Антихрупкость. Как извлечь выгоду из хаоса
Шрифт:
Никогда никого не проси высказать мнение, сделать прогноз или дать совет. Спрашивай только, какие инвестиции человек сделал – или не сделал.
Мы знаем, что множество ни в чем не повинных пенсионеров пострадало из-за некомпетентности рейтинговых агентств – или больше чем некомпетентности. Многие компании, выдававшие субстандартные ипотечные кредиты, были по сути токсичными отходами, у которых в то же время имелся рейтинг «ААА», означавший, что инвестировать в эти компании почти так же безопасно, как давать в долг государству. В итоге народ нес им свои сбережения, более того, органы надзора предписывали управляющим инвестиционными портфелями использовать оценки рейтинговых агентств. При этом рейтинговые агентства защищены: они обладают статусом прессы – без благородной миссии прессы разоблачать жуликов. Агентства извлекают выгоду из свободы слова – «первой поправки», прочно укоренившейся в Америке. Мое скромное предложение:
У психолога Герда Гигеренцера есть простое эвристическое правило. Никогда не спрашивайте врача, что вам нужно делать. Спросите его, что он сделал бы на вашем месте. Вы удивитесь разнице между ответами.
Проблема частотности, или Как проигрывать споры
Как мы помним, Жирный Тони считал, что важнее «зашибить деньгу», чем «доказать, что ты прав». У этой точки зрения есть статистический аспект. Вернемся к различию между Фалесом и Аристотелем и посмотрим на эволюцию мировоззрения. Частотность – иными словами, то, как часто кто-то оказывается прав, – в реальности не так уж важна, но, увы, чтобы понять это, надо быть практиком, а не болтуном. На бумаге частотность правоты существенна, но только на бумаге; как правило, хрупкая отдача означает, что выгоды почти (или совсем) нет, а антихрупкая отдача означает, что потери сведены к минимуму. То есть при хрупкости вы зарабатываете центы, чтобы потерять доллары, а при антихрупкости зарабатываете доллары, чтобы потерять центы. Антихрупкое может долгое время проигрывать почти безубыточно – так долго, что в результате выиграет и окажется правым; для хрупкого первое же поражение станет роковым.
Соответственно, если вы ставили на крах, скажем, инвестиционного портфеля финансовых учреждений из-за их хрупкости, многие годы вы теряли бы центы – вплоть до окончательной катастрофы 2008 года. Именно так и поступили Ниро с Тони. (Встать по ту сторону хрупкости – значит обрести антихрупкость.) Несколько лет вы были неправы, потом в какой-то момент оказались правы; вы потеряли мало, а приобрели много; пойди вы другим путем, успеха не было бы (на деле вы потеряли бы кучу денег). А значит, вы хорошо заработали, точно как Фалес, ведь ставить не на хрупкость – значит быть антихрупким. Ну а о человеке, который всего лишь «предсказал» событие на словах, журналисты напишут, что он «ошибался годами», «его прогнозы почти никогда не сбывались» и все такое прочее.
Если бы мы вели счет случаям, когда болтуны, формирующие общественное мнение, оказываются «правы» или «неправы», пропорция ничего нам не сказала бы: важна не она, важны последствия. Но проследить их мы не можем, так что не стоит обращать на правоту внимания.
Посмотрите на это с точки зрения предпринимателя. Он обычно ошибается и совершает «ошибки» – множество ошибок. Они выпуклы. Важно, чтобы в итоге отдача была положительной.
Перефразирую еще раз. Принятие решений в реальности, иначе говоря, поступки – это то, что делал Фалес; предсказания на словах — то, что делал Аристотель. Как мы видели в главе 12, один аспект решения влечет больше последствий, чем другой. У нас нет доказательств того, что пассажиры могут быть террористами, но мы проверяем, не везут ли они оружие; мы не верим, что вода отравлена, но не пьем ее; все это выглядит абсурдным с точки зрения человека, применяющего Аристотелеву логику. Как сказал бы Жирный Тони: лохи из кожи вон лезут, чтоб доказать, что они правы, а не-лохи стараются зашибить деньжат. Или:
Лохи пытаются победить в споре; не-лохи пытаются просто победить.
Другими словами: проигрывать в спорах – хорошо.
Правильное решение по неправильной причине
Обобщая, можно сказать, что Мать-Природа и в грош не ставит мнения и предсказания; существенно только выживание.
На этот счет есть эволюционный довод. Кажется, это самый недооцененный довод в пользу свободного предпринимательства и общества, развиваемого практиками-индивидуалистами, теми, кого Адам Смит называл «смельчаками», а не бюрократами, управляющими посредством центрального планирования. Как мы видели, бюрократы (в правительстве или крупных корпорациях) функционируют в системе вознаграждений за нарративные отчеты, болтовню, частные мнения, всевозможные оценки работы и деятельности – в общем, всего того, что мы называем маркетингом. Это Аристотелева логика. Однако биологический мир эволюционирует потому, что кто-то выживает, а не за счет мнений, всех этих «по моим прогнозам» и «я же вам говорил». Эволюции не нравится ошибка подтверждения, между тем общество постоянно ее повторяет.
Экономике болтовня не нравится тоже, но госучреждения вносят в ситуацию неразбериху, так что лохи могут становиться
очень влиятельными – государство блокирует эволюцию, спасая банки от банкротства. И все-таки в долгосрочном плане социальная и экономическая эволюция происходит, пусть и в очень неприятных формах – таких, как скачки, катастрофы и экономические неожиданности [130] .Ранее мы упоминали концепцию эволюционной эпистемологии Карла Поппера; не будучи практиком, он воображал, будто идеи конкурируют одна с другой и в данный момент времени выживает лишь наименее неверная. Поппер не учел того, что выживают не идеи, а люди с правильными идеями – или общество, которое пользуется верными эвристическими правилами – или же общество, где есть те, благодаря кому эти правила возникают, и не важно, правы они или нет. Поппер не понимал эффекта Фалеса, а именно того, что безвредная неверная идея вполне может выжить. Если ваши эвристические правила неверны, но при ошибке вы почти ничего не теряете, вы выживете. Так называемое иррациональное поведение может способствовать выживанию, если оно не наносит вам ущерба.
130
Чтобы устрашить компании, которые «слишком велики, чтобы обанкротиться», и не дать их работникам злоупотреблять доверием общества, я предлагаю следующее. Работники компании, которую государство будет спасать, если она обанкротится, должны получать зарплату не больше, чем чиновники соответствующего ранга. Если компанию никто спасать не будет, ее работники могут получать сколько угодно, – на налогоплательщика их заработки все равно не повлияют. Если ввести такое ограничение, компании будут стремиться оставаться небольшими, чтобы никому не приходило в голову спасать их в случае, если они обанкротятся.
Позвольте привести пример ложной посылки того типа, который способствует выживанию. Как по-вашему, что более опасно: принять медведя за камень – или камень за медведя? Мы редко совершаем первую ошибку; наша интуиция бьет тревогу при малейшей вероятности того, что нам грозит опасность, и сплошь и рядом ошибочно принимает безопасное за опасное. У тех, кто реагирует слишком остро и принимает камень за медведя, есть эволюционное преимущество, а человек, совершающий обратную ошибку, покидает генетическую копилку человечества навсегда.
Наша задача – противостоять болтовне.
Древние и синдром Стиглица
Как мы видели, древние очень хорошо понимали, что такое синдром Стиглица – и другие, связанные с ним заболевания. У древних имелись достаточно сложные механизмы для того, чтобы избегать многих аспектов агентской проблемы на уровне как индивида, так и общества (когда кто-то прячется за спинами коллектива). Как я упоминал ранее, римляне заставляли инженеров жить под мостами, которые те построили. В Древнем Риме Стиглиц и Орзаг спали бы под мостом Fannie Mae и вскоре покинули бы генетическую копилку (не сумев навредить нам снова).
У римлян имелись прекрасные эвристические правила для ситуаций, о которых сегодня мало кто задумывается; древние умели решать проблемы из области теории игр. Римских солдат заставляли подписывать sacramentum, присягу, согласно которой побежденному полагалась кара, – это был своего рода договор между солдатом и армией, оговаривавший обязательства в случае победы и поражения.
Представьте, что мы с вами столкнулись в джунглях с небольшим леопардом или другим диким зверем. Возможно, два человека смогут одолеть леопарда, если объединят силы, но поодиночке мы слабы. Если же вы броситесь наутек, для вас главное – бежать быстрее меня, а не быстрее хищника. Так что для того, кто убегает, оптимальный вариант – бежать как можно быстрее, то есть повести себя как законченный трус и оставить товарища на верную погибель.
Склонность солдат к трусости и вредоносному дезертирству с поля боя римляне сводили на нет при помощи децимации. Если легион проигрывал битву и его воинов подозревали в трусости, 10 процентов солдат и командиров казнили, причем жертвы обычно выбирались посредством жребия. Значение слова «decimation» – казнь каждого десятого – в современном английском языке исказилось, теперь оно чаще всего означает «истребление», «опустошение» – не правда ли, совсем иной смысл. Одна десятая (или ее аналог) – магическое число: если казнить больше 10 процентов, армия станет слабой; если меньше, трусость станет доминирующей стратегией.
Надо думать, этот механизм отлично предотвращал трусливое дезертирство, так как применялся он довольно редко.
Англичане практиковали свой вариант децимации. Адмирал Джон Бинг предстал перед трибуналом и был приговорен к смерти за то, что не сделал «все от него зависящее», чтобы не проиграть бой, в результате которого остров Менорка в 1757 году был захвачен французами.
Сжечь свои корабли
Решение личной агентской проблемы может выйти за пределы симметрии: лишите солдат выбора – и посмотрите, насколько антихрупкими они станут.