Анти-Макиавелли, или Опыт возражения на Макиавеллиеву науку об образе государственного правления

Допустим, что этот победитель овладел всем миром; но сможет ли он завоеванным управлять? Ибо сколь бы государь ни был велик и славен, однако он остается весьма ограниченным существом. Едва ли он сможет вспомнить названия своих земель – то, к чему, казалось бы, побуждало его честолюбие, желавшее, чтобы о завоеваниях его было известно повсюду; однако даже для этого он оказывается мал.

Пространство земель, которыми обладает государь, не делает ему чести; несколько миль земли, прибавляемые им к своему владению, не делают его славным; ведь часто, напротив того, владеющие лишь десятой частью его земель бывают намного славнее.

Заблуждение Макиавелли при рассуждениях о славе победителя могло быть общепринятым в тогдашнем обществе и, на самом деле, не являлось результатом его злобного характера. Впрочем, ничто не может быть так омерзительно, как некоторые средства, которые он предлагает для удержания завоеванных земель.

Если их исследовать подробно, то ни одно из них не является законным или справедливым. Необходимо, говорит он, истребить весь род, владевший этими землями перед их завоеванием. Можно ли читать эти строки без содрогания сердца? Ведь это означает попирать ногами все, что есть святого в этом мире, и открывать дверь всяческим заблуждениям. Таким образом, если честолюбивый государь силой отторгнет земли от другого государя, то как можно предоставлять ему право тайно убить или отравить ядом побежденного? Победитель, если он поступает таким образом, вводит тем самым обычай, который будет способствовать его собственному падению. Другой, честолюбивее и способнее его, воздаст ему тем же и, напав на его земли, с таким же бесчеловечием, с которым тот казнил его предков, велит лишить его жизни. Макиавеллиево время предоставляет нам много примеров подобного рода. Не видим ли мы, что Папа Александр VI находился в опасности низвержения с престола за его злодеяния, что гнусный его побочный сын Цезарь Борджиа, будучи лишен всех земель, скончался в ничтожестве, что Галеаццо Сфорца был умерщвлен в церкви, что Людовик Сфорца как узурпатор скончался во Франции в железной клетке, что йоркские и ланкастерские князья в конце концов истребили друг друга; что греческие императоры один другого тайно лишали жизни, пока турки, воспользовавшись их слабостью, вовсе их не уничтожили [7] .

7

Александр VI Борджиа и Цезарь Борджиа – см. выше, в материалах к «Князю» Макиавелли. Сфорца – династия миланских герцогов в 1450–1535 гг. Галеаццо Мария был убит миланскими республиканцами в 1476 г., а Людовик (Лодовико) умер во Франции в заключении в начале XVI в. Ланкастеры – младшая ветвь династии Плантагенетов, узурпировавшая власть в Англии в 1399 г. В свою очередь в XV в. они были вынуждены вести длительную гражданскую войну с Йорками, также претендовавшими на английскую корону (так называемая Война Алой и Белой розы). Греческие императоры – имеются в виду византийские императоры.

Если в наши времена между христианами такие возмущения случаются редко, то это происходит по большей части потому, что теперь доводы здравого рассудка понятны каждому. Современные люди просветили свой разум, и мы должны за это благодарить ученых людей, которые очистили Европу от этого зверства.

В другом месте Макиавелли утверждает следующее: необходимо, чтобы победитель основал себе резиденцию во вновь завоеванных землях. Хотя это и не имеет отношения к жестокости, а в иных случаях может оказаться и полезным, все же следует принять во внимание: многие земли великих государей расположены так, что государи не могут оставить свое местопребывание без того, чтобы остальные земли не оказались при этом под угрозой. Государи являются первоначалом движения в государственном теле, и им нельзя оставлять центра своих владений, дабы не пришли в упадок уже находящиеся под их властью территории.

Третье политическое правило состоит в том, что необходимо во вновь завоеванных землях учредить колонии, чтобы тем самым быть уверенным в их преданности. Автор «Князя» в данном случае основывается на обычае римлян, но он упускает из виду то, что если бы римляне вместе с колониями не отправили в новые земли легионов, то они очень скоро лишились бы своих приобретений. Он не говорит о том, что помимо колоний и легионов римлянам необходимо было иметь также и союзников. Между тем римские колонии и легионы были в счастливые времена республики разумнейшими разбойниками, опустошающими в иные времена и всю вселенную. Они с помощью хитрости сохраняли то, что приобрели несправедливо. Наконец, этот народ имел ту же злую судьбу, что и остальные беззаконные победители.

Но, рассудим ныне, могут ли колонии, о которых столь несправедливо судит Макиавелли, быть такими полезными, как он нас в этом уверяет? Положим, что государи отрядят поселенцев туда либо во многом, либо в малом числе. Таким образом, если число их будет велико, они изгонят большое число новых подданых, опустошат их земли, если же будут они в малом числе, то не смогут сохранить в своем владении приобретенные земли; и государи, не имея от этого никакой прибыли, сделают поселенцев несчастными.

Поэтому было бы гораздо справедливее в завоеванные земли отправлять солдат, которые, будучи сплочены воинской дисциплиною и порядком, не станут притеснять ни своих сограждан, ни подданных вновь завоеванных городов.

Это политическое правило гораздо лучше первого, однако оно во времена Макиавелли не могло быть известно, ведь в те времена государи еще не имели достаточного войска, находящегося в постоянной готовности. Зато во всех странах находились разбойники, которые, собираясь вместе, промышляли грабежом и насилием.

Тогда не имели представления о том, как содержать в мирное время боеспособную армию, не имели также никакого понятия о провианте для солдат, об их казармах и о других учреждениях, благодаря которым государство в мирное время могло пребывать в безопасности и от соседних держав, и от войск, состоящих на жалованье.

Государь должен присоединять к своей державе князей, обладающих малыми землями, и защищать их; он должен также возбуждать между ними несогласие, чтобы мочь, когда пожелает, возвысить их или унизить. Это четвертое правило Макиавелли. Таким образом поступали Хлодвиг [8] и некоторые другие государи, которые не менее его были бесчеловечны. Но насколько же велико различие между этим тираном и подлинным государем, который мог бы стать для малых князей примирителем их ссор и несогласий и с помощью беспристрастного суда приобрести их уважение. Это быстрее сделало бы подобного правителя отцом соседей, чем притеснение их земель. Тем более это верно, что его могущество должно служить им защитой, а не основанием для истребления. Далее, справедливо также и то, что государи, желающие других принцев возвысить насильно, сами бывали причиной своего падения, о чем свидетельствуют многие примеры нашего столетия [9] .

8

Хлодвиг – король франков (ок. 466–511), заложивший основы франкского могущества. Ловко использовал противоречия между соседями (алеманнами, вестготами, галльско-римской державой Сиагрия), подчинив своей власти огромные территории – от Гаронны до Нижнего Рейна.

9

Речь идет о шведском короле Карле XII, который пытался посадить на польский престол вместо Августа II, курфюрста Саксонского, своего ставленника Станислава Лещинского. Северная война, одной из страниц которой была борьба за польскую корону, закончилась для шведской державы печально.

Из этого я делаю заключение, что победитель, незаконно добившийся своего, никогда этим не приобретет себе славы и что тайное убийство в любое время является позором для рода человеческого. Считаю также, что государи, причиняющие новым своим подданным несправедливости и обиды, вместо того чтобы пленять их сердца, настраивают их против себя и что нет никаких оснований оправдывать подобные злодеяния, ибо это можно было бы сделать лишь при помощи тех доводов, которые выдвигал Макиавелли.

Глава IV Каким образом сохранить престол

Желающий рассуждать об умонастроении народов, должен прежде всего сравнить их между собой. Макиавелли сравнивает в этой главе турок и французов, которые обычаями, нравами и умонастроением сильно отличаются друг от друга. Он исследует причины, делающие завоевание турецкого государства трудным, а удержание его – простым. Кроме этого, он делает замечание, что Францию можно победить без особого труда, но что постоянное возмущение населения, которое последует за этим, будет ежечасно угрожать спокойствию завоевателя.

Макиавелли рассматривает эти вещи только с одной стороны. Он, имея в виду единственный образ правления, думает, что могущество Оттоманской Порты и Персидского государства основывается лишь на общепринятой у этих народов негуманности и на том еще, что только один человек, считающийся главой государства, возводится ими на престол. Он думает, что неограниченная власть, таким образом утвержденная, является самым безопасным для государя средством спокойного царствования и противостояния неприятелю. Во времена Макиавелли было принято считать, что знать и дворянство во Франции некоторым образом делят власть с государем, который в случае возмущения может оказаться в опасности.

Но я не уверен, что султан находится в меньшей безопасности, чем король. Различие между ними состоит только в том, что турецкий император принимает смерть от янычар; в отличие от него, некоторые французские короли были погублены бродягами, монахами или чудовищами, монахами вскормленными. Однако Макиавелли больше рассуждает в этой главе о политических изменениях, нежели об особенных случаях. Он в самом деле добрался до некоторых пружин, касающихся различий между народами, но, по моему мнению, главного он не исследовал.