Анна Керн: Жизнь во имя любви
Шрифт:
Перечитывая снова ваше письмо, я нахожу в нём ужасное если,которого я сначала не приметил: если моя кузина останется, то осенью я приедуит. д.
Ради бога, пусть она останется! Постарайтесь развлечь её, ведь ничего нет легче; прикажите какому–нибудь офицеру вашего гарнизона влюбиться в неё, а когда настанет время ехать, досадите ей, отбив у неё воздыхателя; опять–таки, ничего нет легче. Только не показывайте ей этого; а то из упрямства она способна сделать как раз противоположное тому, что надо. Что делаете вы с вашим кузеном? Напишите мне об этом. Только вполне откровенно. Отошлите–ка его поскорее в его университет; не знаю почему, но я недолюбливаю этих студентов так же, как и г–н Керн. – Достойнейший человек этот г–н Керн, почтенный, разумный и т. д.; один только у него недостаток – то, что он ваш муж. Как можно быть вашим мужем? Этого я так же не могу себе представить, как не могу вообразить рая.
Всё это было написано вчера. Сегодня почтовый день, и, не знаю почему, я вбил себе в голову, что получу от вас письмо. Этого не случилось, и я в самом собачьем настроении, хоть и совсем не справедливо: я должен быть благодарным за прошлый раз, знаю; но что
21 августа Пушкин снова пишет Анне Петровне: «Вы способны привести меня в отчаяние; я только что собрался написать вам несколько глупостей, которые насмешили бы вас до смерти, как вдруг пришло ваше письмо, опечалившее меня в самом разгаре моего вдохновения. Постарайтесь отделаться от этих спазм, которые делают вас очень интересной, но ни к чёрту не годятся, уверяю вас. Зачем вы принуждаете меня бранить вас? Если у вас рука была на перевязи, не следовало мне писать. Экая сумасбродка!
Скажите, однако, что он сделал вам, этот бедный муж? Уж не ревнует ли он часом? Что ж, клянусь вам, он не был бы неправ; вы не умеете или (что ещё хуже) не хотите щадить людей. Хорошенькая женщина, конечно, вольна… быть вольной (в другом переводе – вправе… иметь любовников. – В.С). Боже мой, я не собираюсь читать вам нравоучения, но всё же следует уважать мужа, – иначе никто не захочет состоять в мужьях. Не принижайте слишком это ремесло, оно необходимо на свете. Право, я говорю с вами совершенно чистосердечно. За 400 вёрст вы ухитрились возбудить во мне ревность; что же должно быть в 4 шагах? (NB: Я очень хотел бы знать, почему ваш двоюродный братец уехал из Риги только 15 числа сего месяца, и почему имя его в письме ко мне трижды сорвалось у вас с пера? Можно узнать это, если это не слишком нескромно?) Простите, божественная, что я откровенно высказываю вам то, что думаю; это – доказательство истинного моего к вам участия; я люблю вас гораздо больше, чем вам кажется. Постарайтесь хоть сколько–нибудь наладить отношения с этим проклятым г–ном Керном. Я отлично понимаю, что он не какой–нибудь гений, но в конце концов он и не совсем дурак. Побольше мягкости, кокетства (и главное, бога ради, отказов, отказов и отказов) – и он будет у ваших ног, – место, которому я от всей души завидую, но что поделаешь? Я в отчаянии от отъезда Аннеты; как бы то ни было, но вы непременно должны приехать осенью сюда или хотя бы в Псков. Предлогом можно будет выставить болезнь Аннеты. Что вы об этом думаете? Отвечайте мне, умоляю вас, и ни слова об этом Алексею Вульфу. Вы приедете? – не правда ли? – а до тех пор не решайте ничего касательно вашего мужа. Вы молоды, вся жизнь перед вами, а он… Наконец, будьте уверены, что я не из тех, кто никогда не посоветует решительных мер – иногда это неизбежно, но раньше надо хорошенько подумать и не создавать скандала без надобности.
Прощайте, сейчас ночь, и ваш образ встаёт передо мной, такой печальный и сладострастный; мне чудится, что я вижу ваш взгляд, ваши полуоткрытые уста.
Прощайте – мне чудится, что я у ваших ног, сжимаю их, ощущаю ваши колени, – я отдал бы всю свою жизнь за миг действительности. Прощайте, и верьте моему бреду; он смешон, но искренен».
Одно из писем Пушкина к Анне Петровне было вскрыто и прочитано П. А. Осиповой, после чего она разорвала отношения с племянницей и вернулась в Тригорское. Об этом стало известно поэту. 28 августа, делая вид, что не знает об отъезде Прасковьи Александровны из Риги, Пушкин пишет Анне Петровне:
«Прилагаю письмо для вашей тётушки; вы можете его оставить у себя, если случится, что они уже уехали из Риги. Скажите, можно ли быть столь ветреной? Каким образом письмо, адресованное вам, попало не в ваши, а в другие руки? Но что сделано, то сделано – поговорим о том, что нам следует делать.
Если ваш супруг очень вам надоел, бросьте его, но знаете как? Вы оставляете там всё семейство, берёте почтовых лошадей на Остров и приезжаете… куда? В Тригорское? Вовсе нет; в Михайловское! Вот великолепный проект, который уже с четверть часа дразнит моё воображение. Вы представляете себе, как я был бы счастлив? Вы скажете: «А огласка, а скандал?» Чёрт возьми! Когда бросают мужа, это уже полный скандал, дальнейшее ничего не значит или значит очень мало. Согласитесь, что проект мой романтичен! Сходство характеров, ненависть к преградам, сильно развитый орган полёта и пр. и пр. – Представляете себе удивление вашей тётушки? Последует разрыв. Вы будете видаться с вашей кузиной тайком, это хороший способ сделать дружбу менее пресной – а когда Керн умрёт – вы будете свободны как воздух… Ну что вы на это скажете? Не говорил ли я вам, что способен дать вам совет смелый и внушительный!»
Шутливо нарисовав перспективу оставления Анной Петровной мужа и его последствия, Пушкин переходит к обсуждению возможностей общения с нашей героиней, одновременно пытаясь заставить её ревновать:
«Поговорим серьёзно, т. е. хладнокровно: увижу ли я вас снова? Мысль, что нет, приводит меня в трепет. – Вы скажете мне: утешьтесь. Отлично, но как? Влюбиться? Невозможно. Прежде всего надо забыть про ваши спазмы. – Покинуть родину? Удавиться? Жениться? Всё это очень хлопотливо и не привлекает меня. – Да, кстати, каким же образом буду я получать от вас письма? Ваша тётушка противится нашей переписке, столь целомудренной, столь невинной (да и как же иначе… на расстоянии 400 вёрст). Наши письма наверное будут перехватывать, прочитывать, обсуждать и потом торжественно предавать сожжению. Постарайтесь изменить ваш почерк, а об остальном я позабочусь. – Но только пишите мне, да побольше, и вдоль и поперёк, и по диагонали (геометрический термин). Вот что такое диагональ.А главное, не лишайте меня надежды снова увидеть вас. Иначе я, право, постараюсь влюбиться в другую. Чуть не забыл: я только что написал Нетти (Анне Николаевне Вульф. – В. С.)письмо очень нежное, очень раболепное. Я без ума от Нетти. Она наивна, а вы нет. Отчего вы не наивны? Не правда ли, по почте я гораздо любезнее, чем при личном свидании; так вот, если вы приедете, я обещаю вам быть любезным до чрезвычайности – в понедельник я буду весел, во вторник восторжен, в среду нежен, в четверг игрив, в пятницу, субботу
и воскресенье буду чем вам угодно, и всю неделю – у ваших ног. Прощайте.28 августа.Не распечатывайте прилагаемого письма, это нехорошо. Ваша тётушка рассердится.
Но полюбуйтесь, как с Божьей помощью всё перемешалось: г–жа Осипова распечатывает письма к вам, вы распечатываете письмо к ней, я распечатываю письмо Нетти – и все мы находим в них нечто для себя назидательное – поистине это восхитительно!»
Таким образом, Пушкин начинает игру. Его письмо, датированное тем днём и адресованное Прасковье Александровне Осиповой, фактически предназначено для прочтения Анной Петровной:
«Да, сударыня, пусть будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает. Ах, эти люди, считающие, что переписка может к чему–то привести. Уж не по собственному ли опыту они это знают? Но я прощаю им, простите и вы тоже – и будем продолжать.
Ваше последнее письмо (писанное в полночь) прелестно, я смеялся от всего сердца; но вы слишком строги к вашей милой племяннице; правда, она ветрена, но – терпение: ещё лет двадцать – и ручаюсь вам, она исправится. Что же до её кокетства, то вы совершенно правы, оно способно привести в отчаяние. Неужели она не может довольствоваться тем, что нравится своему повелителю г–ну Керну, раз уж ей выпало такое счастье? Нет, нужно ещё кружить голову вашему сыну, своему кузену! Приехав в Тригорское, она вздумала пленить г–на Рокотова и меня; это ещё не всё: приехав в Ригу, она встречает в её проклятой крепости некоего проклятого узника и становится кокетливым провидением этого окаянного каторжника! (Не об этом ли эпизоде упоминал А. В. Марков–Виноградский? – В. С.)Но и это ещё не всё: вы сообщаете мне, что в деле замешаны ещё и мундиры! Нет, это уж слишком: об этом узнает г–н Рокотов, и посмотрим, что он на это скажет. Но, сударыня, думаете ли вы всерьёз, что она кокетничает равнодушно?Она уверяет, что нет, я хотел бы верить этому, но ещё больше успокаивает меня то, что не все ухаживают на один лад, и лишь бы другие были почтительны, робки и сдержанны, – мне ничего больше не надо. Благодарю вас, сударыня, за то, что вы не передали моего письма: оно было слишком нежно, а при нынешних обстоятельствах это было бы смешно с моей стороны. Я напишу ей другое, со свойственной мне дерзостью, и решительно порву с ней всякие отношения; пусть не говорят, что я старался внести смуту в семью, что Ермолай Фёдорович может обвинять меня в отсутствии нравственных правил, а жена его – издеваться надо мной. – Как это мило, что вы нашли портрет схожим: «смела в» и т. д. Не правда ли? Она отрицает и это; но конечно, я больше не верю ей.
Прощайте, сударыня. С великим нетерпением жду вашего приезда… мы позлословим на счёт Северной Нетти, относительно которой я всегда буду сожалеть, что увидел её, и ещё более, что не обладал ею. Простите это чересчур откровенное признание тому, кто любит вас очень нежно, хотя и совсем иначе.
Михайловское».
Однако вскоре Пушкин, вероятно, испугался, что А. П. Керн всё же пошлёт это письмо своей тётушке и тем самым может поссорить его с хозяйкой Тригорского (она конечно же не отправила его. – В. С.),и в послании от 22 сентября 1825 года из Михайловского в Ригу к Анне Петровне поэт обращается с просьбой:
«Ради бога не отсылайте г–же Осиповой того письма, которое вы нашли в вашем пакете. Разве вы не видите, что оно было написано только для вашего собственного назидания?»
Пушкин перемежает упрёки в кокетстве советами, как вести себя с поклонниками, и предлагает возможные места встречи с Анной Петровной: «Кстати, вы клянётесь мне всеми святыми, что ни с кем не кокетничаете, а между тем вы на „ты“ со своим кузеном, вы говорите ему: я презираю твою мать.Это ужасно; следовало сказать: вашу мать,а ещё лучше – ничего не говорить, потому что фраза эта произвела дьявольский эффект. Ревность в сторону, – я советую вам прекратить эту переписку, советую как друг, поистине вам преданный без громких слов и кривляний. Не понимаю, ради чего вы кокетничаете с юным студентом (притом же не поэтом) на таком почтительном расстоянии. Когда он был подле вас, вы знаете, что я находил это совершенно естественным, ибо надо быть рассудительным. Решено, не правда ли? Бросьте переписку, – ручаюсь вам, что он от этого будет не менее влюблён в вас. Всерьёз ли говорите вы, уверяя, будто одобряете мой проект? У Анеты от этого мороз пробежал по коже, а у меня голова закружилась от радости. Но я не верю в счастье, и это вполне простительно. Захотите ли вы, ангел любви, заставить уверовать мою неверующую и увядшую душу? Но приезжайте, по крайней мере, в Псков; это вам легко устроить. При одной мысли об этом сердце у меня бьётся, в глазах темнеет и истома овладевает мною. Ужели и это тщетная надежда, как столько других?.. Перейдём к делу: прежде всего нужен предлог: болезнь Анеты – что вы об этом скажете? Или не съездить ли вам в Петербург? Вы дадите мне знать об этом, не правда ли? – не обманите меня, мой ангел. Пусть вам буду обязан я тем, что познал счастье, прежде чем расстался с жизнью! – не говорите мне о восхищении: это не то чувство, какое мне нужно. Говорите мне о любви: вот чего я жажду. А самое главное, не говорите мне о стихах… Ваш совет написать его величеству тронул меня, как доказательство того, что вы обо мне думали – на коленях благодарю тебя за него, но не могу ему последовать. Пусть судьба решит мою участь; я не хочу в это вмешиваться… (Пушкин, вероятно, всё же воспользовался советом Анны Петровны – попытался писать к Александру I, но прошение так и осталось в черновике, недопи–санным; вскоре, 19 ноября, император умер. – В.С.) Надежда увидеть вас ещё юною и прекрасною – единственное, что мне дорого. Ещё раз, не обманите меня. 22 сент. Михайловское.
Завтра день рождения вашей тётушки (Прасковье Александровне в этот день исполнялось 44 года. – В.С.); стало быть, я буду в Тригорском; ваша мысль выдать Анету замуж, чтобы иметь пристанище, восхитительна, но я не сообщил ей об этом. Ответьте, умоляю вас, на самое главное в моём письме, и я поверю, что стоит ещё жить на свете».
Пушкина настолько увлёк роман с Анной Керн, что на второй план отодвинулась даже поэзия. Казалось бы, должно происходить наоборот, ведь «душе настало пробужденье»,–но стихи не рождались…