Анна, одетая в кровь
Шрифт:
Глава 12
Я просыпаюсь весь в поту. Мне снился кто-то, наклоняющийся надо мной. Кто-то с кривыми зубами и крючковатыми пальцами. Кто-то с таким вонючим дыханием, будто бы ел людей десятилетиями и не чистил зубы. Мое сердце колотится в груди. Я нащупываю под подушкой атаме моего отца и на секунду могу поклясться, ощущаю не предполагаемый атаме, а крест, вокруг которого оборачивается необработанная должным образом змея. Но мгновение спустя ощущение исчезает, и вот я уже держу в руках рукоять ножа в целости и сохранности, в кожаных ножнах. Гребаные кошмары.
Сердце потихоньку начинает успокаиваться. Опуская взгляд на пол, я вижу Тибальта, который уставился на меня с распушившимся хвостом. Интересно, если он спал на моей груди, и я его спихнул
Будильник возле моей кровати показывает 3.47. На секунду я задумываюсь, какой сегодня день. Суббота. Значит, завтра в школу идти не нужно. Ночь сереет, расплывается. Я спал хорошо всего лишь три ночи, когда мы сюда добрались. Не думая, я встаю с кровати и надеваю джинсы и футболку, затем ложу атаме в задний карман и спускаюсь вниз по лестнице. Я останавливаюсь только для того, чтобы обуться, и беру ключи маминой машины с журнального столика. После я еду по темным улочкам при свете растущей луны. Я знаю, куда еду, хотя не помню, когда решил сделать это.
Я паркуюсь в конце заросшей дороги у дома Анны и выхожу из машины, будто бы все еще сплю. Кошмарное напряжение не покидает моих конечностей. Я даже не слышу звук собственных шагов по шаткому крыльцу, или когда пальцы обхватывают дверную ручку. Затем я вхожу и падаю.
Фойе не стало. Вместо этого я упал с около восьмифутовой высоты в пыльную холодную грязь. Несколько глубоких вдохов возвращаются назад в мои легкие, и рефлекторно я поднимаюсь на ноги, ни о чем не думая. Что за хрень? Когда мой мозг вновь включается, я теперь полусижу и сжимаю четырехглавую мышцу. Я рад, что ноги целы, но где, черт возьми, я нахожусь? Чувствую, вскоре адреналин покинет мое тело. Где бы это ни было, здесь темно и воняет. Я стараюсь вдыхать медленно, чтобы не паниковать. Здесь пахнет сыростью и гнилью. Либо здесь кто-либо умер, либо кого-то расчленили очень давно.
С этой мыслью я вытаскиваю свой нож, свое лезвие, режущее средство с защитным покрытием, пока смотрю по сторонам. Я распознаю эфирный светло-серый свет, просачивающийся из дома. Думаю, свет идет из-под пола. Теперь, когда мои глаза приспособились к свету, я вижу, что стены и пол частично в пыли, а часть из них сделаны из грубого тесаного камня. Я заставляю себя подняться по ступенькам крыльца и вхожу в дом. Как же я в конечном итоге оказался в подвале?
— Анна, — мягко проговариваю я, и земля кренится под ногами. Я стою, опираясь на стену, но ее поверхность под моей рукой не грязная. Она мягкая. И влажная. И она дышит.
Труп Майка Андовера наполовину погружен в стену. Моя рука покоится на его животе. Его глаза закрыты, будто бы он спит. Его кожа выглядит потемневшей и свежей, чего раньше в нем уж точно не наблюдалось. Она разлагается, и от того, как он расположен в скале, у меня складывается впечатление, будто бы дом медленно принимает, впитывает его в себя. Он переваривает его. Я отхожу на несколько шагов. Было бы хорошо, если бы он не говорил мне об этом.
Мягкий звук передвижения привлекает мое внимание, и я поворачиваюсь, чтобы увидеть ковыляющую ко мне фигуру, шатающуюся и покачивающуюся. Шок на мгновение затмил мой разум и отвлек от пучащего живота. Это мужчина, он воняет мочой и не знающий меры пьяница. На нем грязная одежда, старый рваный плащ и брюки с дырками на коленях. Прежде, чем я ухожу, на его лице проносится выражение страха. Его голова крутится вокруг своей оси, точно крышка от бутылки. Я слышу длинный хруст его спинного мозга, а затем он падает на землю у моих ног. Я удивляюсь, когда же я проснусь-то на самом деле. Тогда, не понятно как, я слышу голос своего отца.
— Не бойся темноты, Кас. И не слушай, когда она говорит, будто в ней всегда
можно распознать свет. Это не так.Спасибо, пап. Это лишь одна из многих стремных жемчужин мудрости, которую ты должен был передать. Но он был прав. Ну, по крайней мере, о последней части уж точно. Мой пульс бешено колотится, и я чувствую, как вздувается яремная вена на шее. Затем я слышу голос Анны.
— Видишь, что я наделала? — спрашивает она, но перед тем, как ответить, она показывает мне трупов больше, чем я могу подсчитать, разбросанных по полу, как мусор, и сваленных в кучу до потолка, их руки и ноги сплетены в нелепую косу. Вонь здесь стоит ужасная. Уголком глаза я замечаю движение, но, когда присматриваюсь внимательнее, вижу, что на полу жуки пожирают плоть, въедаясь под кожу и создавая небольшие ямки-трещины. На теле нет живого места. Глаза лениво закатываются и откидываются их головы, покрытые слизью, будто бы они пытаются увидеть, что с ними происходит, но уже нет сил что-либо сделать.
— Анна, — мягко проговариваю я.
— Это не самое худшее, — шипит она. Она, должно быть, шутит. Она сотворила с некоторыми из трупов ужасные вещи. У них отсутствуют конечности или же все зубы. Они покрыты засохшей кровью, вероятно, резанные сто раз подряд. Многие из них слишком молодые. Лица, выглядящие как мое или даже чуть младше, с оторванными щеками и покрывшимися плесенью зубами. Когда я поворачиваюсь и вижу, что глаза Майка уже открыты, понимаю, что должен выбираться отсюда. Будь проклята охота-на-призраков, к черту наследие своей семьи, но я больше не останусь и минуты в комнате, полной человеческих органов.
У меня нет клаустрофобии, но прямо сейчас мне кажется, что я разговариваю сам с собой слишком громко. Затем я вижу то, на что у меня не было раньше времени. Там есть лестница, ведущая к основному уровню. Не знаю, как Анна направила меня прямо в подвал, и теперь меня это точно перестало волновать. Я просто хочу вернуться назад к фойе. И, как только я оказываюсь там, хочу забыть, что находится у меня под ногами.
Я иду к лестнице, и вот, когда на ней появляется вода, хлещущая отовсюду и поднимающаяся с колоссальной скоростью, в стенах появляются трещины, и тогда она просачивается прямо сквозь пол. Здесь теперь грязно, много слизи и жидкости, и в считанные секунды кто-то обхватывает мою талию. Я начинаю паниковать, когда мимо меня проплывает труп со сломанной шеей. Я не хочу плавать здесь с ними. Не хочу даже представлять, что находится здесь под водой, и мысленно обзываю себя последним идиотом, пока трупы из нижней части стека внезапно открывают челюсти и начинают карабкаться по полу, торопясь ухватиться за мои ноги, словно крокодилы. Я толкаю какого-то бомжа, который от удара подпрыгивает, словно гнилое яблоко, и удивляюсь, когда слышу свой собственный слабый стон. Я собираюсь заткнуться.
Я направляюсь к лестнице, точно летящий призрак, и моя попытка с треском рушится.
— Анна, остановись! — я кашляю, пытаясь выблевать зеленую воду изо рта. Не думаю, что мне удастся это. Одежда на мне кажется тяжелой, словно в кошмарном сне, и я ползу вверх по ступенькам в замедленном движении. Наконец, я нащупываю сухой пол и перетягиваю себя на землю. Облегчение длится всего лишь полсекунды. Затем я пронзительно кричу, словно курица, и бросаюсь прочь из подвала, ожидая, что опять вот-вот нахлынет вода или чей-то труп потащит меня обратно вниз. Но подвал сухой. Здесь еле светит серый свет, но я вижу ступеньки в нескольких футах от себя. Они тоже сухие. Здесь ничего нет. Он выглядит, как и любой другой подвал, в котором хранят консервы. Чтобы почувствовать себя еще глупее, я обнаруживаю, что одежда на мне тоже сухая.
Чертова Анна. Я ненавижу галлюцинации, пространственно-временные манипуляции, да что угодно. Никогда не привыкну к такому.
Я встаю и очищаю рубашку, хотя на ней ничего такого нет, и осматриваюсь по сторонам. Я, должно быть, на кухне. Здесь находится пыльная черная плита и стол с тремя стульями. Я бы очень хотел присесть на один из них, но шкафы стали открываться и закрываться сами по себе, ящики — выдвигаться, а стены — кровоточить. Двери громко хлопают и бьется посуда. Анна ведет себя как обычный полтергейст. Как досадно.