Аннигиляция

Топограф взглядом поблагодарила меня за поддержку, хотя я руководствовалась совершенно иными соображениями. Я никак не могла отвязаться от мыслей о башне: она манила и в то же время вызывала что-то вроде приступа акрофобии. Не знаю, чего было больше – страха или энтузиазма: мне чудились то дивные узоры раковин наутилусов, то обрыв и падение в бездну.

Психолог задумчиво кивнула, взвешивая наши предложения, затем спросила:

– Ни у кого еще не возникло желания уйти?

Вопрос был вполне уместен, но все равно оставил неприятный осадок.

Мы помотали головами: такого желания не возникало.

– А ты сама что скажешь? – спросила топограф.

Ухмылка на лице психолога казалась совсем неуместной. Впрочем, она ведь должна была понимать, что кому-то из нас могли поручить следить за ее поведением. Видимо, ее забавляла мысль, что на эту роль назначили не биолога или антрополога, а топографа – по сути своей специалиста поверхностного.

– Признаюсь, у меня нехорошие предчувствия, хотя трудно сказать, чем они вызваны. То ли обстановкой в целом, то ли нашей внезапной находкой. Лично я за то, чтобы в первую очередь разобраться с туннелем.

С башней.

– Что ж, три против одного. Решено. – Антрополог с облегчением вздохнула.

Топограф пожала плечами. Видимо, насчет любопытства я ошиблась – ее, казалось, ничего не интересовало.

– Скучно? – спросила я.

– Неохота сидеть сложа руки, – ответила она, обращаясь ко всем сразу, как будто я говорила от лица группы.

Совет держали в импровизированном «штабе». Снаружи уже стемнело, и в сумерках вновь зазвучал тоскливый стон. Мы решили списать его на какое-нибудь природное явление, но вздрагивать от этого не перестали. Посчитав стон сигналом ко сну, мы разошлись по палаткам, чтобы побыть наедине со своими мыслями. Какое-то время я лежала с открытыми глазами, пытаясь представить башню как туннель или хотя бы шахту, но тщетно. Вместо этого в голове крутился один и тот же вопрос: что же скрывается в самом низу?

* * *

Во время марш-броска от границы к базовому лагерю, который располагался неподалеку от побережья, ничего необычного не произошло. Птицы пели как ни в чем не бывало, олени, мелькая белыми хвостиками, разбегались по зелено-бурому подлеску, криволапые еноты, не обращая на нас внимания, шли по своим делам. После нескольких месяцев, проведенных взаперти, бесконечных тренировок и курсов от свободы кружилась голова. В коридоре мы вообще были изолированы от всего – даже от самих себя: уже не прежних, еще не нынешних.

Накануне прибытия в лагерь наш идиллический настрой несколько сбила встреча на тропе с огромным вепрем. Поначалу мы едва различили его вдалеке, даже в бинокль, а вот он нас учуял (у вепрей неважное зрение, но очень острое обоняние). Не дошли мы до него и ста метров, как он с топотом понесся прямо на нас… Правда, время подготовиться было. Все достали мачете, а топограф сняла с плеча штурмовую винтовку. Вепрь весил центнера три, и хотелось верить, что пули его бы остановили. Тем не менее никто не торопился отстегивать ящик с пистолетами и вскрывать тройной замок – все боялись отвести взгляд от надвигающейся туши.

Психолог не успевала подобрать какое-нибудь внушение, чтобы заставить нас сосредоточиться и взять себя в руки, поэтому ограничилась криком:

– Держитесь от него подальше! Не дайте ему коснуться вас!

А зверь все приближался и приближался…

Антрополог нервно посмеивалась от абсурдности происходящего: близится опасность, а ты стоишь и ждешь. Одна топограф не растерялась: упала на колено и уперла винтовку в плечо, чтобы лучше прицелиться. Мы лезли с советами, самым полезным из которых было: «Стреляй, только если не будет другого выхода».

Я достала бинокль. Чем ближе надвигался вепрь, тем более странной становилась его морда. Ее всю перекосило, как будто зверя мучила страшная боль. Казалось бы, морда как морда – широкая и вытянутая, но глаза закатились, а голову тянуло влево, словно за невидимым поводком. От этого становилось не по себе. В глазах вепря пробегали какие-то искорки, но утверждать наверняка не берусь. Могло и показаться, так как у меня тряслись руки.

Что бы там ни мучило вепря, оно вскоре свело на нет всю его агрессию. С пронзительным воплем – точно в агонии – он резко свернул влево в подлесок. Когда мы подошли туда, от зверя остался лишь след из потоптанной травы и поломанных кустов.

Еще несколько часов я была погружена в свои мысли, пытаясь найти логическое объяснение увиденному, какую-то разумную с точки зрения биологии гипотезу. Например, мозговые паразиты или что-то вроде того. Еще через некоторое время встреча с вепрем смешалась со всеми остальными впечатлениями от похода, и я снова смотрела вперед.

* * *

На следующий день мы встали пораньше, позавтракали и потушили костер. Утро дышало обычными для этого времени года свежестью и прохладой. Топограф сломала замки на ящике с оружием и раздала всем по пистолету, себе же оставила винтовку (в дополнение к прочим преимуществам на ней был закреплен фонарик). Мы не планировали так скоро открывать ящик, и хотя никто не возражал, я почувствовала, что все напряглись. Участники второй экспедиции в Зону Икс застрелились сами, участники третьей перестреляли друг друга, и руководство перестало выдавать оружие. Запрет сняли только к нашей экспедиции (двенадцатой по счету), после того как несколько групп подряд обошлись без убийств.

Мы вернулись к башне. Солнце пробивалось сквозь полог мха и листвы, создавая островки света на поверхности входа. Обычный проем, вовсе не страшный… но даже для того, чтобы подойти к нему, требовалось усилие воли. Краем глаза я увидела, как антрополог смотрит на коробочку. Загорись лампочка красным, мы бы не стали соваться внутрь, а занялись бы другими делами. Но прибор не подавал признаков жизни, и я втайне радовалась, что все обошлось, пусть мне было и не по себе.

– Как думаете, он глубокий? – спросила антрополог.

Психолог нахмурилась.

– Не забывай, что мы полагаемся на твои расчеты. Цифры не лгут. Диаметр сооружения – восемнадцать метров семьдесят два сантиметра, высота над землей – сто восемьдесят семь с половиной миллиметров. Лестница выходит точно на север или почти на север. Будем надеяться, это впоследствии прольет свет на то, как строили туннель. Наконец, он сделан из ракушечника – не из металла или кирпича. Будем исходить из этого. А раз на картах ничего не отмечено, значит, завалы вокруг него только недавно разворошило ветром.

Вера психолога в непогрешимость расчетов и то, как она объяснила отсутствие башни на картах, внушали… доверие, что ли? Возможно, ей хотелось успокоить нас, но по мне она скорее успокаивала себя. Ее назначили главной – следовательно, рассказали больше, чем нам, и ей приходилось трудно и одиноко.

– Ладно, это какой-нибудь погреб метра два в глубину. Заглянем и продолжим заниматься делом, – бросила топограф шутливым тоном, но «погреб», кажется, у всех вызвал ассоциацию со словом «погребать».