Антимавзолей

Начальство Федора Филипповича решило вопрос так основательно, что результаты экспертизы были готовы уже через день. Об этом Потапчука уведомили по телефону. Звонивший поинтересовался, заедет генерал в институт лично или кого-нибудь пришлет. Голос у звонившего был молодой, тон – довольно беззаботный, и Федор Филиппович отважился попросить собеседника об одолжении – передать папку с результатами анализа в ближайшем сквере, где он, Федор Филиппович, будет ждать на скамеечке. Голос в телефонной трубке еще больше повеселел: "Генерал, а покойников боитесь", но согласие было получено, и в трубке зачастили гудки отбоя.

В условленное время Федор Филиппович прибыл на место встречи и, к своему большому удовольствию, обнаружил недалеко от входа в сквер свободную скамейку. Он уселся, сунул в рот леденец и стал ждать, делая вид, что двое сидящих на соседних скамейках крупных мужчин в спортивных куртках ему незнакомы.

Потом появился медик – точнее, молодой лаборант, которого Федор Филиппович мельком видел во время своего первого визита в институт. На носу, как положено, криво сидели очки в мощной пластмассовой оправе, большой лоб плавно переходил в раннюю лысину, а в руке была зажата синенькая пластиковая папка, содержавшая бумаги с результатом генетической экспертизы.

Лаборант поздоровался с Федором Филипповичем и с насмешливой улыбочкой протянул ему папку.

– Извольте, – сказал он, – тут все расписано.

Генерал одним глазом заглянул в папку и вздохнул.

– Молодой человек, – взмолился он, – а как-нибудь покороче нельзя? И чтобы по-русски...

– Коротко и по-русски? – лаборант ухмыльнулся. – Да нет ничего проще! Можете передать своему Зимину, что он жулик и самозванец. В данном случае результат анализа ДНК не вызывает ни малейших сомнений. Точность стопроцентная, будьте уверены. Общего между нашим клиентом, – он снова ухмыльнулся, – и вашим Зиминым только то, что оба они относятся к виду homo sapiens. То есть это Зимин к нему относится, а наш относился, пока был жив.

– Ошибка исключена? – упавшим голосом уточнил Федор Филиппович.

– Абсолютно! У них все разное – строение ДНК, даже группа крови... В заключении все написано. Теперь вашему самозванцу не отвертеться, можете смело его сажать. Не понимаю, как у него хватило наглости дать согласие на экспертизу.

– Ну, почему же обязательно наглости? – Федор Филиппович почмокал леденцом, борясь с желанием выплюнуть эту гадость в урну. – Он искренне верит, что приходится Владимиру Ильичу внучатым племянником.

– Жаль его разочаровывать, – без капли сочувствия в голосе сказал лаборант. – Но недаром сказано: Платон мне друг, но истина дороже! Ну, будьте здоровы, генерал!

– И вам того же, – сказал Федор Филиппович. Он был рад, что лаборант уходит: ему все время казалось, что от одежды молодого человека попахивает формалином и еще чем-то неприятным – уж не мертвечиной ли?

Проводив взглядом фигуру в медицинском халате, Федор Филиппович вынул из кармана пиджака сотовый телефон и набрал номер Слепого. Когда в трубке потянулись длинные гудки, он спохватился и с удовольствием, выплюнул леденец в носовой платок, а затем вытряхнул его в урну.

– Дрянь дело, Глеб Петрович, – сказал он, когда Сиверов взял трубку. – Анализ дал отрицательный результат, так что придется тебе встретиться с этим Телятниковым. А вдруг он именно тот, кого мы ищем? Во всяком случае, другого варианта я пока не вижу.

– Понял, – лаконично ответил Слепой и прервал соединение.

Федор Филиппович спрятал телефон и принялся задумчиво шарить по карманам в поисках сигарет, которых там не было. Он нашел только пакетик с леденцами. Вынул его из кармана, некоторое время разглядывал, словно пытаясь понять, что это за штука, а потом раздраженно швырнул в урну. Легче ему от этого не стало. Самоуверенный лаборантишка даже не знал, какая бомба лежала в синей пластиковой папке. Отрицательный результат анализа ДНК означал, что кто-то уже давно и упорно врет: либо Зимин с его коллекцией справок, либо те, кто утверждает, будто в мавзолее на Красной площади лежит тело Владимира Ильича Ленина. Проще всего было бы объявить Зимина самозванцем, но в свете уже известных генералу Потапчуку фактов Зимин таковым не выглядел. Ах, как было бы хорошо, если бы анализ дал положительный результат! Тогда, по крайней мере, было бы ясно: в мавзолее лежит Ленин, Зимин – его родственник, письмо, датированное пятьдесят четвертым годом, – фальшивка, а убийца – обыкновенный маньяк, тронувшийся умом после прочтения дурацкой, высосанной из пальца заметки в "Московской сплетнице"...

Увы. Федор Филиппович тяжело вздохнул, поднялся со скамейки и, вяло помахивая портфелем, двинулся к своей машине.

* * *

Виктор Иванович Телятников был человеком верующим. Крестился он совсем недавно и, прямо скажем, под влиянием широко распространившейся моды на православие; веровал Телятников истово, а временами – увы, увы! – даже и демонстративно. Он всегда крестился, завидев храм, независимо от того, шел пешком или вел машину. Пару раз из-за этого Виктор Иванович едва не угодил в аварию, но креститься, сидя за рулем, не перестал – в конце концов, все в руке Божьей, и, если, осеняя себя крестным знамением, архитектор Телятников разобьет машину или даже собьет какого-нибудь раззяву, значит, на то была Божья воля.

Он никогда не проходил мимо нищего, не подав ему какой-нибудь мелочи, и даже испитые бомжи, стреляющие деньги у входа в гастроном, всегда могли рассчитывать на его благосклонность. Они давным-давно выразили бы Виктору Ивановичу свою признательность, прирезав его в темной подворотне и обобрав труп до нитки, но в магазин Телятников приезжал на машине, а за ней не очень-то угонишься, даже если очень хочется.

Виктор Иванович не ждал благодарности от людей; он рассчитывал, что его добрые дела зачтутся ему во благовремении, в глубине души полагая свое благочестие чем-то вроде страхового полиса. Некоторые его знакомые посмеивались – кто в кулак, а кто и в открытую, – когда, завидев церковь, архитектор Телятников останавливался, снимал шапку и, оборотившись к храму лицом, троекратно осенял себя крестным знамением. Однако даже самые ярые насмешники признавали, что человек он неплохой, безвредный и что креститься на церковь, как ни крути, все-таки не самое плохое хобби.

Помимо того, что Виктор Иванович являлся православным христианином и великолепным специалистом, он был бережлив, предусмотрителен, осторожен и даже слегка трусоват. Последняя потасовка с его участием состоялась, когда ему было четырнадцать лет, и он вспоминал о ней как об одном из самых ярких и героических событий в своей жизни – прошлое, в особенности юность, всегда рисуется нам в некоем романтическом ореоле, и чем беднее событиями оно было, тем большее значение приобретают эти события впоследствии. От нынешних же неприятностей и бед, которых у Виктора Ивановича, как у любого бизнесмена, могло бы быть немало, его надежно оберегали деньги, влиятельные знакомые, которые по первому звонку могли уладить любую проблему, а также неукоснительное соблюдение всех писаных и неписаных законов и правил. Виктор Иванович Телятников никогда в жизни не преступал закон: если в этом возникала очень уж острая необходимость, за него это делали другие – кто за деньги, а кто и просто из дружеского расположения. Как не помочь человеку, построившему для тебя роскошный дом, и не просто дорогой, а уникальный – такой, какого нет больше ни у кого на всем белом свете?

Семья у Виктора Ивановича была небольшая: он сам, жена-домохозяйка, всегда вовремя подававшая сытный ужин и не перечившая мужу ни словом, ни делом, ни даже взглядом, и дочь – не красавица, но умница, выпускница архитектурного института, любимица отца, отвечавшая ему полной взаимностью. Царившее в семье Телятниковых благополучие было прямо-таки хрестоматийным – некоторые даже не верили, что так оно на самом деле и есть, но, приглядевшись, неизменно с огромным удивлением убеждались, что с этим делом у Виктора Ивановича и впрямь полный порядок.

Словом, к сорока, пяти годам жизнь архитектора Телятникова окончательно образовалась, устоялась и покатилась вперед, к светлому будущему, как поезд по рельсам, никуда не сворачивая и не принося никаких сюрпризов, кроме приятных и, чего греха таить, ожидаемых. Виктор Иванович был одним из тех крайне немногочисленных индивидуумов, которых целиком и полностью устраивает все: и они сами, и близкие, и жизнь, и то место, которое им удалось в этой жизни занять. Можно сказать, что он был счастлив, и, наверное, именно по этой причине многие находили его довольно скучным типом – а как еще назовешь человека, который всем доволен и категорически не хочет никаких перемен, даже самых незначительных?