Антикварий

Вскинув голову, он презрительно повел носом.

Должно быть, до старухи дошел звук их голосов, ибо, перестав петь, она воскликнула:

— Входите, господа, входите! Добрые люди не задерживаются на пороге.

Они вошли и, к своему удивлению, нашли Элспет одну. Она сидела, как «призрак у очага» или олицетворенная Старость в песне охотника о сове note 185 , «в морщинах, серая, обтрепанная, злая, с глазами мутными… »

— Мои ушли, — объяснила она гостям. — Но вы посидите минутку: кто-нибудь придет. Если у вас дело к моей невестке или сыну, они скоро вернутся, а я никогда не говорю о делах. Дети, подайте стулья! Дети, кажется, тоже ушли, — продолжала она, озираясь по сторонам. — Я только что пела им, чтобы они посидели спокойно, но они все-таки улизнули. Садитесь, господа, они сейчас придут.

Note185

Приведенный прекрасный перевод с гэльского языка см. в сочинении миссис Грант о суевериях шотландских горцев, т. II, (Прим. автора.)

Спущенное ею на пол веретено запрыгало и завертелось, и, казалось, внимание старухи было всецело поглощено его движением; она не сознавала присутствия посторонних и не спрашивала себя, кто они такие и зачем явились.

— Хотелось бы, чтобы она продолжила эту народную песню или легенду. Я всегда подозревал, что еще до самой битвы под Харло там была кавалерийская стычка.

— Не будет ли угодно вашей милости, — сказал Эди, — перейти к тому делу, которое привело нас сюда? А песенку я берусь достать вам в любое время.

— Пожалуй, ты прав, Эди. Do manus note 186 , я покоряюсь. Но как мы это устроим? Вот она сидит перед нами, олицетворенное слабоумие. Поговори с ней, Эди! Попытайся, может быть, ты заставишь ее вспомнить, что она посылала тебя в Гленаллен-хауз.

Эди послушно встал и, пройдя по комнате, остановился точно на том же месте, которое он занимал во время своего последнего разговора с Элспет.

— Я рад, что ты нынче так хорошо выглядишь, матушка, а ведь у тебя случилось большое несчастье с тех пор, как я здесь побывал.

Note186

Изъявляю покорность (лат.).

— Да, — произнесла Элспет, вероятно вспоминая о своих несчастьях вообще, а не о том недавнем. — У нас тут недавно стряслась беда. Не знаю, как переносят несчастья молодые, а я переношу плохо. Я не слышу, как свистит ветер и рокочет море, но мне кажется, что я вижу лодку, перевернутую дном кверху, и людей, барахтающихся в волнах! Ох, господи, какие тяжкие видения бывают у людей, когда не спишь и не бодрствуешь, а только ждешь, когда же наконец придет долгий и глубокий сон! Иной раз мне мерещится, что не то мой сын, не то Стини умер и я вижу похороны. Не странно ли, что такое снится сумасшедшей старухе? Отчего бы им умирать до меня? Это ведь против законов природы!

— Мне кажется, вы мало чего добьетесь от этой старой дуры, — сказал Гектор, по-видимому еще сохранивший в душе неприязнь к ней за пренебрежительное упоминание в балладе о его земляках. — Вы мало чего добьетесь от нее, сэр, и мы только потеряем время, сидя здесь и слушая ее бессмысленный лепет.

— Гектор, — возмущенно произнес антикварий, — если тебе не внушают уважения ее несчастья, уважай по крайней мере ее возраст и седины. Это последняя ступень существования, о которой так хорошо говорит латинский поэт:

… omniMembrorum damno major dementia, quae necNomina servorum, nec vultus agnoscit amici,Cum queis preterita coenavit nocte, nec illosQuos genuit, quos eduxit. note 187

— Это латынь! — воскликнула Элспет, приходя в себя, словно с увлечением следила за строками, которые антикварий прочел с большим пафосом. — Это латынь! — И она обвела всех испуганным и гневным взглядом. — Неужели какой-нибудь священник наконец добрался до меня?

Note187

Всякого увечья страшнее слабоумие, когда человек не помнит ни имен рабов, ни лица друга, ни того, с кем ужинал накануне, ни тех, кого родил, ни тех, кого воспитал (лат.).

— Видишь, племянник, она поняла эту великолепную тираду немногим хуже тебя.

— Надеюсь, сэр, вы не думаете, что она скорее меня признала в этом латынь?

— Нет, что до этого… Но погоди, она собирается говорить.

— Не надо мне никаких священников, — с бессильной яростью произнесла старая колдунья. — Как я жила, так и хочу умереть. Пусть никто не скажет, что я предала свою госпожу — даже ради спасения души!

— Это говорит о нечистой совести, — заметил нищий. — Я хотел бы, чтобы она облегчила свою душу — для своего же блага.

И он снова приступил к ней:

— Ну, милая, я исполнил твое поручение к графу.

— К какому графу? Не знаю никакого графа. Знавала я когда-то графиню, и чего бы я не дала, чтобы никогда не знать ее! Ибо через это знакомство пришли, — и, говоря, она стала считать на своих иссохших пальцах, — сперва Гордыня, потом Коварство, потом Мстительность, потом Лжесвидетельство. И Убийство уже стучалось у дверей, желая войти. Как вы думаете, приятные гости обосновались в душе женщины? Поверьте, слишком уж много было гостей!

— Да нет же, матушка, — продолжал нищий. — Я толкую не про графиню Гленаллен, а про ее сына, которого зовут лордом Джералдином.

— Теперь вспоминаю, — ответила Элспет. — Не так давно я видела его, и был у нас с ним печальный разговор. — Ах, господа, красивый молодой лорд стал таким же старым и хилым, как я. Да, вот что делают с молодежью горе, разбитые надежды и преграды на пути пылкой любви! Но разве не должна была подумать об этом его мать? А мы ведь были всего лишь подневольные женщины. А уж меня-то никто не может попрекнуть — ведь он не был мне сыном, а она была моя госпожа. Вы знаете, как это говорится в балладе? Я почти позабыла ее, да и напев вылетел из моей старой головы:

Я мать не дам корить, мой друг,Твоя не к месту злоба.Найти легко хоть сто подруг,Но мать одна до гроба!

А потом он-то был ведь только наполовину гленалленской крови, а в ее жилах текла чистая кровь. Нет, нет, никогда мне не следует жалеть о том, что я сделала и выстрадала ради графини Джоселинд. Никогда не стану я об этом жалеть!

С упрямым выражением человека, который решил ни в чем не признаваться, она начала стягивать с прялки лен, возобновляя прерванное занятие.

— Я слыхал, — проговорил нищий, знавший от Олдбока кое-что об истории семьи, — будто чей-то злой язык рассорил графа, то есть лорда Джералдина, с молодой невестой.

— Злой язык? — с внезапной тревогой воскликнула Элспет. — А чего бы ей бояться злых языков? Она была добра и хороша собой — по крайней мере все так считали. И если б она сама придерживала язык и никого не задевала, она, несмотря ни на что, жила бы как положено леди.

— Но я слыхал, матушка, — продолжал Охилтри, — у нас так болтали, будто она и ее муж были в недозволенно близком родстве, когда поженились.