Аномальная зона

– Послушай, Луговой, – как-то глухо, еле слышно проговорила Анюта, – у тебя есть хоть одна исполненная мечта?

Я в упор не понимал, о чем она. Просто не хотел этого понимать!

– Предлагаю обсудить наши РЕАЛЬНЫЕ перспективы, – упорствовал я. – Исходя из того, что из Каратая нам не выбраться, а жить дикарями или на подпольном положении в какой-нибудь глухой деревне – вариант временный, пока не прикончат...

– Вот видишь, ты сам и ответил на свой вопрос, – прошептала Анюта.

Я чувствовал: еще минута в подобном ключе, и меня заколотит от злости.

– Вариант нереальный...

– Хочешь сказать, ты в это не веришь? – спросил Шафранов.

– Да!

– Что да?

– Не верю!

– Только не кричи, не дома, – одернула меня Анюта. – Я так и знала, Луговой, у тебя нет ни одной исполненной мечты. У меня, кстати, тоже.

– Вы не верите?.. – как-то приторможенно прошептала Арлине. Ее глаза наполнились слезами. – Так, значит, я никогда не попаду домой?

Загалдели все разом. Анюта кричала, что мое ослиное упрямство и неприятие элементарных (!) вещей загонят ее в могилу. Шафранов вторил, что да, клиника, но почему бы не попробовать? Вся наша жизнь – типичная клиника, чем мы рискуем, кроме своих жизней? Неужели я такой баран, что усомнился в «показаниях» Стрижака? Что мы знаем об окружающем мире, кроме того, что ни хрена о нем не знаем?! Корович кричал, что он готов пройти через все страдания, что работа на «дядю» и ночи в офицерском общежитии уже так обрыдли, что он согласен на все. И если уж умирать, то имея перед глазами ЦЕЛЬ. Степан кричал, что он меня, конечно, уважает, но, в сущности, я жалкая, ничтожная личность, не имеющая ни капли романтики за душой. Я кричал, что прогулки по Каратаю – никакая не романтика, мы не знаем, куда ехать, не знаем, где ЭТО место, не знаем, КАК ИМЕННО попасть в требуемые координаты, а не в какой-нибудь мир ядерной пустыни. Они кричали чуть не хором, что главное – начать, а там кривая вывезет, мир не без добрых людей, а терпение и труд...

Кончилось тем, что я тоже начал заражаться их безумными идеями. Что плохого в мечте? Только то, что иногда она сбывается?

* * *

Наше продвижение на восток напоминало фланговые маневры. Проселочные дороги плелись замысловатым образом. Классическую тайгу прорезали реки, небольшие кряжи. Пару раз мы проезжали по шатким мосткам, а через третью речушку переправы не было. Пришлось форсировать вброд, благо глубина была по локоть, а берег – относительно пологий. Я избегал населенных пунктов, съезжал с накатанных дорог, если впереди возникали крыши, искал объездные пути. И вновь не уставал поражаться: урочище Каратай – это сравнительно малая территория. Пролегай через него прямая автострада, мы бы пронеслись по ней за час. Почему же внутри все выглядит иначе? Несколько горных систем, долины, тайга, болота – все чрезвычайно запутано и закручено. Из пункта А в пункт Б, расстояние между которыми пара верст, можно добираться сутки – и это по кратчайшей дороге! Направления по сторонам света практически не работают, причины этого неизвестны. С попаданием в аномальную зону, которых здесь десятки, о метрической системе мер можно забыть и уповать токмо на интуицию и везение. Расстояния снаружи – одни, изнутри – другие; возможно, это связано с колдовством или еще какими-то чудесами, паранормальными явлениями, влиянием патогенных зон... Вот и сегодня: одометр показывал, что мы проехали двадцать километров, а такое ощущение, что топтались на месте.

Карта Каратая, которую я за год засмотрел до дыр, стояла перед глазами. Я мог бы ориентироваться, не будь так много белых пятен. Пассажиры спали, сон сразил их моментально – от потрясения, усталости, да и пить надо меньше. Временами кто-то просыпался, давал мне ценные указания, как надо ехать, и вновь засыпал. «Поаккуратнее нельзя? – бормотала Анюта, подлетая на корнях и ухабах. – Мы же не дрова, ей-богу». Временами пробуждалась совесть у Коровича и Шафранова – предлагали заменить меня за рулем. Я отказывался – не имел я права выпускать ситуацию из-под контроля, – и они засыпали с чистой совестью. Временами подпрыгивал Степан в багажном отделении, выдавал в пространство сложную руладу и затихал. Посапывала Арлине на коленях у Шафранова. На севере остались Танцующие Близнецы – две слипшиеся над местностью сопки. Кажется, я начал ориентироваться. Подняв машину на возвышенность, разглядел в тумане ломаную горную цепь. Это были, по всей вероятности, Каскадные горы, уходящие тремя грядами на восток. Места незаселенные. Интересы Благомора в этой части урочища практически не обозначены. Засекреченных объектов нет, и вероятность встречи с вооруженными людьми близка к нулевой. Никто, однако, не отменяет природные ловушки и негостеприимность местного населения...

Я медленно съезжал с возвышенности, смотря по сторонам. Тайгу сменяли можжевеловые леса. Диковато для Якутии, но я уже привык. В долине Черного Камня охотно произрастают магнолии, азалии и рододендроны, прекрасно уживаясь с кедрами и рябиной. Скалы вырастали, как грибы, и даже форма у них была грибообразная. Я свернул направо, поехал вдоль опушки. До реки Шалдон, по моим представлениям, оставалось немного. Есть участки, где она протекает по равнине – к одному из таковых мы, похоже, и приближались. Въехав на холм, я растолкал Степана и поставил коротышке несложную задачу. Поворчав для приличия, он ушел исполнять. Забрался на дерево и через пару минут свалился. Местность сложная, заявил человечек, сооружая озабоченную мордашку. По фронту – горы. Река петляет. Горы – на далеком берегу, на нашем их пока нет, рельеф – скалисто-лесистый и плохо читается. Правый берег Шалдона – голимые пустоши, заросшие кое-где кустами. Прямо по курсу просматриваются крыши крохотного хутора...

Спустя пятнадцать минут мы ехали вдоль покосившегося плетня, приближаясь к приземистой избе, крытой соломой, и кучке сараюшек. Без сюрпризов не обошлось. Из бурьяна на правой стороне выскочило колоритное существо в залатанных обносках, юрко перебежало дорогу и нырнуло в аналогичный бурьян. Я резко затормозил.

– Караул! – всполошилась Анюта. – Чудо-юдо трехглазое!

– Курица дорогу перебежала, – усмехнулся Шафранов.

– Опять начинаются приключения, полные веселых опасностей, – проворчал Корович, приподнимая на всякий случай «кипарис» (в отличие от меня, уставшего от автоматов, он выбрал именно это оружие).

– Ага, а помните, как круто мы в прошлом году... – вякнул с галерки Степан и заткнулся.

– А, что? Я что-то не увидела? – проснулась Арлине, но Шафранов на всякий случай закрыл ей глаза ладошкой.

– Эй, пацан! – крикнул я в открытое окно. – Не бойся, мы добрые, покажи личико!

– А может, не надо? – засомневалась Анюта.

Заколыхались колосья бурьяна, и явилось нечто. Я даже бровью не повел. Насмотрелся на уродцев, их в Каратае – как таджиков на стройке. Пацаненку было лет двенадцать, но выглядел он чертовски «своеобычно». Ноги худые, как щепки, выгнуты колесом, тельце прямоугольное, как у Самоделкина, нос напоминал расколотую пополам лучину, лицо сплюснутое с «полюсов», и лоб располагался примерно там, где должна была быть макушка. Иллюзию третьего глаза создавало уплотнение над переносицей – практически черное, в форме горизонтального овала. И только глаза у пацаненка были настоящие, человеческие – огромные, реально детские, живые, с густыми ресницами.

– Детский сад, – вздохнул Корович.

– Пацан, мы с миром, – сказал я. – С кем из взрослых можно поговорить?

Разговаривать этот несчастный, разумеется, не умел. Промычал что-то формальное, показал крючковатым пальцем – туда. Вышел на дорогу и смотрел нам вслед – эдакая помесь кузнечика и Буратино.

– Ума не приложу, как он ковыряет в носу, – задумался Степан. – Я тоже испытываю неудобства: нос маленький, пальцы толстые, но как-то выкручиваюсь. А вот он – как?

Это был «обыкновенный» хутор, живущий отшельнической жизнью. Мы вышли без оружия, показывая руками, что явились с мирными целями (Корович, вооруженный до зубов, остался в машине и вертел головой). Нам тут не обрадовались. На хуторе жили несколько многодетных семей. Из лабиринтов подсобок возникла, условно говоря, женщина с умопомрачительными параметрами 60-90-120. Она напоминала грушу. Массивные ноги растекались по земле, а кожа со скул сползала на плечи. Руки были сильные, мускулистые. В руках она сжимала вилы. Из уголков двора к ней бросились дети – один другого колоритнее и живописнее, обступили мамку, вцепились в нее. Пятясь, женщина со всем своим выводком отступила за сарай. Сильно прихрамывая, показался еще один обитатель хутора – его лицо казалось расколотым пополам, а с левой щеки свисала гигантская опухоль. Особой храбростью данный экземпляр не отличался – шмыгнул в пристройку к сараю. Мелькнул еще один – безрукий, безногий, передвигающийся по двору с помощью нижней культяпки и двух верхних. Что-то выкрикнула женщина с вывернутым плечом и куриными ногами – очередная «поросль» прошуршала по траве за домом и затихла.

В соседнем «атриуме», образованном амбаром и монументальной скалой, рубил дрова совершенно нормальный дряхлый старик – в ватных штанах, стеганой жилетке, с бородой ниже пояса. Деду Морозу он годился бы в отцы, но силушку в руках сохранил.

– Бог в помощь, почтенный, – поздоровался я. – Не бойтесь нас, мы просто любители поговорить.

– А чего мне вас бояться? – дряблым голосом приговаривал старик Силантий, кромсая осиновые чурки. – Ну, убьете вы меня – так давно уже пора... Все живу, живу, и конца тому не видать... Уже и сам не помню, сколько лет прожил и который год нонче на дворе...

Он все подмечал, смотрел на нас цепко, из-под плеча, косил по сторонам и топор взял поближе к обушку. Мы поспешили успокоить дедушку – только информация. Старичок оказался разговорчивым. Лет двадцать, а то и побольше, проживает дед Силантий в этом паноптикуме. Нормальных людей, почитай, год не видел. Приезжали прошлым летом на джипе – вроде как охотники, оружием увешаны, поддатые. «И чего мы забрались в такую даль? – возмущались. – Ни хрена себе нас леший запутал». Особого вреда не причинили, хотя и была у одного из охотников «светлая» идея: перестрелять уродов, сжечь хутор вместе с дедом. Обычные развлечения местных «отпускников». Но был среди кодлы кто-то здравомыслящий, отказался от этой затеи. Мол, патронов мало, да и грешить без особой нужды... Супруга деда Силантия, благословенная Блажена Стояновна, скончалась годков сорок как тому. А вслед за ней и обе дочери. Куковал он тут один-одинешенек, покуда не заявились на хутор «божьи люди», сбежавшие из «оздоровительно-трудового» заведения. Их было человек двенадцать – изможденные, обремененные физическим «несовершенством». Несколько мужчин, несколько женщин. Умоляли о крове и пропитании. А дед Силантий, не сказать, что человек души необычайной, но так устал от одиночества...