на постель, уложил, раздел, укрыл, подушку поправил.

Утром Крахоборов встал будто после болезни. Похмелье, конечно, само по себе болезнь, но тут было и что-то другое. Он долго стоял перед окном, глядя в окно, опустив плечи, — и вдруг повернулся, глянул сердито на Юрия, пошел в ванную комнату — и через полтора часа был прежним Крахоборовым: упругим, стремительным. Сделал десяток телефонных звонков, говорил бодро, весело, сердито, резко, ласково — и Юрий словно въявь увидел, как в разных местах города задвигались, забегали люди, начали звучать спорые слова, перемещаться большие и маленькие предметы.

Запустив все это, Крахоборов уехал.

А Юрию позвонила Ирина.

— Очень рад, — сказал Юрий. — Я сам хотел…

— Да ладно. К тебе можно приехать?

— Вообще-то… Можно, конечно, почему нельзя. Адрес запишешь?

— Если я телефон твой знаю, то адрес — тем более. Ты ведь у Крахоборова живешь.

— Да, конечно…

— И то, что он не любит, когда женщины приходят, тоже знаю. Но я ненадолго. Ему об этом не говори.

Через полчаса она приехала.

Был незначительный разговор о пустяках. Юрий ждал.

Она садилась, вставала, ходила по комнате. Увидела на столе фотографию любимой женщины Крахоборова, подняла, удивленно посмотрела, бросила опять на стол.

— Ты ее знаешь? — не удержался Юрий.

— Так… На одном фестивале познакомились. Я ей свою фотоморду, она мне свою. Даже как звать, не помню. А он увидел у меня ее, оригинальное лицо, говорит. Выпросил зачем-то. Фетишист.

— То есть? То есть — они незнакомы?

— Говорю тебе — я сама с ней незнакома. Ни адреса, ничего. Из Штатов, вроде. Или из Англии. В кино я ее не видела, значит, не звезда. Снялась в одном фильме — и сгорела. У них часто бывает. У нас тоже.