Антикиллер-2

Генерал молчал. Замгубернатора нес полную чепуху, причем судил о вещах, в которых совершенно ничего не смыслил. Послать бы его на три веселых буквы и уйти, а еще лучше – и вообще к нему не ходить, пусть сам приходит, если надо! Казалось бы, наступили новые времена: сброшены партийные оковы, УВД уже не структурное подразделение облисполкома, а самостоятельный орган, который напрямую подчиняется Москве, но...

Так, да не так! Чиновники не дают обособиться, не отпускают, гнут под себя, не мытьем, так катаньем... По старой памяти пишут в бумагах: «Управление внутренних дел администрации Тиходонского края»... Вроде как сами себя успокаивают. Их понять нетрудно – выпустишь Крамского из рук, а завтра он вызовет по повестке гражданина Пастрякова П.С. и спросит: «А как вы, уважаемый, при двух мильенах старых рублей зарплаты ухитрились особняк за два миллиарда выстроить?» Да не только его придется об этом спрашивать: столько особняков построили, что язык распухнет... Можно понять местных чиновников, ох, можно!

Только как тех, московских, понимать? Ведь если накатает губернатор или тот же Пастряков в центр бумагу: "Дескать, этот сукин сын Крамской работает плохо, отношения с руководством субъекта Федерации строить не умеет, просим дать ему пинка под мягкое место! ", то тут же и дадут. Значит, никому не нужна крепкая милицейская вертикаль, не нужен самостоятельный генерал Крамской ни местному руководству, ни московскому. Потому надо сидеть тихо и изображать почтительность к товарищу Пастрякову Павлу Сергеевичу. А он неспроста плетет всякую хренотень, нет, это подготовка, на кукан насаживает, а потом, когда деваться некуда будет, свой вопросик и задаст... Исполняй, господин генерал, реабилитируйся, доказывай лояльность!

– Или есть у тебя такой офицер, – Пастряков заглянул в загодя приготовленную бумажку. – Коренев. Каргаполов про него говорил?

– Говорил. Я дал поручение разобраться...

– Гнать его надо, а не разбираться! – вскипел Пастряков. – То его судят, то он сидит, то коммерческие банки прикрывает... А ты все разбираешься!

Крамской помялся. Результаты работы у Коренева были весьма высокие, но говорить об этом сейчас было явно не ко времени. Получится, что он защищает, а ждут ведь от него совсем другого... И все же генерал решился.

– Что раньше было, за то его оправдали. Значит, ничего и не было. А с банком я поручил проверить.

Крамской откашлялся и, отведя глаза в сторону, продолжил:

– Оперативник он хороший, только чересчур прямолинейный. И жесткий. Часто палку перегибает. Но преступления раскрывает, убийц задерживает, организованные преступные группы выявляет...

– А мнения и рекомендации руководства тебя уже не интересуют?

Тон замгубернатора не предвещал ничего хорошего, и генерал понял, что сейчас он сам перегнул палку. Он был всего лишь шестеренкой в передаточном механизме команд с самого верха до рядовых исполнителей. И если он не станет выполнять своих обязанностей, его просто-напросто заменят. Мысли и переживания шестеренок никого не интересуют.

– Я лично возьму проверку под контроль.

– Вот и хорошо, – добродушно сказал Пастряков и улыбнулся. Крамской понял, что сейчас он и перейдет к самому главному.

Действительно, оставив свое кресло и обойдя огромный полированный стол, Павел Сергеевич сел напротив, давая понять, что начинается доверительный разговор.

– Хотя партию и разогнали, но состоялись мы как коммунисты. Так ведь?

– Так, – настороженно кивнул генерал.

– Тогда что хорошо было: поступила команда – закрыл глаза и исполняй! Не обсуждай, не сомневайся, не расспрашивай – делай! Так или не так?

– Так, – повторил Крамской. Преамбула его очень насторожила. Судя по ней, ему предстояло что-то очень неприятное и навряд ли законное.

– На этом и проверялись кадры. Преданного руководителя никогда в обиду не давали. Работу завалил, любовницу завел, проворовался – все равно спасали, вытягивали, хорошее место находили... Крамской непроизвольно тяжело вздохнул.

– Придется и тебе испытание пройти на зрелость и выдержку.

Белесые глаза замгубернатора сверлили генерала, пытаясь заглянуть ему в душу.

– Есть такой осужденный Киршев. Его надо освободить. Я не знаю, как ты это сделаешь, решай сам, это твоя епархия...

– Киршев?! – Крамской подпрыгнул.

– Киршев. Мы все знаем. И все же его надо освободить.

Генерал обмяк, будто из него вытащили позвоночник. Незаконные приказы, или, скорее, распоряжения; указания, встречались в Системе всегда. И не только в МВД, но и в советско-партийных органах, министерствах и ведомствах, колхозах и совхозах.

Принять в партию в обход разнарядки. Есть. Выделить десять килограммов свинины, пятнадцать кур, барашка и два ящика водки для обеспечения отчетно-выборной конференции. Слушаюсь. Направить два проектных института на уборку картошки. Будет сделано. Выпустить судно в море без таможенного досмотра. Так точно. Пустить завод в эксплуатацию без очистных сооружений. Выполнено. Прекратить уголовное дело. Уже. Разбавить пестицидное молоко до нормы концентрации и пустить в продажу. Сделаем. На время визита упрятать всю шантрапу в КПЗ. Готово.

Незаконные команды отдавались устно и в зависимости от степени незаконности были известны более или менее широкому, а иногда чрезвычайно узкому кругу лиц. И, что очень важно, они носили единичный характер и не делали погоду в деятельности того или иного ведомства. Когда все полетело в тартарары и развитие государства приняло явно выраженный криминальный характер, незаконные распоряжения стали не исключением из правил, а самим правилом.

Приводными ремнями исполнительно-распорядительной машины любого уровня стали не законы и инструкции, а выгодные определенным лицам усмотрения, одинаково далекие и от закона, и от справедливости. Поскольку результаты происшедшего скрыть было невозможно, в обиход запустили оправдательную версию о нехватке «хороших» законов, с появлением которых все станет на свои места. А пока таковых не появилось, все – от рядового исполнителя до руководителя любого уровня играли по правилам игры без правил.

Опер или следователь, начальник райотдела, прокурор, судья – разрешали материалы и дела не на основе несовершенных законов или эфемерного «внутреннего убеждения», а в соответствии с полученными указаниями начальства. По этому материалу – отказать, по тому – возбудить, этого арестовать, того освободить, этого направить в суд, того прекратить, этому дать условно, тому – реально...

В такой обстановке рано или поздно могло поступить любое указание. В том числе и то, которое получил Крамской. Удивляться не приходилось. Такое поручение не дают абы кому, всяким незрелым псевдопринципиальным чистоплюям, которые могут истолковать высокое доверие как предложение соучаствовать в преступлении. Его могут высказать только тому, кого считают полностью и безоглядно своим; кто способен оценить степень доверия и проявить себя, доказав, что его воля, душа и совесть целиком и без остатка принадлежат начальству.

А иначе зачем он нужен на своей должности? Найдем другого, понимающего... Потому «псевдопринципиальные чистоплюи» и не способны долго занимать высокие кресла, Система их выдавливает, выкидывает на обочину, как и любой другой отработанный человеческий материал. А самое страшное для начальника – оказаться на свалке сломанных карьер и искореженных судеб, где можно встретиться с теми, кого собственноручно сюда отправлял... Потому отказаться от такого поручения нельзя. И даже усомниться в нем невозможно. Надо или сразу плюнуть сквозь зубы и хлопнуть дверью, или исполнять. Точно и в срок.

Вернувшись в управление, генерал не пошел к себе, а завернул в тупичок в конце коридора и зашел в кабинет, расположенный рядом с запасной лестницей.

Площадь кабинета была не больше восьми метров. Двухтумбовый стол, казенный, с матовыми стеклами шкаф, облупленный сейф, несколько неудобных стульев, в углу двухпудовая гиря со стертой до металла краской на ручке. За столом сидел невысокий коренастый подполковник в аккуратно пригнанном и тщательно отглаженном мундире. Это был многолетний руководитель спецгруппы «Финал» Владимир Михайлович Викентьев.